Непрямая проповедь о Христе,
или Взрослое восприятие пяти романов русской классики

Русская классика – своеобразная школа христианства, которая в яркой художественной форме со школы учит нас познавать себя, мир и Бога по законам добра, истины и красоты. В этой небольшой заметке предпринята попытка понять знаковые произведения русской литературы, перечитанные уже в зрелом возрасте, с позиций нравственных принципов Православия. Поскольку автор – не филолог по образованию, то он сразу просит прощения за возможные просчеты в интерпретации, ее скудость и однобокость.

В качестве материала для исследования выбраны романы М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы», Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго», Н. В. Гоголя «Мертвые души», И. А. Гончарова «Обломов» и Н. С. Лескова «Соборяне».

«Господа Головлевы»

«Господа Головлевы», роман М. Е. Салтыкова-Щедрина

В русской литературе трудно найти роман более мрачный, чем «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина, и это объясняется не только специфическим мировоззрением автора, который был, как известно, очень требователен к людям, что отразилось в его сатирических произведениях, но прежде всего той евангельской оптикой, через которую Щедрин смотрит на человечество, ибо, несмотря на предельную духоту, безысходность атмосферы этой книги, писатель оставляет надежду читателю на то, что человек все-таки может измениться – иррационально и неожиданно для окружающих. Апофеоз крайнего стяжания и скупости, фарисейского лицемерия и пустословия, презрения всех семейных уз и обязательств, концентрат человеческой порочности на страницу текста – вот что представляет собой атмосфера этого гениального романа. Уже в первой главе, когда два брата по желанию матери съезжаются в Головлево, чтобы судить третьего, Щедрин приоткрывает символический смысл происходящего устами больного отца героев: «Приехали мытаря судить, фарисеи». Именно евангельский образ фарисея как противника истины, как главного оппонента Христа, как героя Его знаменитой притчи занимает в романе центральное место в лице Порфирия, «Иудушки» Головлева.

Для начала вспомним о том, что говорит о себе фарисей в притче Спасителя: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь» (Лк. 18: 11). Далее он перечисляет свои «заслуги»: «Пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю» (Лк. 18: 12). Ключевое здесь – сравнение себя с другими, самомнение. Иудушка Головлев полностью подходит под это описание фарисея: Щедрин не жалеет сатирических красок, чтобы описать, как долго тот молится, крестится, поучает других. Стоит заметить, что не один тип грешника не заслуживает в Евангелии порицания от Христа кроме фарисеев, Он называет их «змии, порождения ехиднины» (Мф. 23: 29) и «слепые вожди слепых» (Мф. 15: 14), и именно они – виновники Его распятия, не будем забывать об этом. Но почему именно они – Его главные оппоненты? Потому что они уподобляются «окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты» (Мф. 23: 27). Иудушка поучает других, молится, постится, приглашает служить службы у себя в доме, но сам – мертв духовно, он – враг истины, ибо «сам не вошел, и входящим воспрепятствовал» (Лк. 11: 52).

Иудушка Головлев. Художник: В. Милашевский

Конечно, такое поведение, лицемерное и исполненное пустословия, отторгает от себя окружающих, ибо им кажется, что все верующие таковы, как Иудушка (именно так воспринимали этот образ в советском литературоведении). Действительно, в романе антиподов у него нет. Кажется, что все остальные образы – как бы его двойники, они оттеняют его, но именно он – главный антигерой романа. Надо признать, что своих героев Щедрин живописует так, что видно, как они хорошо знают Священное Писание, но при этом религиозны только внешне. Обрядоверие не мешает им заниматься любостяжанием, принося ему в жертву семейные связи. Роман все-таки называется «Господа Головлевы», а не «Порфирий Головлев», потому стоит сказать несколько слов и о других героях, ведь Щедрин показывает вырождение целой семьи, психотипа, обреченного на вымирание, если жизнь его не изменится. Арина Петровна, ее муж и сыновья – не просто местечковое дворянство, духовно безграмотное и развращенное столетиями праздности и пустословия, но прежде всего обобщенный образ человека, внешне соблюдавшего церковный устав, но при этом не имевшего огня духовного, веры пламенной.

Иудушка бьет поклоны, молится, но молитва не становится для него проводником благодатной силы Святого Духа

Требования дореволюционного правительства были таковы, что даже вынуждали людей приносить каждый год справку о Причастии на Пасху. Такая внешняя вера людей, отсутствие духовного пламени, следование букве, а не Духу Писания и Предания, стала, видимо, одной из причин революции. Иудушка бьет поклоны, молится, но молитва не становится для него проводником благодатной силы Святого Духа, об этом сам Щедрин много пишет, подчеркивая духовное убожество своего персонажа, ведь ему, как фарисею, и не нужна помощь свыше, ведь он сам все знает. Его длинные монологи непонятно о чем, их елейность, лицемерное мнение, что он – такой маленький перед Богом, беззащитный, понимающий свою немощь, а все окружающие – гордые и заносчивые. Именно сравнение себя с другими, как мы видели из притчи Спасителя, является отличительной чертой фарисея, его духовной сутью становится осуждение других, а не себя.

Но Щедрин не был бы русским писателем, если б не показал в этой тьме лицемерия и самопревозношения, гордости и лукавства луч надежды. Им становится внезапное перерождение Иудушки на Страстной седмице, в Великий Четверг: «Совесть проснулась, но бесплодно. Иудушка стонал, злился, метался и с лихорадочным озлоблением ждал вечера не для того только, чтобы бестиально упиться, а для того, чтобы утопить в вине совесть». «Он встал и несколько раз в видимом волнении прошелся взад и вперед по комнате. Наконец подошел к Анниньке и погладил ее по голове. “Бедная ты! Бедная ты моя!” – произнес он тихо». Иудушка не кается в своих грехах в храме, не осознает их, но почти бессознательно стремится на могилу к матери в дождь и стужу, и там гибнет. Конечно, это не полное покаяние, которое так и не изменило его жизнь к лучшему, но все же это превращение – пусть на миг, перед смертью – фарисея в мытаря.

«Господа Головлевы» –великопостный роман, и знаменательно, что я впервые читал его именно на Страстной седмице. Помню, тогда меня поразило сгущение мрака в этой книге, и лишь в финале я увидел, к чему ведет автор, что по его мысли, проникнутой евангельской истиной, перерождение возможно для любого человека, даже для фарисея.

Роман Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» – о нас, головастых, гордых фарисеях, которые часто не понимают, что все, что у нас есть – Божие, что лицемерие – страшный грех пред Богом, так же как и поучение других, пустословие и праздность. Ведь именно праздность вгоняет Иудушку в блуд, один грех влечет за собой другой. И так бессознательно на аркане страстей мы идем в погибель, когда, по словам Федора Карамазова, «покаяться некогда». Но для любого фарисея, каким бы упорным он ни был, есть возможность узреть себя таким, каков он есть, без мишуры пустословных фраз стать мытарем пред Богом.

«Доктор Живаго»

«Доктор Живаго», роман Б. Л. Пастернака. Обложка первого издания

Однажды мы с тещей проспорили весь вечер об образе Юрия Живаго: я отстаивал позицию, что человек должен быть борцом с обстоятельствами, потому герой романа Пастернака слаб духом. Она же, учитель русского языка и литературы, утверждала, что не все люди – борцы. И «человек» – это звучит далеко не гордо. Сейчас, спустя более чем сто лет после общенациональной катастрофы русской революции, впору вновь обратиться к роману Бориса Пастернака, чтобы понять, что произошло с нашим народом, что он отверг тысячелетний цивилизационный код и предался абсурдному и жестокому идеологическому эксперименту. В истории русской литературы ХХ века трудно найти роман, более проникнутый духом христианского смирения, чем «Доктор Живаго». В то время как большинство героев этой книги «созидают» новое завтра, разрушая для этого старый мир, отвергая христианские ценности, Юрий Живаго идет ему одним ведомым путем, создавая великие стихи, прославляющие Творца и человеческое страдание. Конечно, он – тоже грешник, как и все мы, автор не обеляет его облик, но и не осуждает. Живаго сохраняет образ Божий хотя бы в том, что он – творец, преодолевающий сопротивление обстоятельств, создающий новое вопреки своей духовной усталости.

В истории русской литературы ХХ века трудно найти роман, более проникнутый духом христианского смирения, чем «Доктор Живаго»

Живаго – не борец с режимом. В этом новаторство романа Пастернака, он становится жертвой обстоятельств и мечтает лишь об одном – чтобы его оставили в покое, предоставили его самому себе и его творчеству. Как и герои «Белой гвардии» Булгакова, он понимает, что большевики торжествуют именно потому, что они представляют собой новый психотип человека-ницшеанца, играющего в шахматы бильярдным кием. Воплощая в дело сатиновскую антропоцентрическую проповедь, они твердо верят, что человек призван построить рай на земле, и средства для этого подходят самые крайние. Пастернак сталкивает между собой две морали – христианскую и ницшеанскую. Первая прославляет нищету духа, смирение и милосердие, вторая – культ силы и ненависть к слабым. По большому счету вся Нагорная проповедь Спасителя прославляет «болящих, слепых, хромых, сухих, чающих движения воды» (Ин. 5: 3), не только буквально увечных, но и фигурально, то есть всех тех, кто осознает свою физическую и духовную немощь, неспособность существовать без Бога. Именно таков Юрий Живаго, пусть он грешен перед Богом, но все равно не представляет свою жизнь без стремления к Высшему, Источнику Света и всякой благости.

Борис Пастернак, писатель

Не таков, к примеру, Павел Антипов, он же Стрельников, пусть и честный человек, но трагедия его в том, что он попытался своими силами утвердиться на земле, его гордость и самомнение при всей его честности и отваге становится причиной его жизненного поражения, притом, что дело, которому он служит, торжествует. Как говорил герой романа Эрнеста Хемингуэя «Иметь и не иметь» Гарри Морган, «человек один не может ничего». Без помощи свыше, без благодатной поддержки он потерпит неминуемое поражение; жизнь сломает такого гордого человека, оставив лишь экзистенциальные развалины. До самого конца романа мы не знаем, чему посвящал свое время Юрий Живаго, каков именно результат его творчества. Лишь в стихах раскрывается его душа, алчущая Бога, жаждущая правды, и вот мы, например, читаем:

И март разбрасывает снег
На паперти толпе калек,
Как будто вышел человек,
И вынес, и открыл ковчег,
И все до нитки роздал.

И пенье длится до зари,
И, нарыдавшись вдосталь,
Доходят тише изнутри
На пустыри под фонари
Псалтырь или Апостол.

Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь,
Смерть можно будет побороть
Усильем Воскресенья.

Нежелание уподобляться своим гонителям и кровью отвечать на кровь, нежелание утверждаться на земле без Бога – вот главное послание романа Пастернака

Пасхальный дух пронизывает стихи из романа, вера в то, что самой стране после 1917 года, «сущей во гробех» будет «дарован живот» Христом Спасителем. Живаго под конец книги опускается, не хочет жить. Так кажется читателю, а быть может, герой уже предчувствует встречу с Творцом, свой скорый отход к Нему. Смирение перед испытаниями, даже если они так же страшны, как искус революцией и гражданской войной, нежелание уподобляться своим гонителям и кровью отвечать на кровь, нежелание утверждаться на земле без Бога, вера в то, что по природе своей человек слаб и звучит совсем не гордо, желание противопоставить эту тысячелетнюю мудрость новой морали ницшеанцев-большевиков – вот главное послание романа Бориса Пастернака. Моя теща все-таки была права, а я ошибался, не только потому, что Юрий Живаго и подобные ему интеллигенты-творцы, сгинувшие в революции, заслуживают сочувствия, и не только в том, что не все люди – борцы, но и в том, самом главном, что человек и не должен быть борцом, если под этим подразумевать самоутверждение вопреки обстоятельствам, ибо подлинная сила христианина – в сознании его слабости и беспомощности перед жизнью, в неспособности преодолеть чтобы то ни было без Божьей помощи.

Само название романа Пастернака намекает на то, что Юрий был доктором Живаго, то есть Живого Бога, он служил Ему так, как умел, спотыкаясь, греша, каясь, но «не мечтая о себе» (Рим. 12: 16), через всю жизнь он пронес христианское смирение, желание служить Высшему вопреки ходу истории. Сейчас, когда мировой кризис, не только экономический и культурный, но и духовный обнажил всю лютость терзающих человечество страстей, становится видно, к чему ведет ницшеанский культ силы и аморализма, безумие гордыни. Неужели нужна новая революция, чтобы понять, что мир неисправим, что без благодати Божией невозможно «творить ничесоже»? (Ин. 15: 5). Читая и перечитывая «Доктора Живаго» Бориса Пастернака, мы можем подумать не только о событиях столетней давности, но и о нас сегодняшних.

«Мертвые души»

«Мертвые души», роман Н. В. Гоголя. Титульная страница первого издания

Некоторые книги надо перечитывать регулярно и полностью, даже если кажется, что все в них знаешь и помнишь. Так, «Мертвые души» надо читать целиком – и первый, и второй том, ведь, скажем, первая глава второго тома не уступает по силе любой главе из первого. Мы так привыкли воспринимать эту великую поэму как всего лишь одиннадцать глав первого тома, что второй нам как бы и не нужен. Это большая ошибка, ведь, несмотря на то, что второй том так и не был окончен и известен лишь в первой редакции, поразительное ощущение целого и некой законченности не оставляет вас после того, как мы перевернули последнюю старицу «одной из последних глав» (как указано в тексте) второго тома «Мертвых душ» и прочитали последние слова: «и мы едва…». Привычные трактовки намертво вбили нам в голову понимание поэмы Гоголя как повествования о переходе от феодализма к капитализму, а излишняя фиксация на первых главах-встречах Чичикова с помещиками сильно обедняют текст книги. Важно, что, как и Достоевский впоследствии, Гоголь был «внутренним реалистом». Как потом у Достоевского, у Гоголя все происходит внутри человека, потому герои – это олицетворенные страсти, пороки человечества, а вовсе не психологические типы.

Эта книга не о крепостном праве. Она о том, что делает душу человеческую живой, и о том, что умерщвляет ее

Подобно тому, как все три брата Карамазовы (и даже Смердяков) есть в каждом из нас, так и помещики из «Мертвых душ», и сам Чичиков – в каждом из нас (потому в одном из мест поэмы, в одиннадцатой главе первого тома, автор прямо об этом и говорит). Безусловно, скупка душ мертвых людей живыми предстает в этой книге во всей свой чудовищности, как больше нигде. Романтик Гоголь, автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки» со всей их мистичностью, и в «Мертвых душах» поразил читателя некой необычностью замысла, хотя в принципе ничего фантастичного в нем нет. Тем не менее эта книга не о крепостном праве (по крайней мере, не только о нем). Она о том, что делает душу человеческую живой, и о том, что умерщвляет ее. Вернее, первый том – именно о том, что умерщвляет, а последующие должны были быть о том, что животворит. Прекрасная книга Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями», в ответ на которую Белинский и разразился своим неистовым письмом, полным мизантропии и русофобии, уже по сути превратила автора «Мертвых душ» из прозаика в духовного писателя. Потому ему было так сложно написать второй том о перерождении Чичикова, однако его талант не угас, и пусть сатиры стало меньше, чем печали, зато пронзительности стало едва ли не больше (вспомним повествование о Тентетникове).

Иллюстрация к роману «Мертвые души»

«Мертвые души» – конечно, книга о России, вызывающая улыбку и печаль, искренний смех и столь же подлинные слезы, не только потому, что у нас ничего не меняется (вспомним хождения Чичикова по канцелярии), а потому, что не меняется человечество. Гоголь, как христианин, верил в возможность индивидуального перерождения человека, но не человечества. Буквально каждая строка этой поэмы струится любовью к человечеству и своему народу: насколько же безумны те, кто утверждает, что Гоголь был мрачным и сумасшедшим человеком. Это могут сказать лишь те, кто не читал его книг! Светлый, невероятно жизнерадостный талант Гоголя проявился впервые в «Вечерах…» и полностью раскрылся, конечно, здесь, в «Мертвых душах». Это невероятно гуманное произведение, в котором нет ни слова осуждения в адрес человечества, зато полно негодования в отношении его пороков, в котором столько знания людей и жизни, что ни один современный автор не может поспорить с ним в этом. Это вечно живой текст, еще раз подтверждающий, что классика – это не пыльные фолианты у вас на полке, а живое дыхание жизни и культуры.

«Обломов»

«Обломов», роман И. А. Гончарова

Читая «Обломова» вместе с «Обыкновенной историей» и «Обрывом» пять лет назад, я склонен был видеть в Гончарове обличителя мечтательности и праздности. Повторно перечитывая его теперь, понимаю, что все не так просто. Во-первых, конечно, Штольцу уделяется гораздо меньше места, чем Обломову, чтобы можно было говорить о нем как о противовесе главному герою (в первой и третьей части он вообще не фигурирует как персонаж), но и теперь Штольц вызывает у меня восхищение, а Обломов – лишь сочувствие, которого не было при первом прочтении. Роман Гончарова – книга в первую очередь о любви, которой так и не дали хода, это книга о духовной трусости незаурядного и чистого человека. Обломов описан автором как человек, не желающий вписываться ни в карьерную гонку, ни в денежные махинации, ни в светское порхание по жизни, подобно стрекозе Крылова. И сам сон Обломова о его детстве – чарующие страницы, невероятно поэтичные, красивые – нужны Гончарову, чтобы подчеркнуть, ЧТО воспитало и вскормило главного героя и то, о чем он мечтает. Некоторые либералы видят в этой книге размышление о ментальности русского народа, однако это в корне неверно. Это книга именно о мыслящем сословии, даже не о дворянстве и не об интеллигенции, а именно о тех, кто привык работать в нашей стране не руками, а умом.

Роман Гончарова – книга о любви, которой так и не дали хода, это книга о духовной трусости незаурядного и чистого человека

Эти люди зачастую праздны и бездеятельны, мечтательны в аскетическом смысле этого слова. Обломова погубила обломовщина, образ жизни, в котором нет места труду, усилию, деятельному желанию переделать себя. Штольц все будит и будит его и все никак не может разбудить, не может разбудить его и любовь Ольги (страницы, посвященные развитию ее чувства, – одни из самых замечательных, мудрых в своей наблюдательности, в понимании женской натуры, какие были в нашей литературе). Обломов тоже способен на чувство, но оно превращает его в совершеннейший кисель, заставляет бояться малейших шорохов и общественного мнения. Если Ольгу любовь делает смелой, уверенной, одухотворяет ее, заставляет стремиться вперед, то Обломова сильные чувства лишь тормошат, но никак не могут пробудить от спячки, вдохновить на переделку самого себя. Роман Гончарова имеет колоссальное аскетическое значение для православного читателя. Он показывает подлинные бездны праздности и бездеятельности, которые способны погубить даже самую чистую душу. После второго прочтения для меня нет сомнений, что автор хотел вызвать сострадание к Обломову, но он же беспощадно ополчился на то зло, которое погубило его (герой и сам это понимает, вот в чем трагедия!).

Получается, что автор не осуждает героя, но сочувствует ему, как больному духовным недугом, при этом сам ненавидя этот недуг. Это ли не урок нам всем, как надо относиться к людям, чтобы не осуждать, при этом ненавидеть то зло, которое губит их и нас вместе с ними, ибо мы ничем от них не отличаемся! «Обломов» Гончарова написан неповторимым, лишь этому автору свойственным стилем: неторопливо, обстоятельно, чрезвычайно умно, с каждой страницей все более увлекая внимательного читателя поворотом не только сюжета, но и самой мысли автора. В отличие от многословного, перегруженного героями «Обрыва» и несколько простоватой «Обыкновенной истории», второй роман Гончарова способен удивить и поразить с каждым новым прочтением. Эта теплая книга, наполненная сочувствием к героям, заблудившимся в хитросплетениях жизни, может сыграть и чисто практическую роль в жизни читателя.

«Соборяне»

«Соборяне», роман Н. С. Лескова

Впервые прочитал «Соборян» Лескова двадцать лет назад, и этот текст сразу вошел в список моих любимых произведений: столь нешаблонно, ярко, с обилием запоминающихся деталей описывал Лесков русское духовенство, разрушая мои тогдашние стереотипы о Боге и Церкви. Сейчас, перечитывая этот удивительный роман вновь, замечаю в нем некоторые черты, которые вызывают у меня более сдержанную реакцию. Многое в «Соборянах» напоминает одну большую байку, анекдот, приправленный иногда слащавыми элементами, но эти комические зарисовки постепенно перерастают в подлинную трагедию. При первом прочтении не обратил внимания на главный конфликт романа, наибольшее впечатление произвели именно те сочные детали, которые теперь вызывают лишь улыбку, не более. Поражаюсь тому, как я раньше не видел, что основная коллизия книги – вовсе не история столкновения жителей «старгородской соборной поповки» с так называемыми «новыми людьми», а проще говоря – нигилистами, но борьба протопопа Савелия, ревнителя подлинного христианства, с бюрократами и крючкотворами.

Только истинный христианин может правильно понять болезни Церкви, проблему человеческого несовершенства в деле служения Богу и людям, лишь ему хватит мужества не осудить Церковь в целом и не отойти от Нее. Сам Лесков был таким христианином, он указывал на недостатки, ошибки, недочеты церковной жизни, но никогда не уподоблялся Хаму, смеющемуся над наготой отца. Протопоп Савелий Туберозов с мощью ветхозаветных пророков обличает чиновничество и буквоедство, неспособность увидеть за необязательным, внешним подлинный смысл общероссийской беды. Утрата онтологической серьезности, мировоззренческая шаткость, обращение всего и вся в шутку, безраздельное торжество нигилистического и революционного мировосприятия – все это вызывает его опасения, и, пытаясь этому противостоять, он надрывает свое здоровье.

Соборяне» – книга о кризисе, который переживала Церковь и общество в те годы, о бурях, их сотрясавших

Туберозов – не один такой в Церкви, его окружают не только негодяи, но даже хорошие в целом люди легко становятся заложниками либо новых идей, либо бюрократического крючкотворства. Туберозову буквально не на кого опереться в своей борьбе, даже на ближайших соратников: дьякона Ахиллу, растрачивающего на мелкие и большие проказы свой могучий дух, как ребенок ввязывающегося в разные приключения (это вообще очень живой, колоритный образ, восхищающий своей непосредственностью и пугающий своей залихватскостью одновременно), и отца Захарию, который не способен увидеть реальной опасности, надвигающейся на Россию и Православие. Однако ни их идейные противники, ни Варнавка Препотенский, растлевающий умы своих учеников сомнениями в Священной истории, ни хищный интриган Термосесов не смогли бы поколебать веру в Старом Городе, если бы тот не был разделен сам в себе. «Соборяне» – книга о кризисе, который переживала Церковь и общество в те годы, о бурях, их сотрясавших. Внимательно прочитав роман Лескова, мы можем пристальнее вглядеться в самих себя.

Как мы увидели, в этих пяти великих текстах современный православный читатель может заметить проблемы, которые никуда не делись из нашей жизни, они помогут ему лучше познать самого себя и мир вокруг. Вскормленная соками тысячелетней христианской традиции, русская классика сейчас куда живее нынешней мертворожденной литературы. Нравственные уроки таких книг, как «Господа Головлевы» и «Обломов», «Мертвые души», «Соборяне» и «Доктор Живаго», имеют колоссальное значение в мире, постепенно теряющем историческую память. Начав читать их детьми и перечитав в зрелом возрасте, мы можем избежать многих пагубных жизненных ошибок, как при взрослении, так и при старении. Это книги, которые надо постигать всю жизнь.