Правда и вымысел в Житии Паисия Угличского

Паисий Угличский на фоне Покровского монастыря. Икона начала XIX века

Случается, что подвижник Древней Руси оставляет по смерти верного ученика, который потом, у могилы святого, записывает сведения о жизни преставившегося старца. Эта рукопись трепетно сберегается монастырской братией, и если несколько десятилетий спустя Церковь канонизирует преподобного, потомки получают его достоверное и подробное жизнеописание.

Но если преемник старца не озаботится составлением письменных свидетельств или пожар уничтожит драгоценный манускрипт со всеми его списками, то через сто лет после смерти игумена агиограф новой поры вынужден строить свое повествование, опираясь на устную полулегендарную традицию и канонические тексты. В итоге потомки находят в таком жизнеописании множественные анахронизмы и вставки из других житий. К сожалению, это рождает скепсис не только по отношению к житию, но и по отношению к самому святому. Но дает ли исторический инструментарий возможность отделить зерна от плевел, фантастическое, приукрашенное агиографом – от точного и непредвзятого изображения жизни и молитвенного подвига святого? Вопрос крайне сложный, поскольку вера трудно сочетается с сухим рационализмом, однако попробовать стоит…

Дает ли исторический инструментарий возможность отделить зерна от плевел, фантастическое – от точного и непредвзятого изображения жизни святого?

То Житие Паисия Угличского, тексты которого дошли до нас, было написано как минимум столетие спустя после смерти преподобного. Предшествующий, более ранний текст не был знаком агиографу. Книжник признается:

«Обаче многа бо писания последи литовскаго разорения граду Угличю и святым обителем не обретаются уже, потреблены бо суть вся от тех злых человек и созжена быша, что и летописец града Углича тогда же погибе».

В итоге автор строил свое повествование на местной устной традиции, то есть на основе фольклорного представления угличан о жизни Паисия и заимствованиях из житий Варлаама Хутынского и других святых. Вот почему текст изобилует очевидными нестыковками.

Во-первых, автор Жития несколько раз утверждает, что Паисий прожил 107 лет. И одновременно указывает на то, что он приходился племянником преподобному Макарию Калязинскому, от рук которого якобы и принял постриг. Однако хронология Жития самого Макария, написанного гораздо раньше и сохранившего больше достоверных исторических фактов, явственно свидетельствует о том, что преподобный был моложе своего предполагаемого племянника на 2 года, а якобы постригал его (в еще не основанном тогда Троицком монастыре) в возрасте… восьми лет! Эти анахронизмы снимаются, если предположить ошибку в указании возраста Паисия на момент смерти. Так, священник Ю. Раменский предположил^[1], что при прочтении списка Жития в распознавании числа, написанного славянской цифирью, была допущена ошибка, и правильным числом следует признать 67 лет. Так или иначе, возраст, указанный в Житии, неверен, а о действительном возрасте преподобного Паисия можно дискутировать, предполагая те или иные текстологические ошибки или описки.

Преподобный Паисий Угличский. Икона. Ок. 1706 г. Артель Ф. Н. Рожнова (Преображенский собор, Углич)

Вызывает сомнения исследователей и сам факт родства Паисия и Макария, упущенный в Житии Макария. По наблюдениям Е. Г. Сосновцевой^[2], имя Паисия не упоминается ни в одном из ранних списков Жития Макария Калязинского даже в числе его последователей и постриженников. Исследовательница предполагает, что перед нами пример характерной для средневековой агиографии тенденции объединения локальных культов святых (возможно, на основе фольклорной традиции).

Перед нами пример характерной для средневековой агиографии тенденции объединения локальных культов святых

Итак, исходя из анализа источников, следует признать сомнительным факт родства Паисия Угличского и Макария Калязинского. Невозможно согласиться и с тем, что местом пострига Паисия была Троицкая Калязинская обитель. Однако отсутствие упоминаний имени Паисия в числе учеников Макария вовсе не исключает возможности их знакомства и даже духовного окормления молодого Павла (мирское имя Паисия) у игумена Макария. Если предположить, что почитание преподобного Паисия складывалось постепенно и оформилось значительно позднее, чем почитание Макария, то становится понятно, почему агиограф калязинского старца не посчитал за важное упомянуть среди его учеников Паисия. По предположению священника Ю. Раменского, Паисий стал учеником Макария в его бытность строителем Клобукова Кашина монастыря. Но это, как говорится, неточно…

Далее. Житие однозначно указывает на то, что преподобный Паисий был приглашен в Углич князем Андреем Васильевичем Большим, братом Ивана III, в 1466-м году для основания нового Покровского монастыря. Однако исторические источники красноречиво свидетельствуют о том, что Покровский монастырь был основан значительно ранее, во время правления Василия Темного (1425–1462 гг.). Историки ссылаются, прежде всего, на его грамоту, данную Покровскому монастырю в разгар феодальной войны, столкнувшей в кровавой борьбе наследников Дмитрия Донского.

И. Н. Потехин. Панорама Покровского монастыря от деревни Покровские Горки, 1936 г.

Юрий Звенигородский, сын Дмитрия Донского, основывал свои претензии на Московский престол на завещании своего великого отца. Его брат Василий I формально нарушил волю Великого князя Дмитрия, передав власть своему сыну Василию II. В этот сложный момент Митрополит Фотий становится на сторону Василия, а Юрий и его сыновья чувствуют себя униженными и обойденными в своих законных правах. Удача попеременно сопутствует то одной, то другой стороне, Москва оказывается то под властью Юрия и его сторонников, то под властью Василия и его вассалов. Слагаемые шаткого успеха разнообразны. Среди них – симпатии бояр и лояльность церковной иерархии; позиция крупных духовных феодалов в лице больших монастырей также имеет огромное значение.

Чтобы снискать расположение Углича, который находился в сфере влияния Галича и его мятежных князей, и укрепить свои позиции в регионе, Василий наделяет Покровский монастырь щедрой и чрезвычайно выгодной привилегией – правом сбора «пудового веса». Именно монастырские братия получили в ведение взимание мыта с плывущих по Волге судов. Это означало, что каждое судно, проходившее через водную заставу, устроенную в непосредственной близости от монастыря, обязано было платить налог в монастырскую казну. Вероятно, монастырь получил право сбора и сухого мыта – обложение пошлиной товаров, ввозимых в город на возах и санях. Сложно преувеличить значение этого источника финансового благосостояния обители! Несколько десятилетий длился этот золотой век Покровского монастыря, и все это время его игуменом был не Паисий. Более того, Паисий, вполне возможно, в те времена ни разу не бывал в этой обители, хотя, по всей видимости, знал о ее существовании.

Однако время идет, в палатах Московского Кремля закрепляются потомки Василия Темного, градус политического напряжения спадает (на какое-то время). Расчетливые и прагматичные московские власти понимают, что в новых обстоятельствах былые привилегии не столько делают Покровский монастырь благонамеренным союзником Москвы, сколько взращивают в нем опасную экономическую независимость. Старую привилегию надо отменить и в качестве компенсации заменить на другую, основанную на совершенно иных принципах. Так взамен неограниченного дохода монастырь получает всего лишь 13 рублей из углицких таможенных прибылей. Грамоту, кардинально переменившую роль и статус монастыря в экономической жизни города, присылает Андрей Васильевич Большой. Он же в скором времени приглашает в обитель нового управленца, при игуменстве которого обитель преобразится и, возможно, даже переменит свое местоположение (что, кстати, в истории русского монашества встречалось и прежде). Этим управленцем становится Паисий.

Покровский монастырь. Фрагмент иконы Паисия Угличского, XIX век

Возможно, старая братия и игумен, привыкшие к былому положению и статусу монастыря, начали глухо роптать или прямо изъявили свое недовольство неожиданной и болезненной переменой в монастырском бюджете. Или князь Андрей, предвидя возможность подобной фронды, попытался нивелировать ее последствия. Важно, что Андрей остановил свой выбор именно на Паисии, то есть он был уверен не только в его личной преданности, но и в духовной опытности.

Пикантность ситуации заключается в том, что она совершенно нехарактерна для агиографического канона. Ведь в позднем Средневековье преподобническое житие строится на строгой последовательности сменяющих друг друга эпизодов: благочестивое детство – приход и подвиги в обители пострига – уход из обители пострига в пустыню и основание в ней нового монастыря – собирание братии и духовный расцвет новой обители, основанной преподобным. Основание новой обители со временем превратилось в необходимое условие для канонизации преподобного отца. Вот почему поздняя редакция Жития Паисия стремится переосмыслить глухие свидетельства источников, передавая их в совершенно фантастическом ключе.

Перехват власти в монастыре и перенос его на новое место превращается в чудо перенесения церкви с одного берега Волги на другой

Перехват власти в уже существующем монастыре и возможный перенос его на новое место превращается в чудо перенесения церкви с одного берега Волги на другой. Предвижу упреки в свой адрес и обвинения в непозволительном скепсисе. Разве нельзя поверить в чудо перенесения фундамента и нескольких венцов церкви в ночь после начала строительных работ? Можно. Но в житийной традиции не существует чудес, лишенных смысла. Так, лицо праведника просвещается после смерти, чтобы показать ученикам его святость (так описывается смерть Паисия). Преподобный предсказывает грядущие испытания, увещевая братию мужественно претерпеть все невзгоды (так, например, Паисий предвидит польскую интервенцию Смутного времени: «и держава наша инем во одержание будет, и вся российская земля попленится»).

В чем же смысл этого чуда? Может быть, это указание Божественного Промысла на место для устроения храма? Действительно, житийный канон с большим трепетом относится к выбору места для построения соборной церкви. Преподобный, выбрав подходящую делянку, торжественно восклицает: «Сей покой мой в век века, зде вселюся» (Пс. 131, 14). Но, как правило, чудесные знамения предваряют это решение и начало трудов, а потрясенными свидетелями этих знаков (колокольный звон и чудесное сияние, иногда ангельское пение) становятся лишь избранные – сам преподобный и некоторые его ученики. Здесь же изначально выбранное Паисием место оказывается впоследствии забраковано, а чудеса и знамения происходят, словно на сцене, перед изумленной толпой угличан во главе с самим князем. Толпа зевак (не только «преподобнии отцы» и «благоверныи князь», но и «вси людие») лицезреет чудесные лучи, которые, как лазерная указка, показывают, где надо заложить краеугольные камни и где воздвигнуть алтарь: «идеже быти церкви лучи пять светящих до земли, четыре косвенно, пятый же впрям». Кажется, в этом высокопарном фрагменте чувство меры изменило книжнику, а критика в восприятии легендарных источников показалась неуместной.

Явная избыточность фантастического прослеживается и в некоторых других эпизодах Жития

Явная избыточность фантастического прослеживается и в некоторых других эпизодах Жития. Так, однажды кара Божия постигает боярина «млада суща», который, увидев Паисия с мотыгой в руке, «посмеяся преподобному отцу и похули его в сердцы своем». Конь смешливого юноши взбесился, «удари его о землю крепко» и издох. Паисий не только исцеляет вразумленного боярина, но и воскрешает его коня. Мотив воскрешения людей при жизни или по смерти преподобного по его молитвам довольно часто встречается в житийной литературе. Такой сюжет есть и в посмертных чудесах Паисия – по молитве преподобного воскресает сын посадского человека, умерший по дороге к обители от последствий змеиного укуса. Отец похоронил отрока в гробнице преподобного, вручив его душу молитвам праведника, однако спустя несколько минут ребенок пришел в себя и стал жаловаться на отсутствие света: «слышав же глас отрока родителе его, и откры гроб, и виде отроча свое живо и седяще во гробе преподобнаго». Паисий воскрешает умершего отрока, чтобы вернуть его обезумевшим от горя родителям. Но воскрешение боярского коня – скорее фольклорный, нежели житийный мотив.

Однако Житие Паисия хранит в себе и множество исторически достоверных свидетельств о жизни преподобного и его современников. Красной нитью проходит в тексте его связь с князем Андреем Васильевичем Большим. Именно Андрей приглашает Паисия в свои пределы, «да ту монастырь воздвигнет в память своего пребывалища». И, замечает Житие, инок «повинуся молению княжеве». Князь принимает непосредственное участие в строительных работах и позднее молит преподобного о принятии настоятельства:

«Попремногу же почитая преподобнаго отца благоверный князь и ругу святей новосозданей обители подая немалу и умолив преподобнаго быти игуменом и прияти священнеческии сан».

Позднее Паисий крестит сыновей князя – Иоанна и Дмитрия. Правление этого князя считается временем расцвета культуры и искусства в Угличе. При нем в городе воздвигается величественный Преображенский собор, торжественно обретаются мощи благоверного князя Романа Владимировича – небесного покровителя Углича. Он отстраивает в окрестностях города монастыри, привлекает к их управлению людей высокой духовной жизни, среди которых не только Паисий, но и его духовный брат и сподвижник Кассиан Учемский. А когда над домом Угличского князя сгущаются тучи, Паисий становится печальником и дерзновенным заступником опального князя.

Когда над домом Угличского князя сгущаются тучи, Паисий становится печальником и дерзновенным заступником опального князя

Андрей и его сыновья падают жертвами необратимой концентрации власти в руках старшего брата: Иоанн III, как некогда Василий Темный, лишает своих соперников уделов и полномочий, сосредотачивая всю полноту власти в своих руках. Андрей и его братья пытаются протестовать, ищут управы на зарвавшегося брата в союзах с Литвой, втайне понимая, что игра уже проиграна. Осенью 1492 года Иван III арестовал младшего брата и его сыновей и заточил их в темницу. Андрей томится в Москве, его малолетние дети – в Переяславле, позднее – в вологодских пределах.

«О сем же преподобный отец наш Паисии много скорбяше зело о неправедном благоверных своих государей изгнании и заточении от своего отечества, но обаче насилству княжеву одолети не возможе, аще и много моляше того о них послании своими».

Письма Паисия не возымели действия, князь Андрей вскоре умер (был отравлен?) в заточении, но дети его, которых преподобный лично крестил, были обречены на многолетнее заключение. До конца своих дней преподобный не оставлял их, пересылая в Прилуцкий монастырь дары, «яко о присных своих духовных чадех промышляще попремногу», и завещая «крепце терпети затвор таковыя темницы и уз, обещая им за то венцы от Христа Бога».

Вереницей проходят перед читателем посмертные чудеса от гробницы преподобного Паисия. Этот пласт гораздо ближе по времени к моменту написания Жития и гораздо достовернее отображает действительность. Каждое из них подробно рассказывает об имени, происхождении и особенностях недуга болящего. Перед нами предстают мужи и жены, младенцы и отроки, жители Углича и других городов, священники, воины, страж соборной церкви, купцы, кожевник, кузнец и многие другие жители, каждый из которых находит облегчение своих страданий у гробницы преподобного. Кому же помогает Паисий чаще всего? Хотя в Житии описываются и привычные исцеления слепых и хромых, чаще преподобный помогает людям со сложными заболеваниями внутренних органов.

Так, житель Углича, «человек некий именем Трофим ремеством кожевник», заболел, вероятно, желтухой: «лежаше в разслаблении… тело же его все желто бяше». Женщина по имени Мавра страдала загадочной чревной болезнью, при которой ее утроба время от времени росла, причем опухоль в краткий срок достигала таких размеров, что казалось, что она беременна. От боли женщина кричала и не могла найти себе места. Старожил Углича по имени Василий, «сему некогда случися подяти в мешце овес», надорвал внутренние органы, после чего не мог принимать пищи: «и егда в кий час снесть пища, и в той час изблеваше и не удержашеся пища во чреве его». Страж соборной церкви Спаса Преображения по имени Мартиян имел «болезнь велию во чреве», а Ксения, жена священника, служившего в этом соборе, «одержима бе сердечною болезнию и много время пребысть в болезни той». У человека по имени Афанасий на голове выросла опухоль размером с гусиное яйцо (онкология?), врачи советовали ему отрезать или проколоть нарост, но больной испытывал непреодолимый ужас и медлил, ища помощи у новых и новых лекарей.

Все эти люди исцелились у гробницы Паисия. Афанасий почувствовал, как «расседеся пузырь на главе его, и преста болезнь, и помале исше и свалися струпом с главы его». Произошло это, когда святая вода во время молебна у гробницы преподобного коснулась его головы. Ксения, приложившись к гробу Паисия, «вскоре исцеление получи и бысть здрава яко николиже пострада от болезни». Мартиян, испив квасу в обители Паисия, почувствовал, что «в том часе облегчися болезнь его». Страдальцы, обреченные на терпение боли и мучительную смерть в условиях медицины Средневековья, получили избавление своих недугов по теплому молитвенному предстательству Паисия.

Здесь Житие Паисия поражает своими яркими деталями и насыщенным подробностями повествованием

Здесь Житие Паисия поражает своими яркими деталями и насыщенным подробностями повествованием. Это и понятно, ведь перед нами записи современных книжнику событий.

Такое фактологически точное описание жизни Паисия скрыто от нас прошедшими столетиями и сложной судьбой его Жития. Тем не менее любовь преподобного к своим духовным детям при жизни и после смерти открывают духовный масштаб его фигуры и глубину его святости. А поскольку старец уже живет в вечности, разницы между упомянутыми Маврой и Мартияном, жившими в XVI и XVII веке в Угличе, и нами, живущими в 2025-м году в любом из российских городов, ничтожна, а помощь и молитвенное заступничество Паисия придут к тому, кто будет верить в его близость к Богу и благоговейно чтить его память.