«Большая разница, кто тебя ждёт: девушка или жена»

Иллюстрация: Виктория Поваркова

– «Муж»... Слово-то какое родное, – задумчиво произнесла Юля. – Генка мой тоже любит повторять: «Жена, жена...». А ведь недавно ещё говорил, что штамп в паспорте – это не главное: «Зачем? Хорошо же живем».

Всё изменилось, когда парню вручили повестку в военкомат.

«Помолись за нашего Генку»

Познакомились мы с Юлей в Оптиной пустыни. Подходя с Машей к раке преподобного Амвросия, я «зацепила» краем глаза двух женщин – пожилую и молодую. Они стояли обнявшись и плакали. «Наверное, мать и дочь», – подумала я.

Я поспешила приложить дочку к мощам и побыстрее выйти из храма. Было неловко, что я стала свидетельницей чего-то очень личного.

Хотя в Оптиной у всех что-то личное. Сюда не приезжают просто так. Здесь нет зевак и случайных людей. Кого-то приводит нужда, кого-то – горе, кого-то – тоска, отчаяние или болезнь. Кто-то приезжает благодарить за помощь. Но это реже всего... А кого-то позвал Господь. И он едет, хотя и сам до конца не понимает – зачем.

Юлю привела сюда любовь к мужу и страх за него... Но это я узнала позже. А пока мы с Машей бродили по нашему любимому монастырю, заходили то в один храм, то в другой, писали записки. Дочка очень любит это делать, но получаются у неё, конечно, одни каракули.

– Ничего, Господь разберёт, – улыбнулся монах.

Зашли мы и в часовню Воскресения Христова, к новомученикам. На могилку к иеродиакону Илиодору – наш обычный маршрут. Это он когда-то давно, когда я была ещё беременна Тоней и ни о каком ребёнке с синдромом Дауна не подозревала, сказал мне:

– Будет и Мария! Что у вас за семья без Марии?

У могилки я опять увидела тех двух женщин. Они принесли с собой большой кулёк конфет и высыпали в пластмассовую коробку, которая там стоит. Одни вот так приносят, другие берут. И вроде не так грустно от мысли, что отца Илиодора уже нет. Как при жизни раздавал он всем эти конфеты, так и после смерти раздаёт.

– Бери, солнышко, бери, – сказала Маше та, что постарше. – Помолись за нашего Генку.

– Хорошо, – важно ответила дочка и перекрестилась.

Правда, корявенько и слева направо. Но мы над этим работаем...

«Не так я себе семейную жизнь представляла»

Мы ещё немного проходили по Оптиной и пошли в трапезную. Было время обеда.

– У вас свободно? – услышала я голос за спиной. – Можно к вам присесть?

Та, что моложе... Она была одна.

– Да, конечно, садитесь, пожалуйста.

– Меня зовут Юля, – улыбнулась она дочке. – А тебя?

– Маша... А она – моя мама Лена.

Так мы познакомились...

Дальше – обычный разговор: кто, откуда, сколько детей, синдром Дауна... Оказалось, что Юля приехала сюда из одного небольшого городка на три дня – вместе со своей свекровью Верой Алексеевной. Та неважно себя почувствовала и пошла в дом паломника отдохнуть.

– Пять дочек? Надо же, – удивлялась Юлия. – А у нас с мужем пока нет детей. Ну, как нет... Я недавно только узнала, что беременна, месяц назад.

– Значит, уже есть, – сказала я. – Только ещё внутри.

Она как-то грустно улыбнулась.

– Вы не рады?

– Нет, что вы, я очень рада. Просто за мужа переживаю. Не так я себе нашу семейную жизнь, конечно, представляла... Не о том мечтала... Но живой – и слава Богу, слава Богу, – одернула она себя. – В отпуск недавно приходил. Он – мобилизованный. Ребёночек вот будет...

Юля задумчиво погладила свой живот, который пока ничем не выдавал новую жизнь.

– Генка ведь не хотел детей. Да он и жениться не особо хотел. Но вот так все поменялось. Теперь я ему говорила: «Может, подождём с детьми? Время-то какое». А он как будто специально старался сына после себя оставить. Или дочку. Ой, что я такое говорю... Он же живой!

– Я поняла вас, – поспешила я успокоить мою собеседницу. – Вы не волнуйтесь, вам нельзя.

– Да как тут не волноваться...

«Всю душу она мне вымотала»

Генка, правда, ни жениться не хотел, ни детей. Рыжий весельчак, балагур и гуляка, он как будто бы всю жизнь хотел так провести – налегке и с гитарой в руках. Потом с этой же гитарой он пришёл в пункт сбора мобилизованных.

Познакомились они вполне обычно и по-молодежному – в баре. Юля зашла туда вечером с подругой – посидеть, выпить вина. А Генка гулеванил с друзьями и был уже изрядно навеселе. Однако следующим утром не забыл, что взял номер телефона у симпатичной брюнетки. Позвонил, увиделись уже на трезвую голову. Ну, и понеслось...

Три года встречались. Иногда съезжались, когда образовывалась свободная квартира – чьи-то родители отбывали летом на дачу, например. Пару раз расходились. Хоть и нравилась ему Юля, даже, наверное, любил ее, но Генку неудержимо несло «налево».

Но Юля его прощала. Вот она его, правда, любила.

Юля все мечтала, что сделает Генка ей предложение, как положено – с цветами, на коленях

И все мечтала, что сделает Генка ей предложение, как положено – с цветами, на коленях... А она сразу не согласится. Не на ту напал. Сначала как бы подумает. Сколько он ей нервов потрепал за это время. Пусть теперь сам помучается.

Он и будет мучиться. Судьба же его решается. Может, даже напьётся с горя. И будет плакать пьяными мужскими слезами, бить себя кулаком в грудь и жаловаться таким же пьяным друзьям:

– Всю душу она мне вымотала...

– Да... Бабы, – понимающе закивают те...

Обхватят буйны головы руками и будут сидеть вздыхать...

А потом она сжалится. И не будет их счастливее. И даже заплачет Генка от радости.

Дальше – свадьба. Она, Юля, в прекрасном белом платье. Самом красивом в их городке. Как Кейт Миддлтон – не меньше. Та, кстати, тоже своего, прости Господи, Уильяма не оттолкнула, когда он с повинной головой пришёл. Принц, а туда же.

Генка – в костюме. Красавец – первый сорт. А откуда-то из-за угла будут смотреть на них брошенные ради неё, Юли, девицы. И завидовать.

Ну, и машина с лентами и куклой, ресторан, голуби в небо. Все как у людей, и даже лучше.

Потом, конечно, беременность. Она ничуть не будет ее портить. Наоборот – даже идти. Вечерами Генка будет гладить ее округлившийся живот и шептать в пупок:

– Сынок, ты как там?

Первым у них будет обязательно сын. А потом уже дочка.

– Нормально, па! – пнется тот в ответ.

Роды. Благополучные, конечно. Коляска, сад, школа... И много-много лет счастья впереди и безоблачного неба над головой...

– Юлька, вставай, чего лыбишься? Мать скоро с дачи приедет. Одеваемся и уходим...

Мечты, да...

«Хорошее дело браком не назовут»

На четвёртый год их отношений у Генки умерла бабушка, освободилась однокомнатная квартира, и они, наконец, съехались.

Юля надеялась, что сейчас-то Генка сделает ей предложение, они же и так семья. Но он не спешил:

– Да живем же нормально, что тебе ещё надо? Официальный брак? Хорошее дело браком не назовут, – отшучивался он.

И детей не хотел:

– Ну, какие дети? Мы сами с тобой ещё дети.

«Детям» шло уже к четверти века, но Генка как был легкомысленным балбесом, так им и остался. И ночью мог не прийти – с дружками загулять. И деньги их, и так небольшие, мог вдруг взять и потратить на прыжок с парашютом.

– Ты не понимаешь, это же адреналин! – объяснял он Юльке.

Была у них не семья, а прямо «классика жанра» – она считала себя замужем, а он себя – свободным

Она, правда, не понимала. Она хотела семью и тихую спокойную жизнь. Но была у них не семья, а прямо «классика жанра» – она считала себя замужем, а он себя – свободным. Юля называла Генку «мужем» (живут же вместе), а Генка ее – своей «девушкой».

Ещё и мать его, Вера Алексеевна, Юлю не особо-то и жаловала. Она вообще никого не жаловала. Вырастила сына одна и никак не могла смириться, что в его жизни будет кто-то, кроме неё – его матери. А если и будет, то королева или та же Кейт Миддлтон. Но уж точно не эта «девка из бара». Что-то они там все прямо помешаны были на этой Кейт...

Четвёртый год сын с ней, а так и не смогла угомониться Вера Алексеевна:

– Ну, гуляй, если хочется, кому ж не хочется. Но жениться незачем. Ты себе таких Юлек вагон ещё найдёшь.

Зачем уговаривала – непонятно. Генка и так не собирался.

Юлька, кстати, тоже к Вере Алексеевна тёплых чувств не питала.

А потом пришла повестка.

«Может, пронесёт?»

Он смотрел на эту повестку и улыбался. Ну, точно как дурак. Как будто бы не понимал, что это такое. Так и просидел полдня с бумажкой в руках.

Вроде и осознавали все, что происходит, и ожидаемо было. Но до последнего Генка не думал, что это коснётся и его. Вот так – напрямую. Странно, да? Не маленький же ребёнок. Но, видимо, так защищался его легкомысленный организм от реальности.

Мать рыдала, Юлька рыдала. Часть друзей и приятелей важно хлопала его по плечу:

– Молоток! Так держать! Героем станешь!

Вот только этим повестки не пришли. Да и не придут, скорее всего. Как известно, самые отважные вояки – диванные.

Другие советовали бежать, прятаться, уезжать, затаиться и так далее по списку. Но, во-первых, повестка была уже вручена, а во-вторых, впервые, наверное, Генка подумал, что у него здесь семья. Мать пожилая и Юлька вот. Как он их бросит и убежит? А с ним они не хотят.

Да и вообще: где наша не пропадала? Может, пронесёт? Может, вернётся и поживет ещё? Может, и сам никого не убьёт? Страшно ему было об этом думать. Купил – на что денег хватило, взял свою гитару и пошёл в пункт сбора...

– Ну, все, хватит, хватит, – пытался оторвать он от себя руки матери. А она вцепилась в него мёртвой хваткой и выла белугой.

– Вера Алексеевна, не плачьте, все будет хорошо, – тихо сказала Юля. – Пойдёмте, пора ему.

Женщина растерянно смотрела на Юльку, как будто впервые видела. И слабели руки. А потом прижала к себе девушку и тихо уже заплакала.

– Ну, хоть что-то хорошее, – заулыбался Генка. – А то как кошка с собакой.

Лучше было бы, конечно, чтобы людей сближало не горе (а для них обеих это было горе), но уж как есть...

«Дуракам везёт»

– Я те месяцы плохо помню – один какой-то день сурка, – рассказывала мне Юля. – Позвонит – не позвонит. Жив – нет. Генка еще попал в ту первую партию, которую просто кинули в пекло, как котят... Но это я сейчас знаю. А тогда и без этого не спала, не ела, новости читала. Хотя, когда он звонил, говорил, что все у него хорошо. Не хотел волновать.

Вера Алексеевна к Юльке заглядывала – в ту, их с Генкой, квартирку.

– Я могу съехать, – сказала в первый ее приезд Юля.

Понимала же, что не жена она, никто.

– Живи...

Вместе они начали молиться. До этого в храм не особо ходили. Куличи посвятить только, яйца, вербами помахать да воды на Крещение набрать. Обычная, впрочем, история.

– А тут даже лампадки мы с ней купили, – рассказывала Юля. – Вера Алексеевна сказала, что «Богово масло» должно день и ночь гореть. В церковь пошли вместе. Батюшка объяснил, что и кому заказать, а главное – исповедоваться и причащаться.

Вместе ждали, вместе боялись, вместе надеялись. Вместе шли к Богу. И вместе вот приехали в Оптину.

Был это совсем другой уже Генка. Смотрели они на него и не узнавали

– А сейчас я думаю, что если бы все люди в Бога верили и по-Божьи жили, ничего бы этого не было, – произнесла Юля, помолчав минуту.

Генке повезло.

– Дуракам вообще везёт, – тепло улыбнулась Юля, – даже гитара его целёхонькая. С ней уезжал, с ней и в отпуск пришёл.

Только был это совсем другой уже Генка. Смотрели они с Верой Алексеевной на него и не узнавали.

«Заявление надо подавать»

Вроде и рыжий, как и раньше, и веснушки. И глаза голубые, как небо. Но смотрел на них из глубины этих глаз какой-то как будто бы даже постаревший человек. Застыла в них боль. Да и сквозь рыжину поблескивали теперь седые волосы.

Много не рассказывал. Может – нельзя, а может – не хотел. Когда выпил, начал вдруг плакать. А потом включил на телефоне мультики и стал смотреть.

– Больше ничего не хочу, – сказал.

Как будто с этими мультиками в детство своё, не очень-то и далёкое, возвращался. Где никому даже в голову прийти не могло...

Ночью во сне разговаривал. Витьку какого-то звал:

– Витёк, ты живой? Витька, ты что?! Витькааааа!!!!

Через несколько дней, слава Богу, начал оттаивать.

– Юлька! Слышишь, Юль. Заявление нам надо подавать. А то – как непонятно кто. И это... Венчаться будем.

– Сколько я от него этого ждала, а тут даже растерялась, – признавалась Юля. – Ни цветов, ни колен – и ладно. Но с какой-то даже злостью он это сказал. То ли на меня, то ли на себя. То ли на жизнь такую... То ли на то, что так нескладно это у него вышло. Некрасиво.

Конечно, она сразу согласилась, мучить никого не стала. Даже спрашивать не начала, по-нашему, по-женски – чего это он вдруг: «Что, правда любишь? Правда-правда-правда? А как? Сильно?» Не то время. Да и времени на это не было – обратно скоро Генке... Она боялась об этом даже думать. Налюбиться бы, женой побыть хоть сколько-то...

«Ты – мои корни»

Расписали их быстро. Сразу, как только сказали, кто он и откуда. И куда. Так же быстро батюшка их повенчал. Тоже много не говорил, разве что:

– Вы теперь одно целое. Даже на расстоянии – одно. Так что держи свою половину, Юлия, молитвой держи. Молитва чудеса творит.

Расписали их быстро. Сразу, как только сказали, кто он и откуда. И куда. Так же быстро батюшка их повенчал

И замолчал старенький батюшка, не зная, что ещё сказать. Да и это на проповедь не особо было похоже.

– Сына хочу, – сказал в тот же день Генка Юле.

– Да какой там сын, смотри, что вокруг творится. Да и не хотел ты никогда. Говорил же: «Сами ещё дети».

Но смотрели на неё незнакомые серьёзные глаза. Тот «детский» легкомысленный взгляд остался где-то там, далеко...

Генка вообще стал каким-то другим. Но меняются, наверное, все, кто держал смерть за руку. И кто понял, как ценна жизнь, и что в ней главное.

– Да, он очень хотел, чтобы со мной остался сын. И он остался, – опять погладила Юля себя по животу. – А Гена опять ушёл туда. Закончился отпуск. Когда я ему объявила, он даже расплакался в трубку – он же там уже был. А потом сказал: «Знаешь, Юлька. Ты, наверное, все время хотела спросить, почему я женился. Во-первых, я тебя люблю. А во-вторых... Очень большая разница – кто тебя ждёт с войны: девушка или жена. Жена – это когда ты корнями врос. Корни эти тебя питают и домой тянут. И веришь, что вернёшься живым. Даже когда смерть кругом. А ‟девушка”... – мало ли их... Летаешь себе, как лист осенний, и не знаешь, где упадёшь. Или ветер тебя разорвёт. Ты, Юлька, – мои корни. Прав был батюшка: одно мы целое теперь. Молись, Юлька». Вот таким он стал – другим. И все повторял: «Жена, жена». Хотя обратно опять с гитарой своей поехал. Что-то да осталось от прежнего Генки. Ну, и хорошо...

У Юли зазвонил телефон – Вера Алексеевна.

– Да, мама. Я иду. Надо же. Ещё год назад даже представить не могла, что назову ее «мамой», – последнее – уже мне. – Но хоть что-то хорошее, как Генка мой сказал. Ладно, побегу. У нас скоро автобус. Рада была познакомиться. И помолитесь с Машенькой за нас.

На следующую литургию среди имён родных я подала и о здравии Юлии, Геннадия и Веры. Маша тоже что-то старательно вывела на бумажке – какие-то свои каракули. И ее записку я тоже подала тому монаху.

– Ничего, Господь разберёт, – с улыбкой повторил он.

А мне почему-то казалось, что там написано: «Генка».