К 60-летию председателя Учебного комитета Русской Православной Церкви протоиерея Максима Козлова

25 июля свой 60-летний юбилей отмечает протоиерей Максим Козлов, Председатель Учебного комитета Русской Православной Церкви, ректор Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, настоятель храма Мучеников Михаила и Феодора Черниговских г. Москвы.

Протоиерей Максим Козлов

Дорогой отец Максим!

Шестьдесят лет необычайно богатой на события жизни, из которых главное и определяющее – выбор пути славного священства! Благословенных и многих лет в радости, в ревностном служении Церкви Христовой, во все новых и новых благодарениях и удивлениях спасительному и всеблагому Промыслу Божиему!

Митрополит Псковский и Порховский Тихон,
​главный редактор интернет-портала Православие.Ru

Священник, богослов, профессор, преподаватель, публицист, проповедник, наставник, глава важнейшего для Церкви Учебного комитета – сложно перечислить все грани замечательной личности нынешнего юбиляра.

Ещё сложнее подсчитать, сколько сотен молодых людей пришли к Богу, оказавшись на приходе знаменитого московского храма святой мученицы Татианы, где отец Максим настоятельствовал без малого 20 лет. И сколько тысяч нынешних и будущих священников смогли разобраться в сложнейших хитросплетенных богословских вопросах, пройдя курс сравнительного богословия и других дисциплин, которые протоиерей Максим более 30 лет преподавал и продолжает успешно преподавать в московских духовных школах. Лекции его, в частности, в Сретенской духовной семинарии, были незабываемы.

Вообще, в дорогом и глубокоуважаемом отце Максиме мы всегда удивлялись сочетанию широчайшей образованности и фантастической памяти c деликатностью в суждениях. В нашем мире, где принято по любому поводу громогласно, orbi et urbi, выражать свое мнение, взвешенность в суждениях от такого по-настоящему компетентного богослова, патролога, переводчика и знатока древних языков свидетельствует о «единой на потребу» работе христианина – над своим сердцем.

Мы искренне, от лица тысяч воспитанников отца Максима, а также сотен тысяч читателей портала Православие.Ru, поздравляем пастыря и профессора с 60-летием и желаем дорогому батюшке помощи Божией в несении возложенного на него сложнейшего послушания, крепости душевных и телесных сил. Искренне надеемся, что при всей своей занятости отец Максим продолжит радовать и наставлять нас своими проповедями, статьями и книгами.

Редакция интернет-портала Православие.Ru,
преподаватели, студенты и выпускники Сретенской духовной академии,
преподаватели, студенты и первые выпускники Псково-Печерской духовной семинарии,
в становлении которой отец Максим принял деятельной участие

***

В этот день мы подготовили подборку избранных ответов протоиерея Максима Козлова на вопросы прихожан, опубликованных в книге «400 вопросов и ответов о вере, Церкви и христианской жизни».

Почему вообще человек верит, что Бог есть?

Я думаю, каждый верующий на этот вопрос даст свой ответ. И тот, кто после некоторого первоначального толчка, переживания, переступания порога приходит от безверия к вере, и тот, кто обретает свою веру уже не как завещание родителей, а как личную веру, и укрепляется в ней через внутренний духовный опыт богообщения, который есть у каждого подлинного христианина. Именно поэтому нельзя разувериться, если ты по-настоящему уверовал. Когда говорят, что бывают люди, которые перестают верить, становятся атеистами, – это ложь. Атеистом из верующего стать нельзя, из верующего можно стать только богоборцем.

Атеистом из верующего стать нельзя, из верующего можно стать только богоборцем

И весь опыт атеизма, от античности до нашего ⅩⅩ столетия, убеждает нас именно в этом. Ведь атеист должен быть равнодушен и спокоен по отношению к тому, от чего отошел. Но сколько всегда энергии, пафоса, чтобы не сказать злобы, обретается у людей, отказавшихся от своих религиозных убеждений. Это всегда восстание против Бога. Душа-то знает, что дело не в сомнении в бытии Божием, а в нежелании воспринять то, чему Христос учит в Евангелии. И именно отталкивание от этого учения побуждает человека к богоборчеству.

А вот внутренний духовный опыт верующего многообразен. Это и та радость, которую ощущаешь, причастившись после серьезной и искренней Исповеди; и то утешение, которое имеешь от заупокойных служб по нашим почившим близким; и тот трепет сердечный, который испытываешь, когда Христос говорит с тобой в Евангелии; наконец, то, что каждый из нас знает: будешь молиться, просить и стараться жить в соответствии с заповедями, и Господь сразу выходит навстречу. Это известно каждому верующему человеку.

Чем объясняется то, что мы ничего не знаем о земной жизни Иисуса Христа до времени начала евангельских событий?

Потому что Евангелие – это не биография Христа Спасителя, а донесение миру из Его земного пути того, что необходимо знать человеку для собственного спасения. И то благовестие, которое дано в Новом Завете, по сути – это апостольское свидетельство, что Сын Божий подлинно воплотился, искупил человеческий род Своим страданием и воскрес. И соответственно этому мы знаем что-то о земной жизни Иисуса Христа, доносимое нам Евангелием.

Что такое истина в евангельском значении этого слова?

Когда в Евангелии мы читаем слова Спасителя: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14, 6), то понимаем, что Он предостерегает нас от опасности перевести нашу веру либо в некоторое умозрение, либо в пусть очень возвышенную, но философию, доступную только тем, кто богат дарованиями разума. Опыт Церкви говорит нам, что истина познается всецелым человеческим естеством – всем человеком. Душой, разумом, усилием воли, чистотой сердца. К истине человек приобщается. Не узнает о ней только как о некоем внешнем знании, но приобщается к ней всем своим бытием.

К истине человек приобщается. Не узнает о ней только как о некоем внешнем знании, но приобщается к ней всем своим бытием

Истину можно и нужно любить, и тогда она будет действенна в нашей жизни, ибо этой истиной является Сам Бог. И путь к ней открыт для каждого: и для мудрого, и – даже прежде мудрецов – для младенца в вере, который распахнет ей свое сердце и вдруг станет исполненным самой глубокой мудрости. Мы знаем, что некоторые святые начинали свой путь к вершинам духовной жизни, по мирским меркам, с весьма средними человеческими дарованиями, и ничем не отличались и даже отставали от своих сверстников. Так было с отроком Варфоломеем, впоследствии преподобным Сергием Радонежским, так было с Иоанном Кронштадтским. И вот этим сереньким, с точки зрения мира, людям приобщение к Божественной истине дало такую глубину мудрости и знания, что они стали теми светильниками, которых ныне почитает вся Церковь.

Считается, что Бог везде и во всем. Значит, и во всех людях, и в самых грешных?

Еще Ефрем Сирин говорил о том, что подлинный подвижник веры простирает свою любовь, которая есть любовь-жалость, на всю тварь, на всю вселенную, и объемлет ею не только благих и добрых, но и врагов истины. Такая любовь означает твердое желание спасения для каждого человека, и именно она должна быть мерой нашего уподобления Иисусу Христу. Ведь Бог послал Своего единородного Сына в мир, дабы всякий верующий в Него не погиб, а имел жизнь вечную. Этот Божественный план Пресвятой Троицы – спасение мира – предполагает и наше участие в нем молитвами, делами, сердечным расположением к окружающим людям. Но этот план не подразумевает духовного диктата, насилия. Просто есть те, которые его принимают, и те, кто его сознательно, свободным волеизъявлением отвергают.

В Псково-Печерский монастыре

Наша молитва за усопших может помочь им избежать вечного осуждения?

Может, вплоть до Страшного суда. И к необходимости такой молитвенной помощи нашим близким нельзя относиться сухо и рационально. Хотя большинство протестантов, к примеру, утверждает, что за умерших молиться просто нелогично, так как они уже предстоят перед Судией, Который и так о них все знает, а потому бессмысленно о них Ему предстательствовать. Быть может, в таком убеждении был бы резон, если бы мы были существами без души и любви. Но закон жизни в Церкви – это закон жертвенной любви одного ради другого. И как Сам Христос шел этим путем, принеся Себя в жертву на Голгофе за тех, кто этой жертвы не был достоин, так и христиане должны идти тем же путем – путем молитвы и предстательства за тех, кто, быть может, по жизни или по ее внешней видимости не заслужил лучшей участи, чем та, на которую был обречен после смерти.

Какие животные будут в раю?

Указание на то, что в Царствии Небесном животный тварный мир будет разнообразно представлен, не противоречит тому, что у животных нет бессмертной души. И, несмотря на ее отсутствие у каждой конкретной живой твари, у каждого котенка, лягушонка или индейки, съеденной на рождественской трапезе, рай будет населен известными нам животными. Мы не знаем, каким образом все это осуществится, понятно только, что нельзя просто механически перенести эту нашу земную жизнь туда, где кошке не нужно будет ловить мышку, чтобы порадовать своего хозяина. Ведь теперешнее состояние мира – это состояние мира после грехопадения, когда нарушена изначальная целостность творения, так что и убийство, и жизнь за счет другого вошли в бытие во вселенной. Апостол Павел говорил, что после грехопадения Адама «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим. 8, 22). В Царствии Небесном, как говорил пророк Исайя, «волк и ягненок будут пастись вместе, и лев, как вол, будет есть солому, а для змея прах будет пищею: они не будут причинять зла и вреда на всей святой горе Моей, говорит Господь» (Ис. 65, 25).

Ангел-Хранитель дается человеку при рождении или при Крещении? И имеет ли некрещеный Ангела-Хранителя, который защищает его от бесов?

Господь желает каждому человеку спастись и преуспеть в познании истины. И в этом смысле каждый – и крещеный, и некрещеный – есть возлюбленное чадо Божие, которое, конечно же, не отдано на откуп духам злобы поднебесной и не находится исключительно в их распоряжении. Но Ангел-Хранитель пребывает с человеком преимущественно после восприятия благодати Крещения, в котором, как верит Церковь, человек действительно умирает для жизни греховной и плотской и возрождается во Христе для жизни святой и праведной. И в этом смысле причастность, открытость миру духовному, в том числе миру ангельскому, совершенно иная у человека, который входит в ограду Церкви, где правда Божия, истина и свет, чем у человека, этого лишенного или, тем более, сознательно от этого мира себя отвергшего.

Некоторые из отцов Церкви считают, что есть ангелы, которые несут попечение о тех или иных человеческих сообществах, о тех или иных даже и нехристианских народах. Но личная, индивидуальная связь между человеком и его небесным покровителем возможна лишь после того, как он входит в ограду Церкви.

Страх Божий и память смертная – это одно и то же?

Страхом Божиим, памятью смертной, то есть памятованием о Боге, святые отцы называют такое наше внутреннее состояние, когда мы стремимся жить в идеале и живем, не деля свою жизнь на мирскую и сакральную и помня о том, что мы христиане не только во время утренних и вечерних молитв, во время посещения богослужений или в каких-то особых обстоятельствах, но всегда, во всем и везде. Едем ли мы на работу, чистим ли мы картошку, беседуем ли мы с друзьями, находимся ли мы в обществе дорогих нам людей или наедине со своими думами, мы не должны забывать о том, что мы православные христиане. Нельзя отдохнуть от этого, нельзя уйти в отпуск от собственной христианской совести, нельзя, как Адам, начать прятаться между деревьями (Быт. 3, 8).

Нельзя уйти в отпуск от собственной христианской совести

Как сказал один нехристианский, но очень точно почувствовавший это философ: «Сладкая стрела христианства навсегда дрожит в нашем сердце». Кстати, явственнее всего об этом свидетельствуют те атеисты, которые стали ими не по факту рождения, а уйдя от церковной веры. Известно, что они никогда не испытывают спокойного равнодушия по отношению к своему прежнему вероучительному опыту. Это всегда становится либо внешне выраженным, либо, при сильном характере, сдерживаемым, но, безусловно, существующим внутри неприятием, отталкиванием, желанием загородиться от всего, чем прежде жила душа, вплоть до детских воспоминаний о первом Причастии и Исповеди. Так что постоянное памятование о Боге – это не только обычное состояние высоких духовных подвижников, но долг каждого из нас, дерзающего называть себя православным христианином.

Что такое сон? Это тоже реальность?

По большей части сон – это реальность, связанная с вечерней трапезой. И для души полезнее относиться ко сну как к естественному проявлению нашего организма. Есть святоотеческие высказывания о том, что если кто увидит во сне ангела и не поверит этому, тот не согрешит, даже если это будет подлинным явлением, потому что тем самым засвидетельствует осторожную внимательность к своей духовной жизни, а не превозношение. Хотя изредка бывают сны, которые даются нам как особенные указания от Бога, как какие-то знамения, знаки. Но в этом случае реальность сна, переживаемая нами, ее настоятельность, ее несомненность будет такова, что у нас отпадет всякая гадательность о том, как следует ее понимать. А вот когда снится что-то таинственное, туманное, предполагающее нечто неразрешимое, то лучше всего в такую тайну не вникать, зная, что Бог с нами в загадки не играет, что Он желает нам спастись, а не загадать ребус, который мы бы разгадывали всю последующую жизнь.   

Кем приходится Адаму так называемый первобытный человек, скажем, неандерталец?

Безусловно, не принимая эволюционистской мифологемы о естественном происхождении человека от обезьяны, мы должны помнить, что мера выбора в ветхозаветном повествовании о первых поколениях людей после Адама достаточно широка для того, чтобы представить, что иные из неупомянутых его потомков могли дойти до изрядных степеней одичания, и что путешествие Ноя во время потопа было не только пространственным перемещением по бушующему океану, но еще и некоторым проникновением через времена, связующим начальные эпохи существования человека на земле с тем периодом истории, о котором мы уже можем судить в точных терминах археологии или других наук.

Существуют ли границы вселенной?

Тварный мир, безусловно, конечен в том смысле, что он имеет свое начало во времени. Он начал быть как результат, как плод Предвечного Совета Пресвятой Троицы. Единственной абсолютной бесконечностью обладает только Бог. С известными натяжками мы можем сказать такую фразу: было время, когда времени не было, вернее, не было никаких пространственно-временных характеристик бытия. Так что видимая нами вселенная, несомненно, конечна. Другое дело – соотнести эту сущностную конечность в ее протяжении во времени и в пространстве с тем, как она созерцается с земли, как осознается человеческим родом. И здесь мы можем, согласно с верой Священного Писания, утверждать, что, при всех последующих изменениях видимого мира, уничтожен он никогда не будет. Поэтому такого рода эсхатологизм, который связан либо с представлениями о цикличности бытия, как это проповедуется в буддизме и в античной религии, либо с верой в то, что рано или поздно эта вселенная прекратит свое существование, как это пытается научно обосновывать атеизм, христианству несвойственен. Апостол Павел говорит о том, что не все мы умрем, но все изменимся (ср. 1Кор. 15, 51), о том, что тварная вселенная перейдет после второго пришествия Христова в иное качественное состояние, но, несомненно, тоже тварное. Мир, как плод делания Божия, сохранится. В этом смысле он векторно бесконечен.

Как православный человек должен относиться к экологическим организациям типа «Гринпис», и каковы перспективы науки экологии?

На мой взгляд, экология нынче тяготеет к некоторому магизму или к некоторому пантеистически-языческому восприятию действительности. С одной стороны, настолько преувеличивается собственная значимость, что какая-то общественная организация берет на себя функции некоего мировоззренческого центра, а с другой стороны, окружающий нас мир рассматривается как некая самодостаточная сущность, которая разумна, упорядочена и которую только дурное человеческое воздействие приводит к коллапсу. Отсюда и фактически руссоистский иллюзионизм, свойственный практически всем экологам, декларирующий то, что ограничение человеческой деятельности, приведение ее в некую гармонию с окружающим нас миром является решением всех наших проблем. А агрессивность экологов иной раз вызывает сомнение в искренности их побуждений, потому что для христианина, занимающегося тем или иным делом, мирность духа – главный критерий плодов этого делания. Повторю, очевидная и уже в разных странах так или иначе проявлявшаяся агрессивность новых экологов заставляет несколько настороженно относиться к их движению.

Помогает ли священнику светское образование?

Как преподавателю духовной академии, конечно же, помогает. Где бы я еще научился древним языкам, навыкам перевода, методологии научных занятий: работе с учебниками, источниками, – все это давал филологический факультет. Думаю, и сейчас он дает это на вполне достойном уровне. Если же говорить о священнослужении (а я был рукоположен в 1992-м году), то в наш домовый университетский храм приходят люди по большей части образованные и интеллигентные, которым, конечно, поначалу бывает проще, когда они знают, что священник – тоже из университета и может беседовать с ними на одном языке. Правда, нужно оговориться: чем дольше человек живет в Церкви, тем лучше он понимает, что светская образованность не является непременным условием, тем более синонимом духовной жизни.

Светская образованность не является непременным условием, тем более синонимом духовной жизни

Не следует забывать и предупреждение апостола Павла, что «знание надмевает, а любовь назидает» (1Кор. 8,1).

Идеология впрямую зависит от мировоззрения?

Мировоззрение как понятие шире, оно охватывает целостный взгляд человека на его отношения с Богом, на все феномены окружающего мира, на самого себя. И в этом смысле наша Церковь призывает своих прихожан быть до конца последовательными в православном мировоззрении, то есть на все смотреть глазами веры. Идеология же в духовной жизни человека – это как его партийность в социальной. Это некое осознанное сужение системы собственных взглядов до некоторой узкой доктрины, которая уже не целостно охватывает мир, однако мыслится как единственно возможная применительно к сегодняшней ситуации. Все это, конечно же, совершенно не обязательно для православного христианина, а иной раз и нежелательно.

Христиане, имеющие единое мировоззрение, при этом могут придерживаться разных идеологических представлений. На литургии рядом могут стоять и православный демократ, и православный монархист. Лично для меня последнее более естественно, но это не значит, что нас разъединяет пропасть, ведь мировоззрение у нас единое. Символ веры один. Или, например, православный человек по идеологии может быть нестяжателем, как Нил Сорский, а может быть сторонником увеличения церковного имения, как Иосиф Волоцкий. Однако, формируя в себе тот или иной идеологический подход к чему бы то ни было, мы всякий раз должны проверять, может ли он быть оправдан Священным Писанием и Церковным Преданием. Если же нет, он должен быть христианином отвергнут.

Почему Церковь так упорно держится за раз и навсегда застывшие правила, догматы, каноны? Не есть ли это свидетельство нежелания жить в современном мире?

Почему кости крепятся к скелету? Потому что если не будет скелета, останется одна филейная часть, которая, конечно, может быть употреблена с пользой, но вряд ли будет способствовать длительной жизнедеятельности самого организма. А если серьезно, то догматы и прочие церковные установления имеют богооткровенное значение, о котором по опыту знает каждый ответственный христианин. Это внутренний критерий, фундамент стабильности и неизменности, который позволяет Церкви оставаться столпом и утверждением истины, независимо от меняющихся человеческих мнений, идеологий, политических, государственных и общественных систем. Это то, во что верили всегда и повсюду все православные христиане. Это то, что дает нам ощущение единства с теми, кто жил до нас и пребывает ныне в небесном отечестве, и с теми, кто будет жить после нас. Это то, что дает нам, как членам Тела Христова, Церковь, для которой догмы являются как бы ребрами, а на них держимся мы, клеточки этого Тела.

Сознание современного человека насквозь пропитано скептицизмом. В наше время во всем принято сомневаться. Можно ли как-то ограничить эти сомнения?

Ничем их не ограничишь, потому что желающий сомневаться будет сомневаться. Так что пределов тут никаких не положишь. И Церковь никак не должна вступать в этот процесс состязательности с современным, но отнюдь не новым скепсисом или с очередными назавтра устаревающими открытиями естествознания, космологии, квантовой физики. Церковь должна свидетельствовать вечное. И душа человеческая, которая «по природе своей христианка», будет на это вечное отзываться. Если, конечно, она не порабощена страстями до крайней степени замутненности. Не глубокие научные познания, а нераскаянный грех делает человека неверующим или позитивистом.

Почему до сих пор многие уравнивают гуманистические идеи и христианские, как само собой разумеющееся?

Это непростой вопрос, но если предельно тезисно его сформулировать, то гуманизм, сформировавшийся в эпоху Возрождения, хотя и декларировался как обращение к античному наследию, возник на базе христианской цивилизации, христианского сознания. Однако гуманизм утверждает человека как конечную ценность и меру всех вещей. Отсюда известный возрожденческий титанизм всех тех гениальных и неудержимых как в своих дарованиях, так и в своих пороках людей, о которых в той или иной мере знает каждый из нас. Интересно, что когда в Западной Европе утвердился гуманизм, определивший последующее просвещенческое или либеральное буржуазное сознание, в православной Византии формировалось церковное учение о достоинстве человека. И развивалось оно усилиями исихастов, носителей умной молитвы – Григория Паламы, Григория Синаита, Николая Кавасилы и других подвижников благочестия этой эпохи. Именно в это время было написано множество поучений и трактатов, в которых излагалась христианская православная антропология, видящая подлинное достоинство человека не в его самостоятельной ценности как центра мира, но в раскрытии в нем образа и подобия Божия, в его уподоблении Творцу на пути духовного возрастания.

Православное богословие и религиозная философия, скажем, последних двух столетий, – это одно и то же?

Нет, это разные вещи. Даже если сразу отсечь и классическую философию – Канта, Гегеля, Шеллинга, и так называемую русскую религиозную философию, и иметь в виду только тех философов, которые осознавали себя православными христианами, то и в этом случае можно будет сказать, что в религиозной философии, в отличие от богословия, есть большая степень не то чтобы свободы, а вольности в постановке вопросов, которые она затрагивает и пытается осмыслить.

Если угодно, религиозная философия – это расширенное апологетическое богословие, это попытка как бы немножко понарошку осмыслить мир без учета тех догматических истин, которые даны в Откровении. Иными словами, из закономерностей тварного мира души человеческой и окружающей нас вселенной вывести те законы, которые были даны Творцом. Богословие же исходит из иного – из априорного, аксиоматического признания этих законов, изложенных и в Священном Писании, и в церковных догматах, и делает из них выводы применительно к тварной, общественной и личной жизни каждого человека. Так что, по сути дела, богословие и религиозная философия идут с разных концов.

Как Православная. Церковь относится к феминизму?

Как к очередной дури западного сознания, а сейчас уже отчасти и нашего. Ведь коренная посылка здесь изначально ложная, из нее не только феминизм исходит. Это один из идолов и кумиров XX века – права человека, которые провозглашаются среди потоков крови, среди дикой вакханалии беснующейся черни, среди миллионов голодающих, среди вопиющего неравенства, по-прежнему существующего в мире. Тем не менее этот постулат прав человека возводится на пьедестал, считается нормой, идеалом, к чему все должны тянуться, а он, в свою очередь, требует настоящих жертвоприношений. Феминизм – одно из проявлений этой идеологии прав человека, которая, конечно же, чужда Православию, потому что Церковь видит достоинство человека не в том, что он является мерой всех вещей, неким самодостаточным центром или бугорком, кочкой во вселенной, а в той сообразности человека образу Божию, которую каждый имеет в своей душе.

Почему упразднен чин диаконисс?

Диаконисса – к примеру, ею была святая мученица Татиана – это особого рода церковная служительница, помогавшая священнику при совершении Крещения женщин, а также осуществлявшая и иные церковно-общественные обязанности. Можно сказать, что сейчас институт диаконисс, с одной стороны, перерос в женское монашество, с другой, церковно-практической, – утратил характер особых обетов или посвящений. Скажем, некая раба Божия поет на клиросе, или убирается в храме, или стоит за свечным ящиком, но при этом не приносит обета безбрачия или обязательной жизни при Церкви.

Что такое гедонизм?

Опять же, это вещь не новая. На самом деле все это лукавым придумано достаточно давно, и если бы мы хорошенько учились в классической школе, традиции которой не случайно были отсечены советской властью, то мы бы знали, что уже в греко-римском мире существовало такое философское направление, которое ставило получение удовольствия конечной целью бытия. Впрочем, удовольствия тогда понимались не так низменно, как теперь. Не как наркотический кайф, желание вкусно поесть, красиво одеться и иметь некоторое количество утешающих девиц, но как душевное наслаждение, в этическом смысле этого слова. Однако уже тогда выяснилось, что удовольствие, декларируемое как цель жизни, наслаждение как критерий бытия являются ускользающим обманом. Они постоянно требуют все большей меры разнообразия, новизны, видоизменений. Это, оказывается, тот путь, на который легко можно вступить в надежде на нем успокоиться, но в котором никогда нет конца, что грубый нынешний гедонизм показывает очень быстро. И человек, начавший с невинного покуривания травки, через пару лет, а то и раньше на койке психоневрологического диспансера узнает, какими ужасами наркотической ломки оборачивается жизненный выбор такого рода удовольствия. Это и есть действительный итог гедонизма. Хорошо, если им не оканчивается земная жизнь. Значит, есть еще время избавиться от такого выбора для жизни вечной.

Чем обожение человека отличается от понятия сверхчеловека?

Тем же, чем христианство отличается от гуманизма. Если цель христианской жизни – это раскрытие в человеке образа и подобия, не автономное от Бога торжество личности, а выявление в ней Божеской правды, то цель гуманизма, или возрожденческого титанизма (собственно, гуманизм – его плод), – это самораскрытие человека как автономной, ни от Бога, ни от других людей не зависящей личности. И такое противопоставление, с одной стороны, образа и подобия человека, а с другой – его автономности со всей силой проявилось в конце Средневековья, когда Запад пошел по второму пути, в результате чего история западноевропейской цивилизации знала периоды развития культуры Возрождения, Просвещения, буржуазного либерализма, и в конце концов – того аморализма, который мы имеем сегодня. Православный же Восток пошел путем исихазма, то есть тихого, но окончательного предания человеком самого себя в руки Божии, стремления к молитве Иисусовой, к обретению подлинного достоинства в жизни во Христе. Книга одного из тогдашних исихастов – Николая Кавасилы – так и называлась: «Семь слов о жизни во Христе». И неслучайно это название в начале XX века было повторено святым праведным отцом Иоанном Кронштадтским.

В Церкви много говорится о послушании, об отсечении своей воли, о следовании церковным уставам. А для разума человека, для его творчества остается ли место?

Как говорит Сам Христос Спаситель, мы должны поклоняться Отцу в духе и истине (Ин. 4, 23). В духе, то есть с той свободой и ответственностью, к которым мы призваны как православные христиане. В истине, то есть в духе послушания абсолютным ценностям, абсолютным законам, которые действуют в жизни каждого из нас. И в верности этим двум главным жизненным ориентирам не только остается, но, более того, расширяется место для подлинного творчества. Но оно проявляется не в самодовольном утверждении того, что я хочу открыть миру, что я желаю возвестить и чем облагодетельствовать человечество в XX веке, какую еще скверну собираюсь на всех вылить. Нет, творчество тогда будет смиренным, радостным и глубоким, тогда будет полным соработничеством Богу, участием во внутреннем преображении мира, когда оно будет в духе и истине. Это мы слышим в гимнографии и органной музыке, видим в церковной иконе и полотнах художников, читаем в лучших произведениях светской и духовной словесности... Собственно, творчество – это радостный или, напротив, трагический ответ на происходящее в мире. Примеров тому было много в эпоху христианской цивилизации. А когда мир стал от нее отступать, искусство стало все больше приходить к «черным квадратам».

Приложимы ли образы классической литературы, созданные русскими писателями прошлого столетия, к современной жизни воцерковленного человека?

Они не всегда были приложимы и к церковной жизни того века, не говоря уже о нынешнем. Это большой отдельный разговор, почему так получилось, что очень мало достойных бытописателей, не говоря уже о бытие-писателях, отразили жизнь Церкви. Здесь, пожалуй, можно вспомнить лишь Ивана Шмелева, Мельникова-Печерского и писателей чисто духовных произведений, которые не входят в сокровищницу российской словесности. Ни Лесков, ни Писемский и тем более Чехов не были верными и последовательными отражателями церковной жизни во всей ее полноте, они на нее все-таки смотрели со стороны. Чехов и вовсе называл себя то неверующим, то неправославным. А Лесков в последние годы был скорее толстовцем, но именно его многие считают чуть ли не единственным бытописателем церковной жизни XIX века. Хотя понятно, что она не сводилась к анекдотическим, иногда веселым, иногда трагическим ситуациям, которые описывает Лесков. К примеру, жизнь «белого духовенства» не была так регламентирована и зажата в такие тиски, как это можно понять по прочтении «Соборян». Она была неизмеримо богата и многопланова, потому что не будь этого, не было бы Оптиной пустыни, святителя Филарета Московского, святого праведного Иоанна Кронштадтского, протоиереев Амфитеатрова, Янышева, выдающихся представителей зарубежного духовенства; не было бы всего того расцвета церковной журналистики, который произошел в 1860-е годы, когда возник целый ряд журналов, удивительных по глубине и широте охвата, но совершенно забытых ныне, таких, как «Православный собеседник», «Православное мировоззрение», «Духовная беседа».

Могла бы церковная цензура посоветовать православному человеку смотреть триллеры, фильмы ужасов?

По-моему, и без церковной оценки того или иного произведения всем понятно, что фильмы ужасов не душеполезны. Каждый смотревший их знает, что это либо пустое времяпрепровождение, когда мы вполглаза смотрим телевизор, сидя за ужином, либо откровенно душевредное занятие, поскольку мы прилепляемся к фильму, который достаточно сильно в художественном отношении сделан, и все ощущения ужаса, сердечного трепета переживаем вместе с героями. Но ведь по сути это обман, иллюзия, которая захватывает нас больше, чем сама действительность, в которой и должен жить христианин. Помимо того, впуская в себя такого рода видения и образы, мы расширяем свою душу в направлении именно к ним, и лукавый может этим воспользоваться через податливость нашей психики, через открытость ее ужасному. Не дай Бог пережить нечто подобное на уровне собственных фантазийных представлений!

Чем отличается национализм от патриотизма?

Национализм ставит тот или иной народ в силу его этнической исключительности – духовно, или физически, или общественно-законодательно – выше всех других народов, населяющих данное государство или даже всю землю. Патриотизм же подразумевает любовь и уважение к национальной культуре во всей ее полноте, которая христианином достигается, благодаря осознанию того, что данная культура – это, прежде всего, часть великого христианского церковного наследия. И в этом смысле культура русского народа означает, безусловно, не то же самое, что, к примеру, культура полинезийцев, которая тоже свидетельствует о многообразии мира Божиего, но которая к Христову благовестию имеет пока довольно косвенное отношение. Однако любовь к своей национальной культуре, традициям, истории не должна противопоставляться всему доброму и светлому, что существует и в жизни других народов и культур.

Стремится ли Православная Церковь к возрождению монархии в России?

Я не думаю, что это следует понимать в плане прикладной политики. Те монархические общества, которые теперь существуют, в лучшем случае могут вызвать улыбку или некое ностальгическое воздыхание о прошлом. Но монархия как идеал государства, некогда существовавший в великой Византии и Святой Руси, конечно, всегда будет пред мысленным взором православного человека. Когда нормой является соработничество Церкви и государства, их совместная забота о духовном благополучии людей, то даже при частных нарушениях со стороны священства или царской власти общий принцип остается действующим.

Что такое церковная политика?

Это определение священноначалием или лицами, к тому призванными, такого исторического пути для отдельной Поместной или всей Вселенской Церкви, который в ее отношениях с властями предержащими и с обществом в целом на тех или иных этапах церковной истории был бы наиболее верен для свидетельства Евангельской истины, непреткновенность благовестия которой и есть единственная конечная цель всякой церковной политики.

Может ли православный человек стать политиком и создавать партии?

Спросим себя: разве Столыпин или генерал Ермолов были неправославными людьми? Список имен можно продолжить, и ответ кажется очевидным. Однако он не так очевиден в отношении вопроса об участии в партийной борьбе и тем более в создании партий. Мне думается, что понятие партии, то есть такого рода политической силы, которая отстаивает интересы части общества, просто по определению неприложимо к Православию как таковому. Православный человек не должен создавать никакую партию, в том числе и православную. Недавно, проезжая по Арбату, я видел вывеску, свидетельствующую о существовании партии православных христиан, и, честно говоря, очень подивился. Думаю, что большинство верующих в нашей стране не знают о наличии некоей православной партии со штаб-квартирой в центре Москвы, и вряд ли она кого-то из них представляет. Ведь, по существу, партией православных христиан может быть только сама Церковь, но уже вне всякого непосредственного политического контекста.

Партией православных христиан может быть только сама Церковь, но уже вне всякого непосредственного политического контекста

Другое дело – личное вхождение каждого верующего в те или иные общественные или общественно-политические структуры, предлагающие такое решение государственных проблем, которое не заставляет идти на компромисс с собственной совестью, не противоречит вере и христианским принципам. Более того, людям соответствующего общественного темперамента было бы странно уклоняться от участия в той или иной партийной борьбе, особенно в такие критические времена, как наши, и уходить в полную аполитичность. Иначе мы отдадим всю сферу политики на откуп силам, ну, если не прямо антихристианским, то по крайней мере не понимающим реального места Православия в совокупности всей нашей жизни.

А что можно сказать о тенденциозности Православия?

Если под тенденциозностью понимать целостность мировоззрения, стремление смотреть на все феномены личного или общественного бытия с единой точки зрения, то – да, христианство по сути религия монистическая и тенденциозная, восходящая к словам Спасителя, прямо утверждающего: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин. 14, 6), утверждающего необходимость Церкви как пути ко спасению и необходимость Крещения как начала духовной жизни. Христианство в Евангелии изначально тенденциозно и неплюралистично. Можно этого не принимать, но только не нужно делать вид, что есть какое-то другое, плюралистическое и нетенденциозное христианство. Ежели оно по факту и есть, то по сути оно христианством уже и не является.

Какова перспектива развития человеческой цивилизации, по учению Православной Церкви?

Перспектива такая, что в конце развития человеческой цивилизации будет пришествие антихриста. Впрочем, владычество его будет недолгим – три с половиной года, а затем для тех, кто не соблазнится, останется верным Богу, будет и вечное пребывание со Христом, которое именуется райским блаженством.

Что такое конец человеческой истории, и каким образом к нему стремится человеческая цивилизация?

Сейчас процесс разделения добра и зла не всегда приметен для нашего взгляда. А к концу человеческой истории подлинное добро, подлинный свет будут сосредоточены только в ограде церковной. Вне ее уже не будет никакого светового рассеяния, не будет и тех отблесков благодати, которые сегодня еще присутствуют в современном мире, хотя они уже куда слабее, чем, скажем, были два, три, пять столетий назад. В наши дни даже самый невнимательный наблюдатель замечает, что вещи, казавшиеся еще сто, 50 или 25 лет назад абсолютно недопустимыми, кощунственными, сейчас объявляются нормой, и с каждым годом этот процесс все убыстряется. К примеру, Кипру грозят исключением из Европейского Сообщества за то, что по кипрскому законодательству растлители осуждаются как уголовные преступники. И вот, когда в мировой цивилизации правила жизни извращенцев, попирающих закон Божий, станут определяющими, тогда и пришествие антихриста не за горами.

Протоиерей Максим Козлов. Фото: eparhia-saratov.ru     

Как Православная Церковь оценивает процесс глобализации, то есть тяготение человеческой цивилизации к единой централизации управления и в конечном итоге к единой государственности?

Процесс глобализации давно описан в Откровении Иоанна Богослова. Он должен быть одной из составляющих завершающего периода человеческой истории – времени правления антихриста. Собственно, по определению, антихрист, который будет властителем мира сего, то есть всего мира, а не только его части, может прийти к власти только тогда, когда процесс глобализации завершится, когда будет единая государственность, единая информационная сеть, единое обеспечение продуктами питания и тому подобное. С одной стороны, мы знаем, что так это и будет, и в этом смысле, в отличие от людей нехристианского мировоззрения, должны относиться к этому процессу трезво. С другой стороны, то, что в наших силах делать для сохранения традиционных христианских институтов – семьи, нации, государства, – мы должны делать.

Сейчас многие говорят об особой исторической роли России в третьем тысячелетии. Как на это смотрит Церковь?

Я не люблю прогнозов и боюсь душевно прилепляться к разборам разных пророчеств о судьбах России, которые сейчас во множестве распространяются. Мне, скорее, ближе надежная русская пословица: «Помирать собирайся, а жито сей». Что бы там ни было, мы должны жить добро и по правде Божией. Даже если понятно, что какого-то видимого плода от нашего сеяния сегодня ждать не приходится, нужно помнить, что Господь заповедал нам нести проповедь Евангелия не только словами, но, прежде всего, самой жизнью. Вот мы и должны так жить, не задумываясь, что, где и когда будет. Только Господь знает сей день и час.

Что бы там ни было, мы должны жить добро и по правде Божией

Опять же, не впадая в сакрализацию нынешних нулевых дат, мы, прежде всего, не должны забывать о том, что на протяжении всей тысячелетней истории Россия была православной страной, и наш долг сделать в своей жизни все, чтобы она, хотя бы в какой-то мере, таковой и оставалась. И здесь нас в общественно-политической жизни ближайших лет подстерегают по крайней мере две очевидные крайности. С одной стороны – это опасность иллюзионистского отношения к десятилетиям советского режима и попыток придания ему некоего лакированного вида ради возврата минувшего в той или иной форме. Понятно, что чем жестче будет нынешняя жизнь, тем у все большего количества людей будут рождаться или возрождаться подобного рода иллюзии и надежды. С другой стороны, не менее неприемлемой видится попытка сделать из России либерально-буржуазное государство западноевропейского или американского толка. Мы иные. Мы этого не вместим определенно. И каков может быть путь между этой Сциллой и Харибдой, между нехристианским социализмом и нехристианским либеральным капитализмом, наверное, сейчас невозможно сказать. Но в любом случае нужно стремиться его отыскать. Вне этого срединного пути нас ждут тупики и коллапсы.

Что есть общего в разных мировых религиях?

Всякая религия начинается с признания того, что наше земное бытие не есть конечная мера человеческого существования, с признания наличия мира видимого и мира невидимого, с признания того, что конечное самоопределение личности так или иначе связано с нравственным обликом человека, с его духовным путем. Но при этом специфика понятий нравственного и духовного пути в разных религиях различна.

В чем кардинальное различие между христианством и другими религиями?

Признавая за остальными религиями их относительную ценность, нельзя не видеть, что христианское откровение о Боге уникально. Ни в какой иной религии нет того преодоления пропасти между Богом и тварным миром, когда Бог становится человеком и когда Его крестная жертва дает каждому путь к спасению. И эта раз и навсегда преодоленная пропасть между Творцом и творением позволяет стать идее обожения конечной целью жизни человека и является исключительной чертой именно христианства.

Многие считают, что Православная Церковь узурпировала спасение, так как со всей категоричностью утверждает, что только православные спасутся, а другие, даже искренне верующие, нет.

Может ли клетка тела жить отдельно от организма? Может ли ветка дерева, отломившаяся от него, плодоносить и существовать сколько-нибудь долго? Конечно, если в баночку поставить, листья могут и распуститься, но долго жить она все равно не будет. Нельзя забывать, что Церковь – это не человеческий институт и не товарищество, дающее исключительное право на спасение. Это Тело Христово, то есть сообщество людей, соединенных в Церкви невидимым, мистическим единством во Христе. Евангелие свидетельствует, что верующий спасен будет, а неверующий – осужден, что те, кто будут участвовать в Евхаристии, причащаться Тела и Крови Сына Божия, будут наследниками Царства Небесного. Те, кто утверждают, что вне Православия нет спасения, лишь свидетельствуют о том, во что верили изначально всегда и везде православные христиане – члены древней неразделенной Церкви.

Теперь встает вопрос о границах Церкви. Историческое бытие церковного христианства подводит нас к признанию важной двуединой истины: с одной стороны, Церковь признает источником спасения только себя и зовет всех в свою ограду; с другой стороны, она не смотрит на окружающий христианский мир как на нечто, одинаково погруженное во тьму. Об этом на протяжении более чем полутора тысячелетий церковной практики свидетельствует наличие трех чинов приема в Церковь инославных людей:1) через Крещение – для признаваемых ложно носящими имя христиан (например, для «Свидетелей Иеговы», «Церкви Христа» и др.); 2) через Миропомазание – для тех, у кого сохранились основы древней церковной веры, но многое утрачено, в первую очередь священство, идущее от апостолов (лютеране, кальвинисты и другие традиционные протестанты); 3) через покаяние – для тех, у кого большинство церковных таинств признаются действительно совершившимися (католики и представители древних восточных Церквей). Так что нельзя говорить о католиках, армяно-григорианах, коптах, даже о традиционных протестантах как о людях, полностью чуждых Церкви и, значит, пути к спасению. Однако их свидетельство о себе как об истинной Церкви Христовой не может быть нами принято.