Власть «пространства»

Статья политического философа, ректора Российского православного университета св. Иоанна Богослова, главного редактора научного богословского журнала «Ортодоксия» А.В. Щипкова опубликована в журнаое «Москва» (2023, № 6).

Русская культура находится в плену. В плену трех понятий, смысл которых самому создателю этой культуры — русскому народу — не ясен. Однако они определяют настоящее культуры и пытаются формировать ее будущее. Эти понятия у всех на слуху, мы к ним настолько привыкли, что начали терять чувство культурного самосохранения. Речь идет о «пространстве», «актуальности» и «кураторах». Пока мы не разберемся с этими инструментами манипулирования нашей культурой, говорить о ее будущем и строить планы ее развития — бессмысленно. Предлагаю начать.

Скандалы в музейной и театральной сферах стали в последние годы привычным явлением. Инсталляция в виде ветки на скотче была вывешена напротив полотна Александра Иванова «Явление Христа народу». Любое изображение Спасителя, как известно, признается иконой, и надругательство над этим изображением равнозначно надругательству над иконой канонической. Заслонили лик Христа. Мы помним двуглавого орла (герб России) из двух птичьих чучел, инсталляцию «Ленин вертится в своей могиле» и т.п. Рядом с обычными музейными экспонатами соседствовали платья модного кутюрье, образцы уголовных татуировок, под музейными сводами вешали чучело лошади. В театре актеры демонстрировали поедание фекалий, персонажи «Онегина» дрались пивными кружками, а «Идиота» — матерились.

Оскорбительные эксперименты в области русского культурного наследия — типичная либеральная практика, цель которой — разрушать коллективный опыт предшествующих поколений. Паразитирование на классике, заметим, не затратно в плане интеллектуальных усилий. Главная заповедь так называемого актуального искусства — свобода от условностей, нравственных табу и традиций. В реальной жизни предосудительно топтать святыни и обесценивать достижения, но в сфере их актуальной эстетики это оказывается допустимым и даже почетным.

Обратимся к азам.

Всякое художественное произведение — это послание. Автор передает его зрителю в символически упакованном виде. Дальше следует распаковка, она же дешифровка — подключается зрительский историко-культурный бэкграунд. Если произведение талантливое, послание будет ёмким и глубоким. Если посредственное — зритель увидит банальность и поймет, что здесь не над чем думать. Третий вариант произведения — постмодернистский, когда текст якобы настолько многозначен, что до зрителя доходит лишь беспорядочная совокупность знаков, которые он волен понимать как угодно. На самом деле там вообще нет смысла, потому что это — пустота.

Эту пустоту они обозначают специальным термином — пространство. С многозначительным видом вам доказывают, что вы видите некое новое пространство, что художник, режиссер, куратор и проч. погружают вас в пространство сложных невидимых смыслов.

А на самом деле пространство — это пробел в тексте. Семантический пробел. В нем нет устойчивых значений. Зрителям предлагают самим вписать их в текст вместо отсутствующего авторского замысла.

Зачем это делается? Ответим.

Так создатель проекта превращает арт-объект в смысловую воронку, в черную дыру, намеренно создает пустоту и декорирует ее. Декор создается теоретизациями и интерпретациями, которые в избытке производят арт-критики и искусствоведы актуалистского направления. Например, в 10-х годах XXI столетия считалась сверхмодным концептуализатором забавная Катя Деготь — арт-критик и куратор. Она объясняла обывателю, что, например, законсервированные фекалии художника — «это искусство», так как в эту работу автор Пьеро Мандзони и его критики вложили серьезные интеллектуальные силы.

Таким образом, вокруг актуалистского арт-объекта создают среду, которую и называют пространством. Пространство — это прежде всего контекст, территория, на которой действуют особые правила, объявленные куратором. Пространства равнозначны — это, говоря философским языком, «возможные миры». Вот мир, в котором есть Бог, а вот мир, где Его «нет», а это мир со множеством богов, а в этом мире полтора бога или половинка бога.

Актуалистская идея прямо противоположна творчеству в божественном смысле, поскольку Бог создает порядок из хаоса, структурирует его, актуализм же решает обратную задачу — делит единый мир на бесконечное число пространств.

«Пространственное» мышление актуализма — это агорафобия, боязнь просторов. Любое большое культурное, историческое, духовное, научное полотно они стремятся раздробить на фрагменты и замкнуть их в себе. Дальше каждый фрагмент можно заполнить чем угодно, создавая маленькие сектантские мирки-пространства.

Очевидно, что на самом деле за всем этим прячется животный иррациональный страх перед огромной Россией, которую в идеале они предпочли бы просто уничтожить. Вместе с Россией им бы хотелось уничтожить и само русское искусство, а это уже разрыв не только пространства, но и связанного с ним исторического времени: именно поэтому единую историю русского искусства разрывают на «классику» и «современность».

Одного пространства, зловещего в своей концептуальной пустоте, для управления миром им недостаточно. Им нужна еще и категория времени — актуального времени.

Как же они работают со временем? Очень просто.

Они разделили его на плохое и хорошее. Придали времени ценностную окраску. Актуалисты утверждают, что историческое время, разделенное на «до» и «после», ценностно окрашено. Актуальное искусство априори хорошо и талантливо. Только потому, что оно современно. Всё, что было до актуалистов, погружается в негативную коннотацию. Это время — плохое, негативное.

Таким образом, в этой парадигме вся русская классика дискриминируется. Дискриминация — это есть прямое отражение их страха перед мощной православной русской культурой, которую хотят раздробить точно так же, как стремятся раздробить и саму Русскую Церковь с помощью расколов и религиозных гонений. Войны против русской культуры и Русской Церкви идут рука об руку уже сто лет. Попутно обращу ваше внимание на то, что время актуалистов не перешагивает в глубь истории за пределы декадентского Серебряного века.

Черный квадрат Малевича, рубка икон Тер-Оганьяном на выставке «Арт Манеж — 98» и членовредительство Павленского — явления одного смыслового порядка. Они объявили время этих персонажей хорошим, современным и актуальным и отделили его от остального времени русской тысячелетней культуры, которое назвали мрачным, злым, скучным и вредным.

Особые правила, действующие в актуалистских пространствах, вводятся с помощью простого назначающего жеста. Этот жест никогда не оспаривается, поскольку за любым проектом-пространством стоит особая фигура — куратор.

Куратор ведет проект, он король пространства и времени. Для него нет ничего невозможного, ведь он владеет контекстом и является носителем дефиниций, определений, он указывает зрителю, как это следует воспринимать. Сами актуалисты называют кураторство особой формой авторства в искусстве, сравнивая его с ролью дирижера и выделяя в кураторе функции медиатора, продюсера и экспозиционера. Вожделенная мечта выпускника искусствоведческой кафедры получить статус куратора. Это слово произносится с придыханием.

Потому что куратор — это власть. Это тот, кому подвластны пространство и время.

Если вы полагаете, что власть куратора распространяется только на художественное пространство, то вы заблуждаетесь. Не случайно в современном речевом обиходе за последние годы появились такие понятия, как «куратор образования», «куратор общественной практики».

Куратор — это демиург. Он творец культурной гегемонии, как и некоторые культуртрегеры, маститые международные правозащитники и другие законодатели мировоззренческой моды. Куратор претендует на власть над поведением людей и даже шире — на власть над политической властью. На это рассчитан весь механизм инсталляций, перформансов, флешмобов.

Власть над аудиторией достигается в актуалистском пространстве превращением активности зрителя в так называемый культурный жест. При этом перенимается набор ритуалов и правил этикета. Например, нельзя признаться в том, что тебе что-то непонятно: вслед за таким признанием ты утрачиваешь свою актуалистскую идентичность и причастность к «теме» — словом, все то, что поднимает тебя над толпой. Это чувство превосходства стремятся сохранить, так как оно запускает фрейдистский принцип удовольствия. В таком надстоянии над другими вместо предстояния перед Богом заключена актуалистская мораль. Она характерна для ницшеанско-фаустовского сверхчеловека — того типа человека, к которому стремится актуальный проектмахер, владелец чудодейственной таблетки знания о гиперреальности. Он приглашает избранных, которые делают вид, что соучаствуют в творческом процессе. Но на самом деле человек, на которого направлен жест куратора, получает удовольствие не от художественного процесса и не от произведения, а от чувства превосходства над непосвященными.

Это и есть подлинный товар, который продается актуалистами.

К примеру, зритель уже давно догадывается, что режиссер Александр Сокуров с его бессмысленными километрами пленки о чьих-то простейших девиациях величина дутая. Но об этом боятся говорить вслух, ведь если вы не понимаете его творчество, то вы выпадаете из сообщества, вы не в тренде, вас как бы вообще не существует. А если делаете вид, что понимаете, — вот тогда вы полноценный реципиент актуального контента. Такой подход к искусству напоминает агрессивный маркетинг, но от этого никуда не деться тому, кто в «тренде». Так человек теряет свою свободу и становится добычей куратора.

Зачем актуалисты создают декорированную пустоту? Только ли с целью заработать? Или ставятся другие задачи? Разумеется, это делается не только ради денег. Блуждать по пространствам можно долго, но надо понимать: подлинная целевая установка любого актуалистского проекта лежит за его пределами и в эти самые пространства никак не вписана.

В предельном случае кураторы пространств могли бы превратить в проект всю культурную реальность, навязывая нам «общество спектакля». Маски имеют тенденцию прирастать к лицам, а социальная коммуникация — ритуализироваться. Не случайно «оранжевые революции» оставляют сильный привкус театрализации: они включают в себя этот актуалистско-ритуалистический элемент.

Движение идет от актуального искусства к политике. Ведь куратор не только организатор арт-проекта, он стремится стать посредником между искусством и другими социальными сферами.

Яркий пример такого рода — галерист и одновременно политтехнолог Марат Гельман, причастный ко многим политическим проектам. Несколько лет подряд он оказывал влияние на московских и киевских политиков. Руководство Перми поручило ему курировать культурную политику края. Пермь было обещано превратить в «культурную столицу Европы». На официальных зданиях города появились большие пластиковые красные человечки без головы, на улицах выставлялось огромное надкушенное яблоко и другие подобные объекты. Выставка под названием «Родина на продажу». В числе экспонатов — обезьяна с ветеранскими орденами и т.п.

Легко заметить, что для актуалиста важен контроль над сознанием и поведением людей не только на выставках и в музеях. Начав с эстетики, актуалистский проект стремятся конвертировать в проект политический — при этом мостик между искусством и политикой очень хорошо заметен.

Актуалистский дискурс требуется блюсти, монетизировать и политизировать, поэтому короли пространств и контекстов пока при деле. Ключевое слово здесь «пока». В 2022 году стартовал процесс смены тех, кто прежде олицетворял отечественную культуру. В первую очередь это коснулось директоров крупных московских музеев. Кадровые решения принимаются не случайно.

Нас ждет много перемен. Уйдут в прошлое «общечеловеческие» ценности, им на смену вернутся ценности традиционные. Будет преодолен искусственный разрыв между традицией и современностью. Наступит конец либеральной истории, а Фукуяма будет описан в философской энциклопедии как самый нелепый философ ХХ века.

Впереди Россию ждет плавное изменение социального строя и самой сути общественных отношений.

Неизбежны и перемены в сфере культуры, которая наравне с идеологией и наукой формирует наше мышление. И хотя госзаказ на культурную политику до сих пор отсутствует, он неизбежно появится — иначе нам просто не отстоять наш ценностный суверенитет и право на самостоятельное национальное развитие. Но я абсолютно уверен в том, что мы их отстоим.