Церковные нарративы и секулярная идеология. Нужно ли православным «догонять» Второй Ватикан

Статья политического философа, ректора Российского православного университета св. Иоанна Богослова А.В. Щипкова.

* * *

Аннотация: Статья представляет собой критический комментарий к некоторым положениям церковного либерал-православия. В основе авторской позиции лежит критика идей секуляризации Церкви (новой Реформации) в духе Второго Ватиканского Собора. Автор считает губительными попытки подчинить церковную проповедь секулярной повестке, имеющей в сегодняшней культуре привилегированный, гегемонный статус и настаивает на ошибочности призывов к православным следовать по пути католической модернизации. В статье отвергается как открытая модернистская концепция догоняющего развития в ее религиозном воплощении, так и тенденция ретромодернизма, связанная с «новой теологией» — в частности, с «богословием истоков» и «богословием возвращения». Автор статьи характеризует модернизацию Римско-Католической Церкви как девиацию католической миссии и декатехизацию и считает необходимым восстановить подлинную семантику понятия «модернистский кризис». Он также утверждает, что в целом формат обсуждения церковного «модернистского кризиса» устарел и сегодня куда более актуальна тема кризиса секуляризма и секулярного модернизма — именно этот кризис и станет приоритетным предметом анализа в ближайшее время.

* * *

Политическая украинская турбулентность, на первый взгляд хаотичная и беспорядочная, имеет свои цели и свою философию. Цели определяют и формируют политики. В данном случае — английские и американские. С целями все ясно — российские газ, нефть, уголь, металлы, зерно, вода. С методикой тоже более или менее понятно — замещение русской идентичности на любую иную. В 1990-е годы пробовали на толерантную «общечеловеческую», теперь — на украинскую. А вот с философией, которая должна объяснить, оправдать и обеспечить этот сложный процесс, дела обстоят сложнее, потому что она формулируется где-то на границе рационально-политического и иррационально-религиозного. Чтобы разобраться в последнем русские ученые вынуждены будут погрузиться в изучение не только православной, но также католической и протестантской богословской мысли. К счастью, запрет на теологию в России был снят несколько лет назад (на это понадобилось пятнадцать лет упорной борьбы). Она была признана научной дисциплиной, равной истории, социологии, философии и проч.

В размышлениях о сказанном выше, я перебирал зарубежные и отечественные тексты, посвященные анализу западной богословской школы, среди которых набрел на любопытную статью священника Антония Борисова «Методология богословских исследований сквозь призму модернистского кризиса в Римско-Католической Церкви»^[1]. Автор, сразу скажу, отражает спектр либеральной мысли. Тем и интересен.

Содержание статьи наводит на определенные размышления и мне показалось полезным высказать иную точку зрения на «модернистский кризис» европейской богословской мысли.

Автор делает два важных утверждения. Во-первых, он высказывает мнение о «модернистском кризисе» в Римско-Католической Церкви, каковой кризис стремился преодолеть Второй Ватиканский Собор (1962-1965 гг.). Во-вторых, прямо говорится о том, что Православным Церквям, включая и Русскую Православную Церковь, во избежание аналогичного кризиса следовало бы повторить путь Католической Церкви в ХХ веке. То есть, заблаговременно решить проблему посредством усвоения и реализации модернистских идей, подобных идеям католической «новой теологии» (она же théologie de ressourcement — «богословие истоков» или «богословие возвращения»)^[3], позволившей это сделать на католической «площадке».

По мнению о. Антония Борисова, православным следует воспринимать Второй Ватиканский Собор как образец для подражания, как не пройденный этап заранее предначертанной исторической судьбы. Это звучит так, будто бы Русская Православная Церковь задержалась в развитии на 60 лет (считая от 1962-го года, когда началась работа Второго Ватиканского Собора).

При этом автор полагает, что должна существовать и новая методология богословских исследований, учитывающая итоги «модернистского кризиса», общая для католиков, для протестантов и для православных.

Прежде всего, необходимо ответить на вопросы: имел ли место в Католической Церкви «модернистский кризис» в том смысле, в каком он описан автором, что этот кризис представляет собой на самом деле и насколько это важно для Православия.

Иерей Антоний Борисов исходит из того, что кризис в Римско-Католической Церкви возник из-за ее пренебрежения запросами светского общества. Модернистские богословы якобы диагностировали этот «разрыв», представляя при этом не сам западный модернизм, но некую реакцию на него^[2], а Второй Ватиканский Собор попытался его преодолеть, но не довел дело до конца. Этот взгляд считается аксиомой и по умолчанию вменяется религиозными модернистами всем членам Католической Церкви.

Но это не единственная точка зрения.

Сам по себе кризис Католической Церкви очевиден: иначе как объяснить продажу храмов под кафе и кинотеатры, отмену латинской мессы, намеки на грядущее одобрение однополых союзов. Но данный кризис — не богословский, а институционально-политический. Он вызван давлением на католическое сообщество секулярных политических элит, на которые ориентирован модернистский церковный лагерь. Если немного перефразировать известное ницшеанское выражение, здесь скорее имеет место «богословствование молотом», а именно политико-идеологическими методами, которые поддерживает в богословских формах «новая теология».

Отсюда и требование модернистов привести церковные нарративы в соответствие с установками секулярных идеологий. Иначе говоря, с «культурным кодом сегодняшнего дня» — такое выражение использует о. Антоний Борисов, причем звучит оно достаточно неожиданно, поскольку современность в секулярном понимании — это культурное многоязычие, и идея универсального кода современности противоречит такому представлению, да и всей плюралистической аксиологии секуляризма.

Кроме того, неясно, кто именно, по мнению автора статьи, владеет и распоряжается этим «кодом», какая метацерковь или иная сакральная инстанция направляет с его помощью традиционные Церкви на «правильную» сторону истории. Сами ли это церковные модернисты или какие-то светские организации?

Здесь важно понимать, что использование термина «модернистский кризис» дезориентируют аудиторию. С его помощью автор статьи и его многочисленные предшественники создают такое ощущение, словно речь идет о кризисе богословского модернизма. Но, как известно, в ходе Второго Ватиканского Собора модернисты победили традиционалистов, затем последовали семь десятилетий победного шествия «нового богословия», причем католическое богословие явно испытывало на себе серьезное протестантское влияние в лице таких фигур как Дитрих Бонхеффер, Пауль Тиллих, Карл Барт, Рудольф Бультман, Харви Кокс.

В действительности термин «модернистский кризис» в устах модернистов подразумевает «кризис» именно традиционного богословия, которое якобы не отвечает на запросы современности. В политике подобные противоречия внешнего и внутреннего значений термина используются регулярно — вспомним «принуждение к миру», «гуманитарные бомбардировки» и др., а в богословии это только входит в моду. Семантика насильственно противоречит базовому значению того или иного термина.

Отсюда и очевидные натяжки в самой авторской концепции. Например, последняя главка статьи называется «Угроза модернизма и Русская Православная Церковь». При этом понятие «угроза» дано без кавычек — не как чужой термин, а как слово, употребленное в прямом смысле. Но вместо противостояния «угрозе» автор рассуждает о необходимости придать модернизму новые формы.

Другие авторские суждения также вызывают сомнение. Например, Борисов пишет, что «Церковь не должна говорить с людьми на «своем» языке». Значит ли это, что Церкви надо избрать чужой язык? Пусть даже таковым окажется язык условных науки и культуры (а последняя, к слову, весьма многогранна), это ведь в любом случае будет чуждое водительство.

Утверждается, что Церковь «должна быть отвечающей, а не атакующей или защищающейся». Но это ложная дилемма.

Церковь всегда отвечала и отвечает, в том числе и «новому богословию» — на его вопросы и возражения. Но, возможно, в этом случае ей как раз стоит защищаться?

В первую очередь Церковь должна учить заповедям, атакующим грех, и путям преодоления греха, то есть путям спасения. Без атакующей и защищающей роли Церкви невозможно обойтись: ведь важнейшая ее задача — бороться со злом, обличать его. Призыв к Церкви: «Не надо защищаться» — это тупиковый путь, и как раз сегодняшнее состояние Римско-Католической Церкви — яркое тому подтверждение.

Иерей Антоний Борисов утверждает, что Второй Ватиканский Собор преодолел многие устаревшие суждения католического богословия и тем самым приблизил его к Православию. Возможно, речь идет об отходе от некоторых определений папской власти. Но существенно здесь то, что автор вольно или невольно создает привлекательный образ Второго Ватикана в глазах православной аудитории. Для чего? Чтобы убедить ее встать на путь модернизма и секулярной Реформации? Надеюсь, что ошибаюсь.

В любом случае призыв идти в фарватере Ватикана катастрофически напоминает концепцию догоняющего развития, перенесенную из политико-экономической сферы в религиозную, межконфессиональную и предполагающую, что общество должно иметь «хорошую теологию и Церковь, соответствующую своему времени»^{[4, 92]}.

Такой взгляд соприкасается и тесно взаимодействует с тенденцией ретромодернизма, с «богословием истоков» и «богословием возвращения». В России эту идею пытались реализовать так называемые содружества «малых братств». Эта тенденция, возвещая об обращении к «истокам» и очищении от «лишних наслоений», на деле является антикварным, стилизаторским направлением, псевдотрадиционализмом, не имеющим к подлинному традиционализму никакого отношения.

В обоих случаях от церковной общественности требуют признать факт разрыва. Либо между современной и ранней Церковью (внутренний разрыв), либо между христианской верой и современностью, между Церковью и миром.

Во втором случае от Церкви, как следует из суждений иерея Антония Борисова, ждут начала «движения в сторону большей открытости к проблемам современности» и «неотложного преобразования» богословия. Фактически автор стремится подчинить церковную проповедь секулярной повестке, имеющей в сегодняшней культуре привилегированный, гегемонный статус. Это — призыв к новой Реформации, несущей модернизм и секуляризм, только теперь уже не государству и части общества, а самой Церкви.

Но дело в том, что нынешнее тяжелое состояние Римско-Католической церкви, свидетельствует о кризисе как раз модернистской богословской мысли, при участии которой церковное сознание подверглось разрушительной секуляризации и, во многом, политизации. Состояние светской культуры в свою очередь свидетельствует о глубоком кризисе самих идеологий Modernity, которые дошли до отрицания собственных оснований; секуляризм при этом все более отчетливо демонстрирует свою имплицитную религиозность.

Все это означает, что прежний формат обсуждения «модернистского кризиса» явно устарел, утратил актуальность. Сегодня перспективы секуляризма и модернизма сами оказались важнейшим предметом анализа для социальной философии, а в ближайшем будущем станут таковым и для церковной мысли, в том числе в перспективе постсекулярных исследований. Разумеется, в такой ситуации подталкивание к новой, секулярной Реформации — это один из признаков модернистского фундаментализма.

Представленная читателю попытка очертить новую богословскую методологию основана на сакрализации секулярной аксиоматики и оптики. В итоге это неизбежно порождает религиозно-идеологический гибрид. Ведь от Церкви требуют заслужить право считаться полноценной частью общества, сделав святыни секуляризма основой собственного «нового» богословия. Со стороны это выглядит как глобальная программа капитуляции Церкви.

Церковный человек после чтения статьи иерея Антония Борисова неизбежно задастся вопросом: «Нужен ли нам некий аналог Второго Ватиканского собора?» Мы же видим, каковы его последствия. Католическое священство не сохранило чистоту христианской мысли, оно движется к легитимации ЛГБТ-союзов, женского священства, сакрализации политики. Иными словами, мы видим девиацию католической миссии, в сущности, декатехизацию.

И вывод здесь может быть лишь один: если путь Римско-Католической Церкви и служит нам каким-то примером, то только примером того, как не надо делать.