Откуда явилось чудо Оптиной: духовное становление первого оптинского старца преподобного Льва

Преподобный Лев Оптинский (Наголкин)

Древний монастырь над рекой Жиздрой, фигурка ангела на башне, имена, от которых явственно теплеет на сердце – преподобные Лев, Макарий, Амвросий, Иосиф, Нектарий… Оптина пустынь – эпоха русской жизни, одно из тех мест, которые дороги каждому из нас, без которых православная Россия немыслима. Оптина и внешне потрясающе красива, старинна, величественна, и внутренне благодатна; как множество обителей, где из столетия в столетие жили и молились люди. Но именно такой – единственной и судьбоносной – сделал ее великий подвиг Оптинских старцев.

Оптина подсознательно кажется чем-то незыблемым. Тем, что было всегда, потому что без нее невозможно представить нашей жизни; то богатство духовного опыта – любящего, трезвенного, истинного, – который оставили нам старцы Оптиной, необходимо в нашей бурной, переменчивой, неизбежно светской и нестабильной жизни, как самый воздух; и даже более того…

Но обратимся к хронологии. Преподобные Лев и Макарий полагали начало старчеству в Оптиной пустыни (кстати, только-только восстановленной) в начале XIX века, то есть фактически сразу после страшной для монашеской (да и вообще духовной) жизни екатерининской эпохи. Множество монастырей опустело, духовной жизни учили только «по учебникам» в академиях, во многом скопированных с католических. Чтобы переломить такую ситуацию, требовалось чудо. Вернее, два чуда – помощи Божией и твердого стремления к Нему человеков.

И одним из этих немногих, но верных Богу людей, которые вернули подлинное понимание веры и в светские салоны, и в крестьянские избы (и даже, пожалуй, самым знаменитым из них) стал простой мещанин города Карачева Лев Данилович Наголкин. Тридцать лет монашеского подвига, исканий, молитв, странствий, преодоления горьких искушений – вот что добровольно подъял он на себя, прежде чем стал Оптинским старцем Львом.

Он был молодым, талантливым, очень сильным. Правда, совсем небогатым; но это оказалось поправимо – он устроился приказчиком к купцу соседнего города Болхова Сокольникову и скоро вошел в полное доверие своего нанимателя. И неудивительно – кристально честный, которому можно доверить и хороший товар, и большие деньги; умный, который справится и с весьма рискованным предприятием; и к тому же настоящий богатырь, который голыми руками может победить волка (да, случилось однажды и такое на одиноком пути через зимний лес). Думается, что такой помощник – мечта любого предпринимателя. Сокольников настолько полюбил Льва Даниловича, что даже предложил ему породниться – у купца была дочка-невеста, и лучшего зятя он и представить себе не мог.

У него были прекрасные данные делового человека, но сердце его стремилось к иному – к иночеству

Но молодой Наголкин хотел совсем другого. У него были прекрасные данные делового человека, и это поприще он проходил как настоящий христианин, но сердце его стремилось к иному – к иночеству. Он, двадцатидевятилетний молодой человек, отказался от предложения Сокольникова, от семейного счастья, замечательной карьеры и от всего мира и отправился в Оптину пустынь.

На тот момент, в 1797 году, это был только-только оживающий после десятилетий крайнего упадка небольшой монастырь. Игумен Авраамий, назначенный настоятелем Оптиной незадолго до прихода туда Льва Даниловича, деятельно отстраивал обитель: вскоре появятся собор в честь Казанской иконы Божией Матери, больничная Владимирская церковь, каменная колокольня. Работы, в том числе тяжелой физической, было очень много; молодой послушник истово исполнял все, что ему поручали, а от усердия делал порой и гораздо большее. Однажды потребовалось за один день прокопать канал между двумя небольшими монастырскими озерами; для такой работы нужно было нанять двадцать рабочих, но Лев Данилович вместе с другим послушником, тоже богатырской силы, решились проделать все вдвоем – и сделали, причем действительно за день, к великому изумлению всех. Только вот аппетит у тружеников в тот день был исключительный: как впоследствии шутливо вспоминал сам отец Лев, «Мы вдвоем съели в этот день пятнадцать фунтов хлеба»^[1] (т.е. больше шести килограммов).

Кстати сказать, второй послушник-богатырь был старым знакомым и младшим другом Льва Даниловича – племянником его прежнего хозяина, купца Сокольникова. Звали его Максим (в будущем – архимандрит московского Спасского монастыря Мелхиседек); он был на тот момент еще подростком, но очень желал монашеской жизни. Он первым приехал в Оптину тайком от родных, а Лев Данилович, один только посвященный в тайну, в это время покрывал его бегство, «уверяя родителей, что их сын поехал на Валаам или Соловецкий монастырь»^[2]. Конечно, вскоре все раскрылось, но в конце концов Сокольниковы смирились с выбором сына. Дружба Льва Даниловича и Максима Петровича в монастыре только окрепла, оба подвизались вместе и в молитве, и в трудах.

Вид Козельской Введенской Оптиной пустыни в 1887 году. Иллюстрация: optina.ru

Но такие огромные нагрузки неполезны даже при исключительной силе. Преподобный Лев впоследствии, вспоминая о первом периоде жизни своей в Оптиной, писал: «Я там начало полагал и здоровье потерял»^[3]; впрочем, много лет спустя именно в Оптину вернется преподобный Лев по влечению сердца.

Но перед этим возвращением будут еще многие и многие странствия. Дело было в том, что Оптина пустынь, очень хорошая для монашеской жизни «своим безмолвным местоположением среди огромного густого бора, удаленным от мирского шума»^[4] и довольно строгим уставом, не имела еще в себе подвижников высокой духовной степени; хотя игумен Авраамий, монастырский старец Афанасий и некоторые иные лица были очень хорошими и трезвенными монахами, но в трудном деле высокого подвига и особенно умной Иисусовой молитвы не решались (и вполне разумно) руководствовать новоначальных более того, что постигли сами. Но идти по монашескому пути без руководителя крайне опасно, и Лев Данилович, прекрасно понимая это, просил у Господа послать ему наставника.

Преподобного Паисий (Величковский)

Прошло около двух лет. В Оптину пустынь проездом прибыл старец Коренной Рождественской пустыни иеродиакон Василий (Кишкин; ныне прославлен в лике святых как преподобный), недавно возвратившийся из молдавского Нямецкого монастыря, где он общался с учениками недавно почившего преподобного Паисия (Величковского). Встреча с ним оказалась судьбоносной для друзей-послушников Льва и Максима: они поняли, что этот подвижник и есть тот, кото они просили у Господа.

Личность и судьба преподобного Василия удивительны и требуют отдельной беседы; но опишем здесь хотя бы вкратце его жизнь. Он был сыном обедневшего дворянина Тимофея Кишкина и в миру носил имя Владимир. С раннего детства тихий и сосредоточенный, Владимир еще маленьким очень полюбил богослужение и в семь лет уже попросил у отца разрешения стать послушником Саровской пустыни. Отец, видимо, был очень внимателен к своему необычному ребенку, потому что на такую странную для детей просьбу согласился. Некоторое время Владимир прожил в Сарове, двенадцати лет посетил Киево-Печерскую лавру, а после поселился в Коренной пустыни, которая и стала на долгие годы его пристанищем. В это время он познакомился с самим святителем Тихоном (Задонским), «который стал его наставником и научил молитве Иисусовой» ^[5], общался и с некоторыми другими подвижниками благочестия. В 1795–1797 годах жил на Афоне, где изучил «скитский и общежительный уставы, афонскую аскетическую традицию» ^[6], а потом около года пробыл в уже названном Нямецком монастыре и наконец возвратился в Коренную пустынь.

Побеседовав с преподобным Василием, Лев Данилович и его друг решились следовать за ним, и начальство им не препятствовало. Они перебрались в Коренной монастырь, но ненадолго – преподобного вскоре назначили настоятелем Белобережской пустыни, и он вместе со своими учениками перешел в Белые берега.

Белобережская пустынь на тот момент была в запустении, но вслед за таким настоятелем вскоре собрались в нее и некоторые очень достойные насельники. Здесь Лев Данилович станет в начале 1801 года монахом Леонидом, а в декабре того же года иеродиаконом и через несколько дней – иеромонахом; здесь встретит еще одного старшего сподвижника и духовного друга своего на долгие годы, иеромонаха Клеопу (Антонова), тоже Нямецкого подвижника, постриженника преподобного Паисия.

Возведение в священный сан не изменило смиренное настроение о. Леонида: он по-прежнему трудился на простых тяжелых послушаниях

Возведение в священный сан не изменило смиренное настроение отца Леонида: он по-прежнему усердно трудился на простых тяжелых послушаниях; но и этим дело не ограничивалось. Однажды, например, отец Леонид допоздна возил с хутора сено, возвратился усталый, голодный, покрытый пылью; пошел в трапезную, сел кушать, и тут пришли и передали ему повеление настоятеля – «чтобы он немедленно шел в церковь и становился на клирос отправлять бдение»^[7]. Дело было в том, что братия монастыря взбунтовалась – настоятель не хотел исполнять какое-то их требование, и они отказались петь службу. Отец Леонид тотчас же встал, не окончив еду, пошел в церковь и вместе с еще одним насельником, также не присоединившимся к бунту, пропел все длинное монастырское бдение. В другой раз случилось иное искушение – один из монахов впал в прелесть и, убежденный лукавым, что уже достиг высокого духовного состояния, взобрался однажды на колокольню и стал кричать, что бросится вниз и останется жив, как сказано о праведнике в 90-м псалме. Отец Леонид, бывший в это время на каком-то послушании, бросился скорее на колокольню и в последний момент успел схватить несчастного за край одежды и спасти от смерти. А после сумел привести его в чувство: «разъяснил его заблуждение, и со временем тот пришел в себя»^[8].

Преподобный Лев Оптинский

Братия довольно быстро увидела, что вечно трудящийся, смиренный, простой в обращении отец Леонид – особенный и очень молитвенный монах. Кроме того, он искренне готов был каждому помочь, заботился о благе обители – и весьма успешно: его природная сметливость, деловитость и теперь оставались, конечно, при нем, и он был прекрасный хозяйственник. Даже когда по уходе на покой настоятеля преподобного Василия братия собралась избирать нового строителя, отец Леонид не пошел с ними, решив про себя: «Выберут кого-нибудь и без меня, а слышно, что в обители вышел весь квас»^[9], и пошел в квасоварню. Братия же, посовещавшись, решила, что и некого избирать, кроме как отца Леонида. Пошли, нашли его, взяли из рук его черпак, одели подобающе и повезли к епархиальном архиерею, епископу Орловскому и Севскому Досифею (Ильину), который и утвердил нового настоятеля Белобережской пустыни.

Новая должность нисколько не изменила отца Леонида; впрочем, его не изменит ничто, и до самого конца жизни он будет таким же простым и прямым, отзывчивым и добрым к окружающим, строгим к себе, смиренным и бодренным. Из времени же настоятельства преподобного Леонида в Белых берегах архимандрит Агапит передает такой рассказ: в Белобережской пустыни жил иеромонах Гавриил, тоже карачевский уроженец; ему нужно было съездить в родной город, и он попросил об этом отца настоятеля. Преподобный Леонид пообещал при первом же случае взять его с собой в Карачев.

«…случай не замедлил открыться. Отцу настоятелю почему-то нужно было поехать в Карачев, и потому накануне поездки он велел отцу Гавриилу готовиться к пути. Но у отца Гавриила давно уже все нужное было подготовлено – праздничная ряска и камилавка, уложенная в камилавочник. Настал час отъезда. Помолились Богу. Выходят. Смотрит отец Гавриил – подали телегу с передком, запряженную в одну лошадь. “Где же кучер?” – спрашивает отец Гавриил. “Какой?” – возражает настоятель. Отец Гавриил: “Чтобы править”. Настоятель: “Чтобы у меня для одной лошади трех кучеров? Спасибо! Садись-ка, брат, на передок, а устанешь – я сяду. А это что? Камилавочник и ряска? Да я и сам камилавки не беру с собой. А ты, если берешь с собой парад, так садись на мое место, а я лошадью править буду”. Тотчас и сел на передок. Сконфуженный отец Гавриил был уже и не рад, что взял свой “парад”. Немедленно снес его в келью и попросил отца строителя сесть на свое место, а сам занял должность кучера»^[10].

Схимонах Феодор (Ползиков)

Вскоре по назначении отца Леонида настоятелем перешел в Белобережскую пустынь другой замечательный подвижник, схимонах Феодор (Ползиков) – земляк преподобного, тоже уроженец города Карачева. Отец Феодор многие годы подвизался в обители преподобного Паисия Величковского, пришел туда после тяжелой душевной трагедии без средств к существованию, был принят в обитель самим великим молдавским старцем и под руководством тамошних подвижников стал очень хорошим опытным монахом. Знакомство отца Леонида с отцом Феодором состоялось еще до назначения преподобного настоятелем и очень быстро переросло в духовную дружбу, которая продлится до самой кончины отца Феодора, сквозь все – и розные, и общие – подвиги и скитания. Отец Феодор стал старцем отца Леонида, и, пока тот был простым иеромонахом, он часто, с разрешения монастырского начальства, отлучался в Чолнский монастырь, где жил в то время отец Феодор, наставлявший еще молодого подвижника в духовной жизни. После принятия настоятельства отец Леонид лишился этого духовного утешения; но, по милости Божией, ненадолго: он стал настоятелем в 1804 году, а в 1805-м отец Феодор перешел в Белые берега.

При всех своих хороших административных данных, о. Леонид нисколько не чувствовал должность настоятеля своей

Впрочем, настоятелем преподобный Леонид пробыл недолго – всего около четырех лет. При всех своих хороших административных данных, которые еще в миру сулили ему прекрасную карьеру, отец Леонид нисколько не чувствовал эту должность своей. Как сказал другой великий святой, тоже из купеческого сословия, преподобный Серафим Саровский:

«…когда не был я еще в монастыре, мы, бывало, торговали товаром, который нам больше барыша дает. Так и вы, батюшка, поступайте, и, как в торговом деле, не в том сила, чтобы больше торговать, а в том, чтобы больше барыша получить, так и в деле жизни христианской… дело наше христианское состоит не в увеличении счета добрых дел, служащих к цели нашей христианской жизни только средствами, но в извлечении из них большей выгоды, то есть для большего приобретения обильнейших даров Духа Святого»^[11].

Чувствовал преподобный Леонид, что не приносит ему этого «барыша» даже очень хорошо исправляемое дело настоятельства, а нужно ему совсем иное. К тому же старец его, отец Феодор, перенес вскоре по переезде к нему в обитель тяжкую болезнь, во время которой имел видение, и после сего удалился в пустынную келлию для уединенных подвигов; с ним ушел в пустынь и второй духовный друг преподобного, отец Клеопа (Антонов). Поэтому отец Леонид в 1808 году подал прошение об увольнении с должности настоятеля и, получив положительный ответ, удалился в пустынь к своим старцам, где, вместе с новым подвигом, по всей видимости, вскоре принял и новое звание: схиму с именем, под которым он и известен ныне всей России, – Лев.

(Продолжение следует.)