Религиозный фактор американской государственности

В американской научной литературе нет единого мнения относительно тех факторов, которые оказали наибольшее влияние на формирование культурно-цивилизационного кода США. Л. Харц выделял в качестве ключевых факторов американского самосознания Конституцию, индивидуалистический капитализм и фронтир^[1]. С. Хантингтон считал протестантизм одним из главных катализаторов в формировании американской цивилизационный матрицы^[2]. Д. Белл, основоположник теории постиндустриального (информационного) общества, говорил об уникальном по своему характеру и активности гражданском обществе как о цивилизационном американском факторе-доминанте^[3].

А. Токвиль, французский политический деятель, лидер консервативной Партии порядка, министр иностранных дел Франции, который в 1831-м году совершил поездку в Америку для изучения уголовно-исполнительной системы США, считал основополагающим фактором успеха этой страны демократию, что нашло отражение в его книге «Демократия в Америке»^[4].

Главный фактор в формировании цивилизационной матрицы США, по мнению ряда авторитетных ученых, оказавший определяющее воздействие на все сферы американской общественной жизни, лейтмотивом отзывавшийся на всех исторических этапах развития государства и наиболее ярко доминировавший на протяжении последних столетий в национальной культуре, – это либерально-капиталистический индивидуализм^[5], взращенный именно на протестантской традиции.

Индивидуализм рассматривает человека как особую ценность, как главный и самостоятельный субъект общества, который сам отвечает за реализацию своих возможностей и талантов, за собственный успех и благополучие (не напоминает ли известную концепцию М. Лютера?).

Американский индивидуализм в его либерально-капиталистической трансформации стремится достичь целей исключительно материального характера. Финансовое благополучие, получение постоянной выгоды и прибыли – главные критерии индивидуального успеха. Неслучайно первый выдающийся национальный ум Америки

Б. Франклин, почитаемый в США как философ наравне с Вольтером и Д. Дидро, по-своему трактовал жизненные заповеди: «Пустой мешок не стоит» и «Время – деньги». Эти цитаты Франклина стали национальным кредо США.

Особенность либерально-капиталистического индивидуализма состоит в том, что эту концепцию разделял не только буржуазный класс, она стала общенациональной ценностью. Это являлось главной причиной сглаживания классовых конфликтов^[6]. Большинство простых американских рабочих разделяли веру в то, что индивидуальный успех первостепенен и что каждый сам делает своё счастье, свою историю, свой успех, который зависит исключительно от личных вложений, инвестиций в собственное развитие, в наращивание деловых связей и контактов. Все это напрямую связано с протестантским восприятием земного бытия – чем ярче успех, тем больше уверенности в спасении души.

Все это напрямую связано с протестантским восприятием земного бытия – чем ярче успех, тем больше уверенности в спасении души

Америка изначально стала раем для различных религиозных групп с сильной мотивацией. Стремление определить собственные формы отправления культов рождало новые группы внутри страны, одновременно с прибытием из Европы в Америку религиозных беженцев. Религиозный фактор в первую очередь служил средством идентификации, когда приверженцы определённых взглядов на общественное устройство могли образовывать собственные относительно замкнутые сообщества, структурируя их согласно своим идеям. Даже сами колонии Новой Англии зачастую именовались «Библейскими содружествами», так как следовали указаниям Священного Писания во всём, что касалось регулирования различных аспектов жизни горожан.

Политическое устройство США во многом было предопределено системой колоний, что, в свою очередь, базировалось на верованиях её основателей. Религиозное преследование, вынуждавшее людей бежать из Европы в Северную Америку, происходило из убеждения, поддерживаемого и католиками, и протестантами, что в любом конкретном обществе должно быть единообразие религии. Данная идея основывалась на мысли о том, что существует лишь одна истинная религия, и что в обязанность властей предержащих входит её насаждение, при необходимости – силой, в интересах спасения душ всех жителей.

Нонконформисты могли быть наказаны как еретики. Доминирование данной концепции, названной протестантским проповедником Роджером Вильямсом «навязанным единообразием религии»^[7], приводило к образованию крупных религиозных групп, обладавших политической властью, наказывавших инакомыслящих в обществе. В некоторых странах католики преследовали протестантов, в других – протестанты католиков. Хотя Англия и отменила официально религиозное преследование в 1689-м г., оно продолжало существовать на европейском континенте.

Первые концепции государственного устройства, предложенные религиозными объединениями того времени, можно обнаружить в работах проповедников. Базовые взгляды на политическое и правовое устройство земель заключались в работах Уильяма Эймса (даже не жившего в Новой Англии), а также в «Ортодоксальном Евангелисте» – элементарном переложении трудов английских богословов за авторством Джона Нортона^[8].

Стержень этого общества составляла идея Завета («договорная теология»), проповедуемая протестантами^[9]. В то же время американские пуритане полагали, что модель Завета (договора) реализуется на трех уровнях: основополагающем завете благодати между Богом и членами невидимой Церкви (то есть сообщества избранных к спасению), церковном завете (добровольное соглашение конгрегации верующих с Богом) и, наконец, гражданском завете (с государством).

Привнесенная протестантами в культуру «идея обновления» содержала вполне ясную связь образа духовного возрождения и устройства нового мира. Присутствовала здесь и тема «дикой пустыни» (wilderness), с которой в Библии тесно связана идея обновления: 40 лет, проведенных народом Израиля в пустыне, 40 дней поста Христа в пустыне и т. д.¹⁸. Американским «пустынникам», полагали колонисты, предрешено было построить «Град на холме». Подобный образ вполне чётко выражает сущность протестантского подхода, господствовавшего в Америке. Главным здесь видится создание справедливого государственного организма, что реализуется через профессиональный труд.

Однако сильное влияние протестантства привело к тому, что большинство колоний того времени управлялись на правах представительного управления, с вовлечением широкой общественности, опираясь на основополагающий принцип ковенанта между людьми и Богом как основы устройства общественных отношений.

Именно в XVII в. можно обнаружить корни будущих федералистских начал в политической системе США – систему колоний, каждая из которых представляла относительно консолидированный по религиозному признаку социум, доминирование «пуританской этики» в общественных началах большинства поселений, постепенное распространение «оппозиционных» для протестантов течений, имеющих замкнутый характер.

Основной функцией церковных структур на данном этапе становилась консолидация социума по религиозному принципу, формирование своего, относительно закрытого сообщества, развитие механизмов взаимодействия между индивидами, основанного на библейских началах в интерпретации проповедников того времени.

Уже на этом этапе прослеживается формирование такой немаловажной церковной структуры, как институт проповедничества, по сути, ставший центральным звеном во взаимодействии общества с Церковью, понимании и толковании основных религиозных постулатов для всего социума. Вопреки превалирующему мнению о том, что в XVIII веке американцы не сохранили былой приверженности вере, нынешние исследователи говорят о высоком уровне религиозной энергии в колониях после 1700 г.

Второй этап политической истории Америки в контексте влияния на неё религиозного фактора берёт своё начало с XVIII в. В это время протестантизм всё ещё оказывает воздействие на политическое мышление американцев. Пуритане воспитывались в духе уважения к закону. Данная ситуация в значительной степени и обусловливает консервативный характер американцев^[10]. Его апологеты придерживались мнения о том, что политическая практика людей формируется их договорными отношениями, что, в сущности, Бога не касается.

К середине столетия Новая Англия испытала своё первое религиозное возрождение. «Великое Пробуждение» («Great Awakening») захватило англоязычный мир, и религиозная волна прокатилась между Англией, Уэльсом, Шотландией и американскими колониями в 1730-м и 1740-м гг.

В Америке «Великое Пробуждение» сигнализировало наступление всеохватывающего евангелизма – веры в то, что сущность религиозной практики состоит в «новом рождении», вдохновлённом проповедью Слова Божьего. Это воодушевляло Церкви в той же степени, в какой и разделяло их, позволив «новым евангелистам успешно установить религию нового рождения в качестве постоянного атрибута культурной жизни Америки»^[11]. Сторонники «Великого Пробуждения», его «евангелическая суть» – пресвитериане, баптисты и методисты – стали крупнейшими американскими протестантскими деноминациями в первые десятилетия XIX столетия^[12].

«Пробуждение» требовало демократизации религии и религиозной свободы, боролось против религиозной нетерпимости и теократии. Охватывая все колонии, оно тем самым способствовало их объединению. Первоначально это движение охватило все слои и классы общества и получило поддержку многих руководителей Церкви. Однако в это же время появились десятки бродячих проповедников. Эти набожные малообразованные люди сильно подрывали авторитет официальной Церкви, и поэтому их деятельность была запрещена законодательными органами многих колоний. В то же время попытки упрочить власть церковных авторитетов репрессиями производили противоположный эффект.

Церкви распадались на отдельные конгрегации, и новоявленные секты приобретали все большее влияние. Они основывали высшие учебные заведения для подготовки священнослужителей. К старым колледжам – Гарвардскому (1636), Вильгельма и Марии (1693) и Йельскому (1701) – в 1746–1769-м гг. добавились новые – Принстонский, Колумбийский, Браунский, Руггерсский и Дартмутский. Религиозное восстание в какой-то степени оказалось прообразом восстания политического, поскольку оно стало первым общественным движением, объединившим колонии.

Религиозная картина колониальной Америки радикально меняется, что ведёт к постепенной трансформации политической системы. Идея «избранности», привнесённая пуританами, была логически развита сторонниками «Великого Пробуждения», добавившими к ней элемент свободы и независимости.

В эволюции системы ценностей протестантских религиозных организаций в период, предшествовавший непосредственно Американской революции, особую роль сыграли взгляды либерального священника Д. Мейхью. Будучи сторонником традиционного протестантского догмата о том, что Бог и есть Первоисточник гражданской власти, Мейхью доказывал, что непосредственным правом образовывать государство наделены сами люди, а все правители должны подчиняться законам, которые одобрены обществом в целом. Поэтому общество обладает правом судить, как магистраты исполняют его волю.

С другой стороны, некоторые исследователи склонны связывать влияние на политическую жизнь общества с понятием «пуританская этика». Эдмунд Морган, введший в оборот этот термин, отмечал, что пуританской этикой были вдохновлены в период революции американцы различных вероисповеданий, и что вообще пуританские идеи усваивались и непуританами. Он полагает, что пуританская этика оказывает влияние на идеи экономической и политической независимости Америки.

Партийная система США также изначально складывалась под воздействием религиозных организаций. Влиятельные семьи формировали вокруг себя политические группировки, именовавшиеся фракциями. Одним из центров фракционной борьбы в середине XVIII века стал Нью-Йорк, где соперничали два самых богатых семейства колоний – Де Ланей и Ливингстоны. Оба клана получали широкую поддержку крупных земельных собственников и купцов, а вот религиозная платформа у них различалась. Опорой Де Ланей была Англиканская церковь, в результате чего он проводил лояльную политику в отношении метрополий. Но ближе к 1770-м годам, по мере обострения противостояния с Англией, политическая инициатива начала переходить к группировке, возглавляемой Уильямом Ливингстоном. Её религиозной поддержкой были протестанты, поэтому и политика носила антианглийский характер. С началом революции Лингвистоны оказались во главе патриотической партии вигов, а Де Ланей – проанглийской партии тори.

По словам исследователя М.А. Власовой,

«главное, что постепенно ‟готовило” американцев к восприятию партий как блага для общества, это привычка наблюдать множественность интересов (в колониальную эру преимущественно религиозных) и жить в обстановке мирного соперничества и взаимной терпимости»^[13].

Стремясь привлечь к себе как можно больше эмигрантов, администрация колоний оказалась вынуждена обещать значительные привилегии по части веры. В результате такой политики в Новом Свете появилось значительное количество новых Церквей, проповедующих различные религиозные убеждения. Обретая поддержку официальных властей, представители любых конфессий, в свою очередь, не противоборствовали им в плане идеологии.

Церкви сыграли значительную роль в Американской революции, обеспечив моральные санкции сопротивлению британскому доминированию. По мнению обычного американца, война была праведной в глазах Бога. Как заявил один из американских исследователей,

«превратив колониальное сопротивление в борьбу за права и призвав к борьбе людей всех рангов и категорий, священники выполнили работу секулярного радикализма, и выполнили её лучше»^[14].

На данном этапе проявилась ещё одна немаловажная черта функционирования религиозных организаций – их финансовая деятельность, ведь в то время религиозные общины являлись одними из немногих структур, которые располагали определенными денежными средствами.

Революция разделила некоторые деноминации, особенно Церковь Англии, чьи священники были связаны клятвенной присягой королю, и квакеров, традиционных пацифистов.

Фактически в период американской революции 9 из 13 колоний имели свои самостоятельные Церкви, содержащиеся на доходы от налогов с населения. Конгрегационная церковь в штате Массачусетс была окончательно отделена от государства лишь в 1833-м году^[15].

Революция укрепила милленеаристские традиции в американской теологии. В начале войны некоторые священнослужители были убеждены, что с Божьей помощью Америка могла бы стать «тем самым местом для Царства Божия, которое Христос должен утвердить на земле в последние дни её существования»^[16]. Победа над Британией была воспринята как знамение Божьей любви к Америке и стимулировала развитие милленеаристских ожиданий – убеждения, что Христос будет править на земле тысячу лет.

Победа над Британией была воспринята как знамение Божьей любви к Америке

Независимость Соединённых Штатов стимулировала дальнейший рост ряда религиозных структур, созданию независимой Американской церкви, например, американских методистов. Подобно англиканам и методистам, пресвитериане реорганизовали свою Церковь в качестве самостоятельной американской единицы, сократив тем самым влияние Шотландской церкви.

Религиозные организации сыграли свою роль в появлении первых государственных институтов США. При этом можно проследить следующую тенденцию: если в начале формирования первых колоний главными движущими силами (персоналиями) религиозного фактора являлись проповедники, вырабатывавшие основные идеи и ценности американского общества, то с обретением независимости к вопросу определения роли религиозного фактора в политической системе подключились уже государственные деятели.

Таким образом, на данном этапе произошло окончательное складывание «религиозного дуализма»: возникновение двух субъектов религиозного влияния – проповедников (непосредственных авторов различных теологических идей, трактовок Писания, норм «праведного» поведения общества) и государственных деятелей, также подверженных влиянию Библейской морали, опосредованно влияющих на развитие религиозного фактора в политическом процессе США путём реализации властных полномочий.

Данная тенденция сохранится и в будущем: от позиции политических деятелей по вопросам веры во многом зависит карьера и влияние среди избирателей. В свою очередь, привнесение новых религиозных идей также происходит путём проповедничества, наиболее удобным для системы ценностей американского общества.

От позиции политических деятелей по вопросам веры во многом зависит карьера и влияние среди избирателей

Мессианское убеждение в своей национальной избранности и высокой миссии построения идеального христианского «Града на холме» зародилось с появлением на территории Северной Америки в XVII в. представителей первых протестантских общин, изгнанных из Европы из-за религиозных притеснений. Конец XVIII в. ознаменовал появление независимых Соединенных Штатов Америки, которые считали себя новой Империей. Именно представители протестантских течений, в первую очередь пуритане, уверенные в своей избранности и особой миссии, сформулировали концепцию особого Божественного предназначения для поселенческих общин в Северной Америке. Данная концепция стала неотъемлемой частью матрицы американской идеологии^[17]. В стране, основанной протестантскими сектами, религия всегда играла существенную роль, на что обратил внимание А. Токвиль, назвав ее важнейшим политическим институтом США^[18].

Президент США Дж. Монро еще в 1823-м году заявил об особой мессианской роли США, призванной вдохновить остальные народы своим примером. В 1845-м г. во время американо-мексиканской войны была разработана одна из главных доктрин мессианизма – доктрина предопределения судьбы («Manifest Destiny»). Концептуальное оформление было предложено Дж. О’Салливаном, идеологом Демократической партии. Концепция сразу вызвала одобрение политической элиты, которая разделяла мнение о том, что дискуссии об экспансионистских амбициях США на американском континенте беспочвенны и излишни:

«Эти претензии основываются на праве, вытекающем из того, что нам предопределено судьбой распространить свое владычество на весь континент, который дарован нам Провидением для выполнения возложенной на нас Великой Миссии: установить свободу и федеративное самоуправление»^[19].

В XIX в. прочно закрепилась идея национальной избранности, и в глазах других политических акторов Америка стала восприниматься как форпост демократического будущего всего человечества, что, конечно же, отпечаталось в национальном сознании у населения американского континента. В начале ХХ в. Вудро Вильсон так определял истинное предназначение своей страны: «Мы пришли спасти мир, дав ему свободу и справедливость». Этот же президент заявлял при создании Лиги Наций:

«Нам нужно решить единственный вопрос: вправе ли мы отказаться от руководства, примем ли мы или отвергнем доверие мира... Все готово, перст судьбы указывает нам путь. Это случилось не по плану, составленному человеческими руками, нас ведет Бог. Мы не можем отступить. Мы можем лишь следовать вперед со взором, устремленным к небесам, и с бодрым духом. Америке суждено указать истинный путь».

После окончания Второй мировой войны идеи «американской исключительности» стали носить антисоветский характер

После окончания Второй мировой войны идеи «американской исключительности» стали носить антикоммунистический, точнее, антисоветский характер. Г. Комманджер писал по этому поводу следующее:

«Убежденные в том, что Провидение назначило нас избранным инструментом противодействия коммунизму, где бы он ни угрожал миру, стабильности и морали, мы заняли позиции на фронте Армагеддона и воевали во имя Господа… тем самым мы разделили мир на два лагеря по признаку моральности»^[20].

Эти два лагеря – капиталистический и коммунистический – отстаивали свои геополитические интересы вплоть до развала СССР.

В ходе исторического развития Соединенных Штатов идея американской богоизбранности теряет свой религиозный аспект, приобретая более прагматичный и циничный характер. При этом происходит трансформация идей исключительности, особой «миссии народа» и «предначертания судьбы» («manifest destiny»). Суть данных концептов сводится к стремлению реализовать принципы свободы и демократии, причем не только среди американцев, но и среди других народов по всему миру.