Святитель Алексий, митрополит Московский, кормчий Русского государства

Святитель Алексий, митрополит Московский, в житии. Дионисий. Икона XV века, 1480-е гг.

Для нас сегодня привычно и естественно, что сердце России — это Москва, древняя столица с ее историей, величием, намоленными бесчисленными поколениями предков наших соборами и монастырями. «Москва! Как много в этом звуке / Для сердца русского слилось! Как много в нем отозвалось!» — непреложная, светлая истина. Москва — твердыня нашего Отечества, и в тяжкие судьбоносные минуты многих веков звучало на разные лады одно и то же святое: «Ребята, не Москва ль за нами?!»

Но ведь это было так не всегда. В далекие-далекие дни был стольным градом древний Киев, после него возвышался Владимир; были дни, когда ныне маленькая Тверь всерьез претендовала на главенство в Русской земле; возможным казалось объединение княжеств и вокруг — странно слышать, но было и так! — Литвы. Отчего же все-таки явилась во главе России и утвердилась в веках именно Москва? Кто Промыслом Божиим утвердил и возвысил ее, сделал этот судьбоносный для Отечества выбор?

Рождество Алексия Московского. Клеймо

Святители Московские

Ответ прост и несколько необычен для гражданской истории: русские святители. Именно они, митрополиты всея Руси, святители Петр, Феогност, Алексий, Киприан, последовательно проводя общую преемственную линию поддержки именно московских князей, своим авторитетом (а иногда, при необходимости для благоденствия паствы, и прямым участием в принятии политических решений) утвердили главенство за Москвой, которая, таким образом, удивительно быстро, менее чем за столетие из крохотного княжества превратилась в средоточие жизненных сил Руси.

Именно они, митрополиты всея Руси, своим авторитетом утвердили главенство за Москвой

Увидев в потомках младшего сына благоверного князя Александра Невского, печальника и спасителя Руси в первые десятилетия страшного монгольского ига, скромного и молитвенного князя Даниила Московского, тех, кто был способен объединить Русь и тем спасти ее, русские первоиерархи приложили все старания для поддержания Москвы и ее князей. И здесь уже не играли роли личные привязанности и происхождение — москвич ли, уроженец ли западнорусских земель, грек; спасти вверенную им паству можно было только возродив единую, крепкую, сильную Русь с православным великим князем во главе, и митрополиты Русские все силы прилагали к этому. А дело было очень непростое. Орда прекрасно понимала, чем грозит ей сильная Русь, много сходилось и внутренних княжеских интересов… Однажды и вовсе настал критический момент: совсем молодым скончался внук благоверного князя Даниила Московского, князь Иван Иванович Красный, и на московском престоле оказался юный мальчик, князь Димитрий; ярлык на великое княжение тут же перехватил другой князь, все вот-вот должно было разрушиться и погрузиться в новый виток усобиц… Но в дело вмешался Московский владыка, святитель Алексий. Он стал фактически регентом при маленьком князе, его воспитателем, соправителем и защитником. Долгие годы и многие труды ушли на то, чтобы устояла Москва, а из юного княжича вырос спаситель Руси, тот, кто вывел русские полки на Куликово поле и через то обратил ввысь всю дальнейшую историю нашей земли, благоверный великий князь Димитрий Иванович Донской.

Какой силой духа нужно было обладать, какой верой в Бога и Его всесильную помощь, какой любовью к людям, чтобы все это подъять и пронести! Вглядимся же в судьбу этого удивительного человека, Московского святителя Алексия, митрополита Киевского и всея Руси.

Из рода Бяконтов

… В конце грозного для нашего Отечества XIII века, века татаро-монгольского нашествия, огнем и мечом порушившего множество городов Руси, из далекого и часто подвергавшегося новым набегам ордынцев Чернигова перебрался в Москву боярин Феодор Бяконт с супругой Марией. Москва тогда еще только становилась в ряд значимых городов Руси, и даже каменных храмов в ней почти не было. И вот здесь, в сравнительно молодом еще, набирающем силу городе, на рубеже XIII–XIV веков родился у приезжих Черниговских бояр сын. Родовитый Феодор был уже близок в этот момент к московской династии, «занял одно из первых при дворе… мест»^[1], и восприемником мальчика стал юный сын князя Даниила Московского, будущий великий князь Иван Данилович Калита. «Внук знаменитого деда (кн. Александра Невского), дед знаменитого внука (кн. Димитрия Донского)», он и сам был деятельным политиком, собирал Русские земли и, хотя не был личностью совершенно бесспорной, однако до распространенных в его время методов вроде постоянного натравливания татар на своих же русских соперников не опускался никогда.

… Имя, которое нарекли ребенку Феодора Бяконта в крещении, нам точно и не известно: одни рукописи называют его Симеоном, другие — Елевферием. Может статься, что мальчика называли и обоими именами, одно было «прямое», по празднуемому в день рождения святому, а другое крестильное, данное при крещении. Но еще в детстве было чудесным образом предсказано ему иное, всею Россией знаемое ныне имя. Случилось это так.

Однажды мальчик по поручению родителей ловил птиц силками — времена ведь были еще вполне патриархальные, сыну высокопоставленного вельможи и княжескому восприемнику это было совсем не зазорно; да и благочестивые Феодор и Мария воспитывали сына в смирении и не кичливости, хотя и были очень любящими и заботливыми родителями, да и образование давали сыну прекрасное по тому времени. Но ловля была делом трудным, и мальчик, утомившись, уснул; и вдруг услышал удивительный голос, называвший его иначе, чем звали его все: «Алексие, что всуе трудишися? Отселе будеши человеки ловя»^[2] («Алексий, что ты напрасно трудишься? Отныне ты будешь ловить человеков»). Он проснулся и, оглядевшись кругом, никого не увидел. Это необычное призвание очень сильно подействовало на мальчика, он стал еще серьезнее, задумчивее, это замечали родные.

Монах Алексий

И вот, когда отроку минуло только пятнадцать лет, он принял решение всю жизнь посвятить Богу и ушел в Богоявленский Московский монастырь, где и был пострижен в монашество игуменом Стефаном, родным братом преподобного Сергия Радонежского.

Когда отроку минуло только пятнадцать лет, он принял решение всю свою жизнь посвятить Богу

Началась монашеская жизнь инока Алексия, нареченного тем чудесно предсказанным именем, жизнь, полная трудов, поста, молитвы; он был так усерден в служении Богу, что подвиги его сделались известны и удивляли многих. Большое расположение к Богоявленскому иноку имели и великий князь, Симеон Иванович (старший сын Ивана Калиты), и митрополит всея Руси Феогност. Сей последний даже поставил его, после сравнительно непродолжительного монашеского искуса, в митрополичьи наместники во Владимир, формально еще являвшийся столицей тогдашней Руси, а перед кончиной назначил Алексия преемником своим по кафедре. Но Русская Церковь еще не была самостоятельной (автокефалию мы получим только еще через два с половиной века), и такое решение главы Русской Церкви требовало подтверждения Константинопольского патриарха. Это было довольно сложной процедурой, по большей части оттого, что в раздираемой внутренними проблемами Византии, остро нуждавшейся в деньгах, да к тому же редко забывавшей разницу между собой, ромеями, и прочими, варварами, найти правду и понимание того, что пойдет на благо далекой от них Русской митрополии было порой очень сложно. Однако на сей раз греки согласились поставить, совершенно против правил и в виде большого исключения, как значилось в документах, митрополита для Руси из русских, а не из греков, но только с множеством условий и строгой подотчетностью. Однако — согласились, и вот в 1354 году был поставлен на кафедру Киевскую, с пребыванием во Владимире, митрополит Алексий и, после продолжительной (более года) отлучки в Царьград, вернулся на родину.

В это время на московском княжении был уже Иван Иванович Красный, младший брат Симеона Ивановича, умершего в эпидемию. Совсем молодой еще, великий князь Иван II остро нуждался в поддержке мудрого митрополита, и святитель Алексий, всей душой переживая за Отечество и вверенных ему чад, стал «главным советником великого князя и во всем ему содействовал»^[3]. Но ни в коем случае нельзя представлять себе это участие русских митрополитов в политических процессах на манер духовных лиц западной Европы, в духе, скажем, папы Григория Гильдебранда; здесь речь шла менее всего о собственной власти и почете, наоборот, святитель зачастую собой закрывал родную Церковь и ее чад, рисковал своей жизнью ради жизни Отечества. Самый ярким и известным примером сего можно привести историю исцеления ханши Тайдулы.

Исцеление Тайдулы

Святитель Алексий Московский исцеляет Тайдулу. Клеймо

Тогда святитель Алексий был митрополитом еще только три года, совсем недавно вернулся из трудного путешествия в Константинополь, во время которого, кроме упомянутых трудностей с византийским двором, вынужден был и в Орде побывать, и едва не погиб на возвратном пути во время бури на Черном море (в память о чудесном спасении святителем был воздвигнут впоследствии Андроников в честь Нерукотворного образа монастырь в Москве). И вдруг приезжают послы от хана Джанибека с требованием, чтобы митрополит Алексий приехал и исцелил его жену, ханшу Тайдулу; она ослепла, и никакие ордынские волхвы не могли ее исцелить. Требование было выражено в грозной формулировке:

«Слышах бо у тебе попа, иже аще кольждо просит у Бога, и Бог его послушает, да пустиши его к мне. Иже аще исцелеет царица моя, мир имеши со мною. Аще ли не пустиши его, имам землю твою пленити»^[4] («Я слышал, что у тебя есть священник, которого, что ни попросит у Бога, Бог слушает, присылай его ко мне. И если исцелится моя царица, будешь иметь со мною мир. А если не пустишь его, разорю всю твою землю»).

Как умели разорять ордынцы, на Руси знали, увы, слишком хорошо…

Нам сейчас это кажется таким простым, радостным и красивым: зовут православного митрополита к язычникам, он приезжает и, конечно, исцеляет ханшу, по-другому быть и не могло, ведь это святой, тем более из полулегендарной Древней Руси. А ведь это было на самом деле, и на этой самой, настоящей, отнюдь не сказочной нашей земле. Пришли завоеватели к молодому князю наполовину уничтоженной страны и сказали: «Пусть твой священник совершит чудо, и тогда будете жить, ты и твой народ. А нет — так убьем вас!» Да, митрополита Алексия знали и тогда как человека богобоязненного, молитвенного, но не совершаются чудеса по заказу. И вот от него требуется, скажем прямо, «невозможное человеком», требуется совершить чудо. Можно без особого труда представить себе, что делали с не оправдавшими надежд целителями в жестокой Орде; решиться на такое — значит быть готовым умереть, положить душу за други своя, потому что только так можно было спасти Русь от нового кровавого набега. И святитель Алексий решился. Он нисколько не был уверен, что сможет исцелить ханшу, скорее даже в смирении ужасался такого мнения о себе, считал это «делом выше сил своих»^[5]; но и уповал на помощь всесильного Бога, Который не оставляет детей Своих в беде.

Алексий Московский с народом. Клеймо

Он нисколько не был уверен, что сможет исцелить ханшу, скорее даже в смирении ужасался такого мнения о себе

Перед отъездом святителя, конечно, служили молебен в соборном Успенском храме (сравнительно небольшой церкви на месте будущего Успенского собора). Было много народа; настроение, думается, было тревожное — никто не знал, чем кончится для святителя, да и для всей земли Русской эта поездка; но, очевидно, и молились всей душой, со слезами и надеждой на Бога, потому что неожиданно свеча, стоявшая у гроба святителя Петра, зажглась сама собою. Митрополит Алексий и с ним присутствовавшие восприняли это как знак от Господа, что Он будет со Своим иерархом и поможет ему, и, весьма ободрившись, с верой и упованием на это отправились в путь.

И вот она, Золотая Орда, зримый образ ига, роскошная награбленным добром и алчно жаждущая новой наживы, ощетинившаяся саблями и богатая на интриги и яды. Однако же и здесь — люди, хотя и находящиеся во тьме неведения истинного Бога; все равно люди, и их посещает Господь, иногда и скорбями, любя их, желая и им всем спастись. Всесилен, как казалось, был хан Джанибек, а и его любимая ханша три года болела, и ничто не могло помочь. В грозный Сарай вызвали человека из покоренного племени русичей, теплилась надежда — а вдруг он поможет? Говорят же, что его Бог благоволит к нему… Человек приехал, его встретили, проводили к ханше в покои. Сам хан стоял и смотрел, как скромный служитель Того, чужого ему, Бога, зажег небольшую свечу и стал молиться…

Святитель Алексий не в первый раз видел Тайдулу. Он уже встречался с ней, когда ехал в Константинополь, и даже получил от нее милостивую пропускную грамоту. Это было еще до болезни ханши, года четыре назад. Тогда он явился просителем перед владыками земными; теперь и он, и те владыки стояли, ожидая исполнения просьбы у иного Владыки, Небесного. Горела небольшая свеча — она была сделана из воска той, чудесно зажегшейся в Успенском храме свечи. Молились долго; потом святитель взял святую воду и окропил ею больную царицу… И тут внезапно она прозрела.

Хан, его вельможи, да и все присутствовавшие были поражены. Думается, тут — вслух ли, в душе ли — не могло не прозвучать древнее: «Велик Бог христианский!» И в самом деле, никакие халдейские мудрецы, никакие чародеи ничем помочь не могли, а он только словами и водой — смог! Святителя щедро наградили, и всех бывших с ним также, и с великой честью отпустили. Русь была спасена.

Новые хлопоты

«Утишение» хана Бердибека. Клеймо

Но ненадолго миновала гроза. Не прошло и нескольких месяцев, как святителю снова пришлось ехать в Орду: хана Джанибека убили, и вместо него к власти пришел его сын Бердибек. Новый хан тотчас потребовал новой огромной дани от русских князей; платить же ее было попросту нечем. И снова поехал Московский святитель ко двору хана, просить за землю и народ; правда, на сей раз у него была и помощница, исцеленная Тайдула. С ее помощью святитель Алексий и уговорил хана не трогать Руси, и вернулся благополучно сам, получив новый ярлык, подтверждавший прежние послабления.

Но на родине его ждали другие сложности. Дело в том, что большая часть русских западных земель находилась в то время под властью литовского князя Ольгерда, который, хоть и был язычником, однако очень старательно добивался от Константинопольского патриарха образования в своем государстве отдельной, не подчиненной митрополиту Алексию, кафедры; расчет был прост — пока его подданные под духовной властью Московского иерарха, не так-то просто примирить их с мыслью, что на земле они подчиняются Литве, а не тому князю, в чьем городе живет их архипастырь; пока духовно Русь едина, до конца не отторгнешь от нее собственные ее земли. Кроме дипломатических попыток, применял литовский князь и оружие. Один из военных конфликтов происходил как раз после второго возвращения святителя Алексия из Орды, и митрополит отправился в западные свои епархии, надеясь, видимо, умирить вражду. Однако Ольгерд вероломно захватил святителя, ограбил и заточил в темницу, даже угрожал его жизни; но владыке Алексию удалось бежать, и он вернулся в Москву… и вместо князя Ивана Ивановича, в расцвете лет скончавшегося как раз в это время, застал на Московском престоле его сына, десятилетнего ребенка, сироту Димитрия.

Опекун юного князя Димитрия

Вся тяжесть государственного управления легла теперь на плечи первосвятителя, да к тому же и заботы о воспитании юного князя, который через непродолжительное время лишился и матери. Хлопоты, как вернуть мгновенно перехваченный в Орде другим князем ярлык на великое княжение (а с ярлыком отошли сопернику — суздальскому князю — и многие земли), как склонить хана в пользу князя Димитрия, как сохранить и утвердить княжество, которое, уже очевидно, одно сможет объединить и спасти Русь. Тут, надо думать, пригодилось и хорошее боярское образование, и монашеская сдержанность, и самоотречение. В течение многих лет, почти до самой Куликовской битвы, до которой святитель не дожил всего два года, он был деятельным помощником взрослевшего и мужавшего князя Димитрия. Разрешал внутрикняжеские распри, однажды даже применял интердикт — временное отлучение от церковной жизни целого города, который не покоряется велению своего архипастыря, метод, очень редкий для Руси, но на сей раз осуществленный, согласно летописи, рукой самого великого преподобного Сергия, который, по просьбе святителя, выполнял роль посланника к взбунтовавшемуся князю…

Сотаинник преподобного Сергия

Святитель Алексий Московский и преподобный Сергий Радонежский. Клеймо

С преподобным Сергием святитель Алексий вообще имел то, что именуется в более позднем языке «духовной дружбой». Совершенно разные по форме земного служения, они, отшельник и первоиерарх, на самом деле созидали одно и то же, Православную Русь, которой всего через несколько десятилетий, после Флорентийской унии и падения Константинополя, предстоит остаться единственной на Земле крупной православной державой. Оба они были заботливыми отцами для чад Церкви, оба отдавали все силы на служение Богу и людям.

С прп. Сергием свт. Алексий имел то, что именуется в более позднем языке «духовной дружбой»

Но пути все же были разные; незадолго до своей кончины святитель Алексий попросил преподобного Сергия согласиться стать его преемником по кафедре, тем более что в Константинополе уже был рукоположен архиерей для отделенной-таки западнорусской митрополии с прибавкой «и всея Руси», т. е. по кончине святителя Алексия именно он, западнорусский митрополит Киприан, должен был стать и Владимиро-Московским владыкой; и страшно было, что для Москвы произойдет именно то, от чего так старательно пытался освободиться Ольгерд: митрополит всея Руси будет жить в городе иного владыки, не русского (и не православного, язычника!), Ольгерда, рухнут все старания трех святительских жизней: Петра, Феогноста, самого Алексия… Но преподобный Сергий, понимая, что это не его, что не следует ему быть митрополитом (а может быть, и прозревая будущее поведение митрополита Киприана, поставленного, к тому же, вполне канонично), не согласился. Святителю Алексию пришлось согласиться с кандидатурой преемника, выдвинутой воспитанником его, великим князем Димитрием. Это был некий священник Михаил, по прозванию Митяй, который умел производить впечатление, но обладал довольно сложным характером. Но, забегая немного вперед, скажем, что Митяй так и не станет архиереем из-за своей внезапной смерти, а владыкой всея Руси уже на деле будет митрополит Киприан. И — как ни удивительно — он, изначально западнорусский архиерей и болгарин по происхождению, от всего сердца вникнет в сложности своей паствы и решительно продолжит линию своих предшественников, сделав огромный вклад в дело укрепление Москвы и через это — Руси.

Кончина святого

Преставление святителя Алексия Московского

А митрополит Алексий мирно скончался 12 февраля 1378 года, обретя покой от своей многотрудной жизни. Он прожил около восьмидесяти лет, с юного возраста отдавая всего себя без остатка Церкви и Отечеству. Он спасал не раз свою паству от ордынских ратей, он старался сохранить связь с православной Русью для западнорусских людей, он воспитал великого князя Димитрия Донского, спасителя Отечества; он устраивал церковную жизнь всей страны и помогал каждому, кто приходил к нему за духовным советом. Он был светильником, горящим ярко Божественной любовью к ближним и своему Создателю. На таких людях и поныне стоит Русская земля.