Святая бригада

Мариуполь, февраль 2023 года     

В условиях активных военных действий помощь врачей и сестер милосердия в больницах и госпиталях Донбасса оказалась неоценимой. Ирина Худякова, сестра милосердия госпитального отделения Свято-Димитриевского сестричества при Первой градской больнице, побывала на новых территориях уже несколько раз. По роду деятельности она — социальный работник, ухаживает за пожилыми людьми и инвалидами. О духовной миссии сестер милосердия в военных госпиталях в Донбассе и о том, почему она стала добровольцем, Ирина рассказала «Журналу Московской Патриархии» (№ 2, 2024).

«Церковная десятина»

Решение стать добровольцем пришло ко мне, когда, заболев ковидом, я оказалась в госпитале. Болезнь протекала тяжело и длилась три месяца. Тогда я и поняла, как легко может оборваться твоя жизнь, и это от тебя никак не зависит. Я испугалась, что, если вдруг предстану перед Богом и Он спросит меня, сделала ли я все, что должна была на этой земле, я не смогу ответить. Скажу только, что работала, ходила в храм по воскресеньям и воспитывала детей. И хотя у меня еще были силы и время сделать что-то важное и значимое, я растратила их на какую-то чепуху. Но как еще я могла бы послужить Богу? Мне пришла мысль, что надо делать что-то, непосредственно связанное с моей работой, с тем, что я знаю и умею. Это и будет моя «церковная десятина».

С тех пор я каждый раз спрашиваю себя, буду ли жалеть, что не поехала или не пошла туда, где могла помочь и этим послужить Богу. И если отвечаю «да», то берусь за дело, и сил прибавляется. Но задачи «спасти мир» у меня нет и никогда не было. После выздоровления я окончила медицинские курсы младших медсестер в Учебном центре больницы святителя Алексия и стала помогать в ковидном отделении, где недавно лежала сама. А с началом специальной военной операции еще и в одном из военных госпиталей в Москве. Это дело не требует каких-то сверхусилий, никто никого не принуждает, можно прийти помогать после работы, допустим, раз в неделю, а можно и в свой выходной день. Это волонтер определяет сам.

Узнав, что больница святителя Алексия и Синодальный отдел по церковной благотворительности и социальному служению организуют поездки медиков-добровольцев в Донбасс, я решила, что поеду туда. Как и некоторым другим сестрам нашего сестричества, мне было очень страшно. Перед первой поездкой я взяла из приюта щенка, подумав, что, если вдруг не вернусь, собака будет в утешение маме. Сегодня Тотошка ее лучший друг, а близкие привыкли к моим «командировкам». Правда, сын сначала не понимал меня, но когда я объяснила, почему так делаю, он даже попросил меня прий­ти в школу и рассказать о поездках, о волонтерстве его одноклассникам. Ребята слушали с большим вниманием. А потом мне звонили родители и говорили, что дети пришли домой потрясенные. Они не думали, что, кроме врачей, медикаментов и медицинской аппаратуры, раненые нуждаются еще и в заботливом уходе, в тепле человеческой души.

Мариуполь

В июне 2022 года Мариуполь лежал в руинах, действовал комендантский час. Город продолжали разминировать, и, ступая на землю, которая раньше была газоном, человек рисковал остаться без ноги или руки из-за разбросанных повсюду мин-лепестков. В городе периодически отключали свет, водопровод не работал, и воду привозили в огромных бочках, возле которых сразу выстраивались длинные очереди. В многоэтажной больнице не работали лифты (видимо, по соображениям безопасности), но свет был. Если воду отключали, мужчины ездили за ней в Новоазовск. Всего нас, добровольцев из Москвы, было шесть человек, мы жили в доме при храме, где свет был только от генератора. Смена в больнице длилась с утра до вечера, но, слава Богу, мы успевали высыпаться. Из-за дефицита продуктов больных кормили два раза в день. Продовольствие можно было купить, даже работал рынок, но это было далеко от больницы, и не каждый мог позволить себе сходить туда и что-то приобрести. В одной палате лежали женщины, у которых ампутировали ноги, и я приносила им на ужин сухую лапшу из наших волонтерских запасов. Очень не хватало медицинского персонала и медикаментов. Молодые и пожилые, женщины и мужчины лежали в коридорах и палатах. Один пациент умирал, а на соседней койке кто-то отходил в это время от наркоза после сложной операции. Многие попали в больницу с обострениями хронических заболеваний, потому что люди три месяца прятались в подвалах полуразрушенных домов без лекарств, медицинской помощи и ухода.

С такой глубиной человеческого горя, как в Мариуполе, я столкнулась впервые. Люди молча смотрели на нас с больничных коек и ничего не просили, они были просто сломлены. Спрашиваешь: «Чем вам помочь?» А в ответ: «А что вы можете? Можете вернуть мне погибших детей? Или ногу, которую мне отрезали?» Я понимала, что мое присутствие здесь будет бесполезно, если сама не шагну в эту пропасть отчаяния, впустив их боль в свое сердце. Самым большим откровением становилось то, что с Божией помощью твои внимание, сострадание и молитва действительно могут им помочь. И самое лучшее, что я могла, — это сесть рядом, обнять и молиться. Для этого нужно было много сил, потому что молиться, когда ты разделяешь чье-то горе, намного труднее, чем просто молиться о близких, у которых все в порядке. И в какой-то момент человек оттаивал. Это ощущалось даже физически. Сначала крепко за тебя держался, потом его руки ослабевали, он отодвигался и говорил: «Ну ты молодец какая! Давай-ка чайку сваргань нам!» А другой говорил: «Спасибо, что вы приехали, миленькие, ну зачем же вы так рисковали? Здесь же очень опасно».

Многих удивляло, что мы приехали сюда по зову сердца, в свой отпуск и работаем безвозмездно. Помню, ко мне подошла женщина и спросила:

— Вы же из Москвы? Я слышу, голос у вас, как у диктора по телевизору.

— Да, из Москвы.

— Скажите, а в Москве знают, что с нами происходит?

— Конечно знают, поэтому мы здесь.

Вадим

Вадима привезли в больницу в начале июля, и одна из медсестер сказала: «Это ваш пациент — он на всех кидается, дерется, никому не дает поменять памперс и переодеть себя». Вадиму было около 50 лет; заросший, с безумным взглядом, он грубо ругался, грозил нам небесными карами, проклятиями и куда-то звонил по невидимому телефону. Словом, пребывал в неадекватном состоянии.

Он инвалид, очень плохо передвигался и жил в своей квартире с папой и мамой. Когда в городе начались боевые действия, в первую же неделю боев его пожилые родители умерли, и он остался один. Самостоятельно передвигаться уже не мог. Раз в день соседка приносила Вадиму еду. Он лежал дома, пока его летом не забрали в больницу. И хотя сначала он не поддавался уговорам, в конце концов нам удалось переодеть и помыть его. У него были глубокие пролежни и сильный неприятный запах. Мы стали за ним ухаживать, а другие сестры-­добровольцы потом продолжили.

Когда я приехала через полгода в эту больницу и навестила его, ожидала, что опять услышу нецензурную брань или что-то похожее, но он вдруг сказал: «Привет, Ирина. Я тебя помню, вы с Машей и Мариной принимали меня. Пожалуйста, простите меня за все…» И он рассказал, что выжил, оставшись один, только благодаря молитве. Молитвослов он нашел дома, в соседней комнате, когда, собравшись с силами, туда дополз. Мы подружились и до сих пор общаемся по телефону. Две недели назад он попросил передать ему Библию. Его перевезли уже в другую больницу, наши волонтеры помогают Вадиму восстановить документы. Он пишет, что молится за всех своих спасительниц. Для меня это пример того, как человек воскрес из небытия.

Сестринский плат

На XI Общецерковном съезде по социальному служению в ноябре 2023 года зашел разговор о том, в чем миссия сестры милосердия. Нужно ли — и как — начинать с больными или ранеными разговор о вере и когда лучше пригласить священника? Почему вообще возник этот вопрос? Дело в том, что быть сестрой милосердия — серьезная ответственность, потому что, глядя на нас, судят о всей Церкви. Нас объединяет не только общее дело, но и регулярные Исповедь и Причастие. У сестры обязательно должен быть духовник. Это не случайное требование. Потому что, видя, в каком тяжелом состоянии находятся пациенты, тебе хочется отдать им все силы, игнорируя сон и отдых, что может привести к истощению нервной системы. В Донбассе сестры трудятся с утра до вечера каждый день. И духовник может вовремя предостеречь их от внутренних срывов. Ежедневное молитвенное правило у нас дополнено тропарем о болящих, главой из Евангелия или одним евангельским зачалом, раз в месяц проходит совместная Литургия. Присоединиться к нам может любой человек, но вопрос вступления в сестричество всегда рассматривается индивидуально. Кроме того, мы регулярно собираемся и вместе с духовником сестричества (или его заместителем) обсуждаем вопросы больничного служения, делимся опытом и новостями.

Наша главная задача — это забота, которая заключается в том, чтобы покормить, сменить памперс, вынести судно, обработать пролежни, помыть обездвиженного человека, сделать в палате санитарную уборку. Кажется, ерунда — принести лежачему пациенту стакан воды или трубочку, чтобы он мог попить воды из бутылки, потому что по-другому утолить жажду никак не получится. Но ему сразу становится легче. Это очень здорово поднимает настроение и возвращает к жизни.

Внешне от больничного персонала нас отличает только плат с красным крестом на голове, который носили наши предшественницы во времена Российской империи. И этот символ безмолвно напоминает о нашей причастности к православной вере и Церкви. Видимо, поэтому пациенты иногда нас просят принести молитвословы, Евангелие или помолиться о них и их товарищах. Мы можем ответить на общие вопросы: какие бывают православные праздники и какой ближайший, где можно подробнее почитать о жизни Церкви, рекомендовать какую-то духовную литературу, пригласить священника, поговорить о жизни или молча выслушать пациента. Сарафанное радио быстро разнесло весть, что в московской больнице святителя Алексия есть Тихвинский храм, где ежедневно совершается молебен о всех, за кого просят помолиться, независимо от вероисповедания. И ребята пишут в записках не только свои имена, но и своих товарищей, тем более что крещеных еще и на Литургии поминают.

Сначала наш плат вызывал у одних улыбки, у других недоумение и удивление, но люди скоро привыкли. Один из бойцов назвал нас «святая бригада», хотя мы только отвечаем на вопросы о вере, если кто-то заинтересовался.

В Донецке был случай, когда меня попросили посидеть с бойцом, который тяжело отходил от анестезии. Я присела рядом с ним и взяла за руку. Он сжал мою руку, ощупал, немного успокоился, открыл глаза и, увидев над собой мое лицо с платом и крестом, испуганно спросил:

— Я что, попал в 1914 год?

— Да, — пошутила я.

— Но как?!

Другие раненые на соседних койках смеются: «Машина времени, брат». Он оказался историком по образованию и, увидев мой сестринский плат, решил, что действительно переместился во времени. Но потом очень радовался общению с нами и просил то чаю, то бутерброд ему принести, словом, нуждался во внимании. Ему было очень приятно это общение. За время, проведенное в госпитале, я поняла простую вещь: когда человек оказался на больничной койке, для него забота и уход так же важны, как медицинская помощь. Когда одно совмещается с другим, выздоровление идет намного быстрее. Поэтому наша задача — помочь больному не формально, а вложив свою душу. Очень важно быть искренним и стремиться увидеть и полюбить в человеке образ Божий.

Однажды кто-то из раненых спросил: «Вы, сестры милосердия, с таким вниманием и любовью заботитесь о нас, словно матери и жены. Но как вы можете нас любить, если совсем не знаете?» И я как могла объяснила: «Я знаю Бога и люблю Его. И через эту заботу о другом человеке могу выразить свою любовь к Нему. Если любви много, то хочется ей поделиться, ты согласен?» Он кивнул. «Ну, так и здесь. Есть любовь, и мне хочется ей поделиться. Мы же тут нужны?» Он говорит: «Да, конечно, вы очень нужны. Мой товарищ лежит в другом госпитале, там хорошо лечат, но один минус — нет сестер милосердия».

Большинство раненых сначала относились к нам как к монахиням, ждали от нас строгости, чрезмерной серьезности. Но когда поняли, что мы открыты, а я еще и пошутить люблю, то успокоились. Иной раз посмеемся с ними, пошутим, настроение улучшилось, и как-то легче стало всем в палате дышать.

Пациенты часто спрашивают: «Кто у вас воюет?» Думают, что я пришла из-за того, что у меня брат, сын или муж на фронте. Среди наших сестер есть и такие. Я объясняю, что у всех свои причины. Важно другое — мы приезжаем сюда, потому что хотим облегчить их страдания и исполнить заповедь Христа о любви к ближнему. Эти слова приносят большую радость больным и располагают к доверию. И тогда они рассказывают тебе то, чем не могут поделиться с другими и не могут держать в себе. Это тяжелый момент, потому что такой рассказ пропускаешь через себя.

Хочу поделиться оптимистичной историей. Один из раненых спросил меня, когда я мыла ему голову, можно ли найти его форму, в которой он попал в госпиталь. Я сказала, что ее, скорее всего, утилизировали, так как довольно часто форму просто срезают с раненых. «У меня там иконка в кармане осталась», — пояснил он. И рассказал, что однажды нашел в деревне, которую в ходе боя занял его отряд, маленькую иконку Богородицы, выполненную на металле. «Я не очень во все это верю, но почему-то спрятал ее в карман куртки. Когда меня ранило, товарищи не смогли прийти мне на помощь, потому что пространство между нами простреливалось. Я пролежал несколько суток, прежде чем сумел выбраться и доползти до своих. И пока полз, молился. Получается, что Богородица вывела меня к своим живым?» — «Получается, что так», — ответила я.

В другой раз меня подозвал молодой парень и спросил, можно ли ему креститься: «Я давно готов, но перед началом СВО не успел. И то, что остался жив, стало для меня неким знаком. Я из семьи атеистов, но верю, что Христос — это Бог». Я пригласила священника, и мы его крестили. Видели бы вы его сияющие радостью глаза.

Как-то в госпиталь привезли тяжелораненого, и его нужно было помыть. Времени у меня было немного, потому что его ждали уже в другой больнице. И он попросил принести ему иконы Богородицы и Христа. Он даже не мог шевелить руками, и я положила иконочки в его паспорт, как он просил. А потом вспомнила, что у меня есть с собой пояс «Живый в помощи», и предложила намотать ему на руку. Он очень обрадовался. «А крестик у вас есть?» — спросила я. «Был, но тоже остался там (на поле боя. — Примеч. авт.)». — «А хотите мой крестик?» — спросила я. «Очень хочу». И поскольку он был весь в катетерах и трубках, я повязала и крестик тоже ему на руку.

Вообще, немало случаев, когда ребята воцерковляются именно в госпитале, начинают причащаться и даже стараются держать пост.

Еще я бы выделила в особую категорию тяжелораненых бойцов. Они часто пребывают в сильном упадке духа, и даже товарищи по палате просят сестер обратить на них особое внимание. И здесь важно уметь разговорить человека, отвлечь от мрачных мыслей, вселить надежду. В это время я стараюсь молиться, чтобы Господь мне помог.

Так, в Горловке один из молодых ребят с тяжелым ранением впал в мрачное уныние. Я пришла к нему, мы поговорили, посмеялись, что-то повспоминали. Помню, сказала ему: «Ты по возрасту как моя дочка». Потом предложила ему постричься. Я стригла человека первый раз в жизни, и вся палата хохотала и подсказывала мне, как это нужно делать. Естественно, я специально срежиссировала этот спектакль. И боец воспрял духом. Рядом с ним лежал другой раненый, у которого ампутировали обе ноги. Он никогда не просил внимания к себе. А тут подозвал меня и говорит: «Я очень хотел Вас спросить, Бог же ближе к Вам, чем ко мне? — Я удивленно посмотрела на него, а он продолжал: — Вот скажите, если я так нагрешил, что мне уже два пожизненных положены, а я сейчас без ног и с такими ранениями тут лежу и страдаю, — я же через это искуплю свои грехи? И Господь меня простит? Я правильно рассуждаю?»

Я почувствовала, что это тот случай, когда нужен священник, и ответила ему: «У Вас вопрос очень глубокий. Я бы на Вашем месте поговорила с батюшкой. Хотите, приглашу его к Вам?» Он сказал, что давно хотел, но стеснялся спросить. Когда пришел священник, этот человек исповедовался и причастился.

Пасха в Донецке

После поездок в Мариуполь мне очень хотелось побывать в Донецке. И скоро такая возможность представилась. Мне предложили поехать туда с группой добровольцев из Рыбинской епархии на Страстную седмицу. Нас было восемь человек. Мы жили в госпитале и выполняли любую работу, которую нам поручали: постоянно носили питьевую воду из подвала в баклажках по всем отделениям, убирали мусор, мыли полы. По ночам посменно встречали поступивших раненых, кормили их, поили чаем, отмывали, срезали перед операцией одежду и т. д.

Несмотря на занятость, я стремилась каждый день хотя бы урывками бывать на богослужениях (на территории больницы был свой храм). Пост соблюдала по мере возможности. Я стараюсь никогда не пропускать ночное пасхальное богослужение, в этот раз тоже пришла в больничный храм. Вместе со мной были еще двое волонтеров. Перед службой священник с амвона объявил, что причащаться могут только те, кто причащался Великим постом и посещал службы. Я подошла к нему и рассказала, что среди нас есть волонтер Александр, который никогда в жизни не причащался, но очень этого хочет, и священник сказал, чтобы он подошел на исповедь. Мы потом исповедовались и причастились.

Эта пасхальная служба в больничном донецком храме была очень радостной, небольшой храм весь был заполнен. Кроме медицинского персонала, пришли и жители округи, ее постоянные прихожане. Меня всегда удивляло, что везде в Донбассе, несмотря на трудности и лишения, люди одевались в храм очень празднично, опрятно и красиво. Бабушки все были в идеально белых платочках. Они пришли как избранные на пир, приглашенные Христом. Был и крестный ход, когда мы воодушевленно возглашали «Христос Воскресе!», и красивое пение местного хора.

Стоя на службе, глядя на радостные лица вокруг, я не могла поверить, что в пасхальную ночь будет ракетный обстрел. Для меня все это было неожиданно и жутко. У нас в храме служба уже закончилась, я пришла в нашу палату и поздравила сестер с Пасхой. И вдруг раздался свист летящих ракет, который я раньше никогда не слышала. Одна из сестер даже спросила: «Это что, петарды?» Взвыли сирены. Раздались взрывы. Мне трудно описать свои переживания в этот момент: звонят колокола, сердце переполняет пасхальная радость, кажется, ликует весь мир, славящий Христа. И вдруг летящая со свистом смерть, вой сирен и ясное осознание, что всего один миг — и тебя больше нет.

Мы бросились на первый этаж, предполагая, что сейчас привезут раненых. Но в ту ночь никто к нам так и не поступил. Знакомый врач подарил кулич, который испек сам, и мы съели его утром с большой радостью. Тогда, 16 апреля 2023 года, по Донецку выпустили 20 ракет, были пострадавшие и жертвы. До нас ничего не долетело. На следующий день город как будто вымер. Все знали, что после массированной ракетной атаки через какое-то время обстрел повторится. Тем не менее местные жители утром пришли в больничный храм освящать яйца. У них по традиции яйца освящают не в Великую субботу, а утром на Пасху. Во вторник Светлой седмицы я вернулась в Москву. И, вспоминая потом об этой поездке, поняла, что Господь все равно всегда рядом, несмотря на все ужасы, которые посылает нам судьба. А Александр, о котором я рассказала выше, через месяц ушел на СВО, он и до сих пор там. Если можно, помолитесь о нем.

Маленькое чудо

Перед поездкой я обычно исповедаюсь и причащаюсь. И беру благословение у своего духовника и духовника сестричества, без этого никуда не еду. Священники молятся о нас на Литургии. Это очень помогает, придает спокойствие и силы. Кроме того, на месте мы сами стараемся ежедневно вместе молиться утром и вечером, после работы обсуждаем прошедший день, поддерживаем друг друга. И милостью Божией, иногда удается даже причащаться.

Когда я приехала в Луганск, в госпитале, помимо обычных моих обязанностей, понадобилась помощь и в перевязках раненых. Моим начальником был замечательный врач. Однажды я попросила его отпустить меня на воскресную Литургию, чтобы причаститься. Он сказал, что с радостью отпустил бы, но, так как заменить меня в этот день будет некем, он сможет это сделать, только когда закончатся все перевязки. Я очень расстроилась, но приняла все как есть.

И вдруг он мне говорит: «Смотрите, кто-то из раненых забыл у нас свой носок. Узнайте, в какой он палате, и отнесите ему». Я быстро нашла этого человека, и представьте себе — в его палате в это время находился священник. Это был отец Алексий, с которым мы познакомились несколько дней назад, он навещал пациентов в госпитале. Отец Алексий незрячий. Мы поздоровались, он ощупал мою голову, вспомнил меня и спросил, пойду ли я завтра в храм. Я объяснила, почему у меня не получится. Узнав, что я хотела причаститься, он сказал мне готовиться, потому что завтра в этом госпитале будет причащение для раненых.

Утром врач объявил перерыв и разрешил мне отлучиться на короткое время. Я исповедалась, причастилась и, счастливая, вернулась в перевязочный кабинет. Мы продолжили перевязывать бойцов, и один из них прошептал мне: «Поздравляю с принятием Святых Таинств. Я тоже сегодня причастился. Какое счастье, что мы православные верующие!»