Крестоподобный взгляд

Иерихон

С двухметровой отметки можно хорошо рассмотреть и муравья «бредущего по чаще дикой» и «горний ангелов полет». Естественной силы зрения вполне хватает, чтобы воспринять красоту полевых лилий, сияющую радость детских лиц, буквенные знаки на вощеной бумаге, чудесный улов на берегу Генисаретского озера, и открытую дверь в дверях Гефсиманского Гроба. Я вижу только то, что постигает умная моя душа. Если же человек вооружает свои очеса «волшебным прибором Левенгука» или подзорной трубой, то приобретает способность разглядывать черные дыры в небесах, таинственные двухжильные атомы «на кончике иглы», и неотмирные кварки «во чреве китовом» ядерного ускорителя. Мировосприятие человека умножается. Он еще крепче сжимает мировое тело в железных тисках своих полушарий; исследует его, наблюдает, расчленяет, выворачивает наизнанку и открывает удивительные законы и положения; доводит их до общепонятных формул и начинает благожительстовать в соответствии с этими новейшими научными натуралистическими выводами.

Но эта добродушная картина всеобъемлющего технологического взгляда относится только к внешней фактологической стороне человеческого бытия. События духовные, промыслительные чаще всего проходят, шуршат и комкаются перед взором современного человека, как газетные листы заводских многотиражек. Черно-белые, линейные, отформатированные знаки во всех плоскостях взгляда.

О, если бы нам было дано, хотя бы единый раз, «ниже капля слезная, ниже капли часть некая» взглянуть вещими глазами пророков или огнезрачными очесами ангелов, на словно бы суетные и привычные, как вращение поршня, обороты нашей общей человеческой жизни, то судьбы мира сложились бы в совершенно иную, празднично-покаянную историю.

Первая твердыня на пути древнего Израиля при входе в Землю Обетованную была Иерихонская крепость. Народ Божий, истомленный сорокалетним странствованием по пустыням Востока, устрашился, узнав о неприступности ее каменных стен, и загоготал, как гусиное стадо о возвращении под сень пустынных чахлых земель.

Тогда смиренный вождь Иисус Навин, получивший от духовидца Моисея полноту «вязать и решать» укрепил пророческим словом пошатнувшиеся сердца Божьих людей и повел их на приступ Первой Преграды. Но острые морды мечей, уткнувшись в темноту ножен, как голодные лисы в норах, остались на месте; но крутые месяцы луков праздно болтались за плечами; но колеса щитов не стучали по железным дорогам войны. Было тихо в стане Древнего Израиля. Он, медленно, как пахотный бык, по повелению Господню, совершал, в шесть дней единожды, безмолвные молитвенные круги вокруг городских стен Иерихона. Лишь на седьмой день вострубили «семь труб юбилейных перед ковчегом», весь «народ, способный к войне… воскликнул громких голосом» (Нав. 6, 2–4), закричал так, как кричит роженица, изводящая двойню, и каменная высоколобая стена обрушилась до основания, упала во вне города на широкие скулы свои. Израильские воины взметнули мечи раскаленные шестидневным терпением и со всех сторон устремились на взятие Иерихона. Участь его была решена… Так эту первую победу, в начале завоевания Земли Обетованной Промысел Божий благоволил запечатлеть в Священном Писании.

Несомненно, это описание, этот священный взгляд, суть односторонний. Более того, любой взгляд, даже если он устремлен на землю с высоты «мысленного жертвенника Божьего» будет именно таким – дробящим событие, то есть односторонним. Я не кощунствую и не играю в юношескую оригинальность. События жизни Христовой описывают четыре апостола: Матфей, Марк, Лука и Иоанн, а не один Самый Правильный Евангелист. Если бы для раскрытия Таинства Домостроительства было необходимо Вход Господень в Иерусалим описать с точки зрения «жребяти осли» (Мф. 21, 7), то мы бы его получили, как получил Валаам предупреждение от ослицы. Односторонность взгляда – это бедная участь нашего земного сознания, не могущего охватить событие крестоподобно, по всем жизненно-смертным векторам.

Человек, защищает благополучие своей психики от многообразных перегрузок смыслов, происходящих с ним событий, тем, что событийный взгляд принимает в единственном числе, отвергая, лучше сказать, не замечая прочие его трактовки. Так проще, небоязненно живется. Наверное, некоторым, особенно «мятущимся», людям, хотелось бы, чтобы не существовало никаких живых «противоречий» и разночтений среди Евангелистов, а было бы спущено с небес вместо Нового Завета, яко роса на Гедеонову «стриженую шерсть» (Суд. 6, 34) Единственно Правильное Свидетельство, сокращенно: ЕПС.

Сегодня это свойство сознания – сужать глубину восприятия мира, делать его плоским, картонным, игровым, чтобы облегчить свое пребывание в потоке жизни – используется современной культурой, средствами массовой информации повсеместно, на всю катушку, разумеется, чаще всего, киношную. Мы благодарны им за щадящую психотерапию подачи материала, за то, что «Тефаль думает за нас», но мысли, к сожалению, как надоедливая летная мошкара, пока все еще зудящей тучей досаждают уму и сердцу.

А сейчас начнется самое интересное для вас, читатели. Мы отвыкли от высокого слога, мы стыдимся его, как газетной болтовни, потому что одурели от красивых словосочетаний. Всякий раз, когда до косного уха доносятся некие великие глаголы, я это замечаю по себе, щелкает тумблер и свет сознания гаснет. Душа погружается в темную тишину. Это лучше, чем слышать пулеметные дроби благодушных карамельных призывов. Это тоже одно из «завоеваний Октября». Наверное, за годы советской власти ни один народ за все время существования человеческой цивилизации не получил на единицу гражданского населения такой роскошный, «поливитаминный» паек прекрасных и совершенно бессмысленных лозунгов и зазывов. «Все во имя человека! Все для блага человека!»- это только один из них, но сколько он пробуждает воспоминаний!

Одномерность – застлала не только взгляд, но и полонила слух. Рекламная пауза – это пауза сознания, черная пауза жизни, когда вместо тебя живут виртуальные герои телеэкрана. «Дело Симулякра живет и побеждает». Но мы тоже не лыком шиты, не на подтяжках штаны носим. Я не скажу читателям, не нравится, выключайте. Дескать, сие Ваше свободное право. Вы за это право деньги платите. Напротив, я прошу вас остановиться, сосредоточить сердце, подышать со мной «на стекла вечности» (О. Мандельштам), увидеть своеобразный узор своего живого дыхания. Я все-таки буду говорить с тобой читатель, так, как говорил бы с другом «на кухне» – один на один, глаза в глаза, душа в душу, глагол в глагол, жизнь в жизнь. Одномерность не выдерживает давления высоких слов и рвется, как вольфрамовая нить под красным пасхальным током Истины. С этого красивого образа и начнем.

Представьте события Иерихонской осады в зарубежном блоке новостей центрального «Первого Канала». В течение семи дней специальные корреспонденты с места боевых действий по телемосту открывали бы в милой профессиональной беседе с ведущей Екатериной Максимовой все странные перипетии этих военных круговых передислокаций Израильского войска. Я слышу взволнованный голос телекомментатора из динамиков, отодвигаю подальше во избежание соблазна, чашку сладкого чая, отворачиваюсь от корзинки с печеньями и настраиваюсь на сопереживание: «Сегодня, дорогие зрители, мы ведем первый репортаж с места боевых действий. У нас непривычно тихо. В лагере народа Божьего женщины пекут ячменные лепешки и варят чечевичную похлебку. Дети играют в догонялки между палатками. Мирные будни войны. А что там происходит у Иерихонских стен? К несчастию, ничего интересного. Воины Израиля, как стадо кротких овнов, придерживая мечи, в предшествии лиц священного сана, обходят вокруг крепости. Я не слышу, о чем они говорят. По-моему, они двигаются молча. Что это психическая атака, рассчитанная на противника или напряженная внутренняя подготовка к штурму? Я не знаю. Посмотрим… Мы напряженно ждем... Сегодня второй день осады. Ничего не изменилось. В лагере народа Божьего по-прежнему, по-домашнему тихо и мирно. Мужи Израильские, придерживая оружие, вновь в полном молчании совершают обход вокруг городских стен. Никто из них не посылает на головы врагов ни проклятий, ни «огненных углей» благословений. Странно. Все это странно, но скучновато. Оставайтесь с нами… Итак, сегодня третий… четвертый.., пятый.., шестой день боевой операции у стен Иерихона. Мне здесь неинтересно. Честно сказать, тут вообще, ничего не происходит. Совершенно ничего. Я теряю квалификацию. Наш канал теряет зрительский рейтинг. Но мирные будни войны продолжаются. За эти дни в Израильском лагере родилось 8 мальчиков и 5 девочек. Было отпраздновано 28 дней Рождений. Съедено около трех тысяч баранов и 16 тысяч хлебов. Поставлен один мировой рекорд по непрерывному поддержанию очажного огня. Больше сообщать ничего. Я целыми днями слушаю Предания и засыпаю с первой звездой. Сегодня седьмой день боевой Иерихонской операции. Дорогие зрители, простите нас, не уходите от экранов телевизора. Посмотрите еще раз на этих прославленных воинов Востока, закаленных в многочисленных битвах с иноземцами. Как они стройно, дружелюбно в седьмой раз бредут круговым ходом вдоль стен Иерихона. Не правда ли, они прекрасны, как ливанские кедры?... Я уже привык к тишине. Птички поют. Дети всхлипывают во сне. Головы вооруженных воинов, кажется тоже, под палящим солнцем Земли Обетованной, как спелые колосья, клонятся набок. Наверное, сейчас все воинство остановится и живописно раскинувшись в тени Иерихонской стены, будет досматривать утренние сны… Но что это?! Вы слышали?! Раздался священный трубный глас. Какой он могучий! У меня чуть не лопнули барабанные перепонки! О, все израильские солдаты подняли мечи, сняли перевязи со щитов и закричали так страшно, как будто увидели собственную смерть! Что, это?! Вы видите, видите?! Дорогие зрители, сенсационные кадры, сейчас в прямом эфире стены Иерихонской крепости падают до основания! Вот это мощь семидневного молчания! Самое время для рекламной паузы! Но потом, потом! Воины Народа Божьего с дикими криками бегут со всех сторон в пределы беззащитного города. Сопротивление бесполезно. Неожиданная победа! Почему упали стены?! Никто не знает! Это вообще просто небывалый какой-то факт, ветер или излучение какое-то там космическое? Но, в общем, мы стоим перед фактом: стены развалились, и город мгновенно взяли приступом. Все это страшно непонятно, но, в общем, все, конец спецрепортажа! Встретимся завтра! В это же время! Ура, дорогие товарищи! Катя, до свидания»!

Что бы совершил, вождь Иисус Навин, если бы лицезрел события Иерихонского штурма по телевизору, а не как прямой участник боевых действий? На взятие, какой следующей крепости он бы воодушевил свои священные полки? Телебашни в Останкино? Вполне вероятно. Но где он русский Иисус Навин, или хотя бы, сочувствующая Правде блудница Раав? Где он вождь Господнего воинства, что вселит Народ Божий в Землю Обетованной Истины, сокрушив все «десять царей» односторонней Лжи? Вопросы риторические.

Вспоминается другая, более близкая на пространственно-временном отрезке, трагическая история: осада первомайского ДК завода шарикоподшипников. В те дни, в здании этого дворца культуры во время вечернего представления мюзикла «Норд-Ост» русские люди, числом около восьмисот, были взяты в заложники чеченскими смертниками-террористами. Среди них были не только мужчины, но и молодые женщины, обвязанные взрывчаткой, как саженцы обрезками из старых ватников. Репортажи с места события передавались по всем телевизионным каналам каждый час. Своевременность подачи материалов была на пределе технических возможностей. За профессионализмом журналистов просвечивало, как солнце сквозь бетонные плиты, скорбное личное участие. Даже голоса высоких государственных мужей были окрашены в теплые тона человеческого сострадания.

Каждый из нас в эти горестные дни был, как Иона «во чреве китовом», по-новому осмысливал события своей жизни, беспощадно выбрасывал из сердца все, что мешало сердечному сопереживанию собратьям, попавшим в смертное пленение. Наверное, многие «благоразумные разбойники», то есть мы, соотечественники, поставили в зависимость от исхода этого террористического акта, свою дальнейшую судьбу, свое миропонимание. Все ждали от кремлевской власти поступка, «гласа священных труб у стен Иерихона», без трусливой оглядки на плоский затылок «мировой демократий». И наши тлеющие ожидания в этот раз, сидящие в Кремле, не обманули. «Свершилось» (Ин. 18, 5), в назначенное мгновение, по Московскому времени, было отдан приказ – простой и точный, как бросок в дзюдо – о взятии Дворца культуры штурмом, силами спецподразделений. Ночная боевая операция, заранее тщательно продуманная, была совершена русскими воинами в самые сжатые сроки, по умным законам боевого товарищеского взаимодействия, с наименьшими человеческими жертвами. Все женщины-смертницы, держащие на груди, как укутанные в тряпки младенчиков, бомбовые заряды были сняты снайперами по единой команде за один выдох. Остальные военные противники были разбиты в прах в короткой автоматной перестрелке. Ни одно взрывное устройство не сработало. Все чеченские смертники получили в лоб последнюю контрольную роспись русского оружия.

Господи, я помню, как мы по-детски, нестройно веселились, и по-взрослому, уставали от собственного шумного ликования! Как мы «веселыми ногами» шли служить благодарственные молебны об избавлении плененных и скорбно-простодушно возносили заупокойные прошения о тех, кто не избежал смертной участи! Наверное, эта радость была сродни той, что испытали наши матери и отцы в день объявления об окончании Великой Отечественной войны. Во всяком случае, после этих событий, мне «отчасти, как сквозь мутное стекло», говоря апостольскими словами, стали понятны радостные слезы и горестные «убитые» улыбки на лицах людей, встречавших тот День Победы, весной сорок пятого года.

История повторяется, но люди всегда умирают один раз. Века сменяют века, а для человека каждый его новый день – первый, а для Бога – последний, сладкий день, когда Он «почил от всех дел Своих» (Быт. 2, 7), предоставив человеку творчески осваивать райское и земное пространство. Первый день человеческой жизни оказался для Бога Последним. Звучит двусмысленно, но смысл утверждения, что мы трудимся в «Последний день» (Ин. 12, 48) проясняется.

Мы живем в Последний день Бога, в День Его недреманного «почивания». Он завещал нам Свое служение миру, поставил над всем космосом «царями и священниками»( Откр. 1, 6), а сам отошел «от всех дел», чтобы даровать человечеству великую дерзновенную свободу сотворчества с Ним. Это первое упоминание в Священном Писании о божественном кенозисе. Творец самоумаляется перед Своим творением, дабы Его «дети» (Ин. 13, 33) смогли первостатейно явить свое человеческое предназначение. Господь, как плотник, вложив в сыновни руки инструменты, на время урока уходит из мастерской, чтобы сын почувствовал себя ответственно-свободным перед поставленной отеческой задачей. Он доверяет нам вещественную «брачную одежду» своей творческой славы, открывает пред нами всю вселенную, чтобы в конце времен наш Первый человеческий день соединился, «неслитно, нераздельно, неизменно, неразлучно» с Его Последним днем в пределах тварного мира. Это слияние дней в один, как соединение двух сердец и будет Восьмым Днем «жизни будущего века», когда « языки умолкнут и знания упразднятся» (1 Кор. 13, 8), а История людей, как лепта бедной вдовицы, тихо звякнув в сокровищнице Божьего Промысла,навсегда растворится в чистом огне Пришествия Сына Человеческого, «примиряющего с Собою все» (1 Кор. 1, 20).

Однако, вознеслись мы высоко. Вернемся к видимой повседневности. Исторический опыт народа – это золотой запас его будущих мировых побед. У русских людей, особенно в двадцатом веке, он пополнился многократно. Хватит, чтобы дотянуть до «коня бледного» (Откр. 6, 8). Спустимся еще пониже, чтобы стало хорошо видно здание первомайского Дворца культуры. После его блистательного штурма стало ясно – Америка нам не указ. У нас у самих борода до пояса, а усами может ботинки завязывать.

Тут-то бы и собраться «едиными устами и единым сердцем», как поется на Литургии верных, и, взяв штурмом начальную «иерихонскую крепость» народного малодушия, сказывать, «глаголом жечь» и действовать по державной государственной совести, последовать во внутренние пределы Истины. Эта Малая Отечественная Победа могла бы стать отправной точкой возрождения национальной идеи, новым могучим побегом на засыхающем древе «мамрийского дуба» (Быт. 13, 18) русского самосознания.

Но этого не случилось. Правда потеряла объем и цвет, и вывернутая наизнанку, как больничный халат, больше стала похожа на старую ветошь одинокого мнения. Неожиданно для всех, из этой крещенской купели победы и выскочил бес одномерности. Он хоть и картонный, нарисованный, да широкий, как театральный занавес, за его праздничными складками трудно разглядеть Истину. Более того, сама Истина, как полнота смыслового ведения, сквозь щели этой бесовской ширмы, кажется не более, чем очередными дешевыми декорациями к спектаклю «Россия – любовь моя». Итак, после освобождения заложников, по всем каналам связи в течение нескольких дней трубили в « священные трубы»; телевизионное «лихо-одноглазое» непрестанно вещало об удивительной победе русского спецназа по прямому приказу из Кремля! Сие было торжество государственного ЕПР (Единственно Правильного Решения)! Победа демократической мудрой силы над разгулом чеченского терроризма! «Катя, до свиданья!».

Разумеется, всякая власть творит свою мифологию. Это дело привычное не только для «Старшего Брата», просвещенной французской монархии, «товарища Сталина», английского парламента, демократического режима, но и для «Соломоновой» богопросвещенной власти. Таковы ее природные основания. Жизнь любого государства протекает в ежедневном противостоянии другим государственно-политическим системам. Евразия, вообще, особенно западная и центральная ее часть, больше всего напоминает старенький маршрутный автобус в часы пик: все толкаются, тщетно выискивают местечко посветлее, повоздуховитие, наступают пребольно каблуками на ноги соседа, иногда нарочно, но чаще от безысходности, но никто не выходит. Сели, едем, уж как-нибудь с Божьей помощью, дотерпим, доберемся.

Одно Государство важно сидит на переднем сиденье, пытаясь указывать водителю дорогу, другое Государство по-детски радостно трясется в автобусном хвосте, третье, раскорячившись с газетой в проходе, мешает остальным суверенным странам изъявлять свою свободную волю. От этого никуда не спрятаться. Какое бы мудрое геополитическое решение не принимала одна страна, учитывая множественные интересы других стран, всегда найдутся две-три обиженных державы. Поэтому, в правильности своих законов и постановлений, следует, прежде всего, убеждать собственный народ. А уж народ, если понадобится, поможет в случае чего, убедить в верности решений и прочие равновеликие чужеземные суверенитеты!

Однако, на поверку действительно мудрых судьбоносных решений, государственных побед и великих экономических преобразований оказывается до обидного мало. Другие народовластия тоже не дураки. У них такие же немалые амбиции и претензии. Что же остается на долю властной верхушки? Остается надувать воздушные шарики событий и свершений, воздвигать иконостасы правых дел, утверждать на путях хоругви памятных дат и праздников. Другими словами, малое претворять в великое, а великое возводить в постоянное свойство данной власти. Это собственно и есть способ творения мифологии государственного стандарта. Исходя из этой теоретической посылки, мы является постоянными свидетелями практических результатов: власть всегда все делает правильно, «единственно верно», все ошибки и просчеты отписывает на невежество народа и чиновничьего злоупотребления на местах, а все победы отождествляет с собой. «Славьтесь сильные в Сионе!»

Но мы не должны заблуждаться. Одномерность выгода любой власти во все времена. В этом она тождественная с телевизионными шаблонами вещания. Из этого ящика ей не выпрыгнуть, как диктору из телевизора. Так должно быть. Это ее священное римское право. Отнимать нельзя, обидится до зела, ибо «простому народу знание об истинном положении дел в Отечестве только мешает сосредоточиться на очередных задачах трудовых будней». С этой вольной подспудной цитатой в средствах массовой, так и хочется написать, дезинформации, мы встречаемся ежедневно. Они нас убеждают, мы делаем вид, что убеждаемся. Крестики-нолики. Морской бой. Первая Чеченская компания.

Еще раз повторюсь. Эти плоские акварельные репортажи совершенно естественны. Любая власть на них обречена. Поэтому замечу не за страх, а за совесть. Как человек, у которого правая нога с рождения короче левой, блуждая по лесу, должен чуть-чуть забирать в сторону наименьшей, чтобы двигаться по прямой, так и власть, зная о своей удобонаклоняемости к определенному виду зла, призвана делать «поправки к конституции», творить законы с оглядкой на свой желчный характер. Но сегодня, Слава Богу, ни власть, ни демократическое телерадиовещание, ни информационные потоки, поддерживаемые олигархами, нисколько не мешают нам посмотреть на историю штурма дома культуры объемно, в «обратной» иконной перспективе. Не вдаль, а напротив, приближая событие до того, что оно входит в сердце и уже штурм совершается на твоих сердечных подмостках. «Каждый перед всеми за все виноват» – именно тогда и вспоминаешь.

Итак, если отложить в сторону полушутливый тон описания захвата Иерихона, оставив только внешнюю фактическую суть рассказа, то мы получим способ подачи материала, тождественный с тем, что использовали отечественные телеканалы для словно бы «объективного», всестороннего повествования об осаде и штурме Первомайского ДК. Бог в этих телерепортажах, как говорится «не ночевал», и «не ходил… во время прохлады дня» (Быт. 3, 8). Автономность у нас полная, как у атомохода в Ледовитом океане. Мы все сделали сами. Такие умные, счастливые и расторопные! Такие простите, круглые дураки, что катимся в своих представлениях о мире, как колобки в темный лес! А что стена Иерихонская? Она просто сама, своевременно упала, от древности замшелых кирпичей развалилась. Девять тысяч лет стояла, а тут возьми и упади, как забор соседский по дачному участку. В жизни, брат, и не такое бывает. Надо только с умом все разлиновать и действовать неукоснительно по плану, и все придет: и на рубле золотые зайчики запляшут, и стены повалятся, и бомбы отсыреют от спецназавского пота, и бесплодная смоковница принесет «много плодов» (Ин. 12, 24).

Одномерность взгляда сегодня торжествует в нашем Отечестве не только в злобе повседневности, в «утомлении наступающего дня», но и в священные часы русской истории, такие как освобождение «Норд-остовских» заложников. Говорить об этом особенно горько и надсадно. Но другого выхода нет. Свидетельствовать необходимо. Называя явление своим именем, мы становимся способными раскрывать подлинный смысл других происходящих событий. Если я научился различать всего один «черный цвет», то я уже никогда не спутаю его с «белым». Постигая царящую повсюду легкую одномерность ведения, я приобретаю силу смотреть в лица событий, пусть не вещими очами пророка, но хотя бы   не с широко закрытыми глазами телезрителя. Это почти по-апостольски. «Что же скажем? Неужели от закона грех? Никак. Но я не иначе узнал грех, как посредством закона. Ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил: не пожелай. Но грех, взяв повод от заповеди, произвел во мне всякое пожелание: ибо без закона грех мертв... Итак, неужели доброе сделалось мне смертоносным? Никак; но грех, оказывающийся грехом потому, что посредством доброго причиняет мне смерть, так что грех становится крайне грешен посредством заповеди». ( Рим. 7, 6–13)

Унывать не следует. «Неужели доброе сделалось мне смертоносным?» Неужели знание о всеохватной одномерности станет для меня поводом скиснуть, как просфорное тесто. Напротив, «если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» ( Мф. 6, 23), если я узнал о своей близорукости, то у меня появляется возможность исправить зрение. С этих пор меня уже не проведешь. За одного битого, двух небитых дают, а за одного зрячего семь слепцов цепляются. Я не воинствую против телевизора. И свой собственный закапывать на пустыре не собираюсь. Не по Сеньке шапка. Это тоже происки духа одномерности, картонного беса культурных страхований. «Богу Богово, кесарю кесарево», телевизору телевизорово. Стоит он маленький, черненький, как корытце, жалостливо так таращится темным стеклянным глазом. Включишь его, вроде, малость оживет, поморгает, одномерность взыграет в нем, расцветет, как радуга завета над Ноевым жертвенником, а ты вместо ее семицветного сияния, видишь только пропущенную через мясорубку телеобъектива, однородную несвежую массу реальности. Телевизор – это не древний ящик Пандоры, а черная коробка балаганного иллюзиониста. Нам известны все его хитрые проделки и таинственные забавы, «ловкость руки и никакого мошенничества». Первая сигнальная система сознания любит сладкое младенческое питание. «Сникерсни, не тормози!» – это про нее. Вторая – твердую и, преимущественно, горькую. Это не всем по зубам. Не каждому по вкусу. Кто в детстве не благоволил к мороженке или шоколадке? Так и с телеэфиром. Подсесть на Останкинскую иглу, могут только «песочные человечки», мыслительные инфузории в туфельках. А если серьезно, то телевизор может забодать антенными рогами только тех, кто хоть и носит штаны на ремне, а на самом деле каждую ночь заглядывает под кровать в поисках чудовищ и мечтает о целой коробке шоколадных пастилок!

Телевизор – «отец русской демократии», старший брат подростковых тусовок, архетип детского сознания. «Покажите нам мультик-пультик» – звучит почти как строчка из «Символа веры» для нескольких поколений. Ныне это средство связи стало цветной иконой одномерности, ее реальным символом присутствия в мире. Возможно, что сегодня никакой другой элемент культуры не отражает, с такой очевидностью всю онтологическую ущербность, тленность и трагичность человеческой жизни. Телевизор не дает нам забыть о Рае. Он самим фактом своего существования напоминает о том, что мы живем в мире, где властвует Одномерность с большой буквы, где все и вся влечется к Одномерности, к плоскости «совершенно плоского экрана», то есть к смерти. И, если в прошлые века трезвящиеся монахи воздвигали посреди своей кельи гроб, как всегдашнее напоминание о часе смертном, то сегодня, говорю это без всякого эпатажа, следует ставить телевизор. Разумеется, отключенный и без антенны. Никто же из чернецов, для пущей убедительности, не полагал в гроб настоящих покойников. Во всем следует соблюдать меру. Не могу удержаться от небольшой инструкции. Лучше всего, для переживания смертной памяти, подходит наш старый, черно-белый, отечественный телевизор. Он, как грубая гробовая колода больше подходит для символа истлевающей жизни, чем все эти пластмассовые иноземные ящички.

Меньше «зерна горчичного» мне бы хотелось, чтобы читатели восприняли мое предложение только, как забавную шутку. Если это «шутка», то гоголевская, «сквозь слезы». Так Давид «посмеялся» над Голиафом. Он отрубил великану голову его же мечом. «Посмеемся» же и мы над нашим великим пристрастием к Одномерным Зрелищам.

Большинство из нас были свидетелями захвата театральных заложников чеченскими террористами благодаря телевещанию. Это «соль» нашей жизни, наш привычный способ, хорошо, что пока еще не единственный, соприкосновения с миром. Нам всем показывали одни и те же кадры хроники штурма первомайского Дома культуры: взволнованные лица журналистов, убедительные жесты государственных чиновников, усталые глаза родственников заложников, нарочито-спокойные разговоры террористов, кого и когда они будут убивать, недовольные взгляды военных, стреляющие на бегу из автоматов спецназовцы, разбитые окна, огненные следы трассирующих пуль, переходы, лестничные площадки и коридоры захваченного здания, простреленные лбы террористов, измученные лики заложников, радостную суету освобождения, и единые слезы спасенных и спасающих. Все это было показано. Обо всем мы были проинформированы. Как эти события осмыслили в отечественном телерадиовещании, мы не забыли. Помним, как Адам о грехопадении.

Утешает другое. Не все русские люди, «видя не видели, и слыша не слышали» (Мф. 13, 13), когда, буквально, с молитвой, следили за новостями о «Норд-остовских» заложниках. Все пребывали в молитве. Многие в эти дни приходили в церковь с покаянием в личных грехах. В храмах, и не только городских, но и на сельских приходах, священники вместе с народом Божиим возносили к Богу трудные прошения об избавлении плененных, об умягчении злых сердец обезумевших захватчиках, о содействии Божием русскому оружию. А сколько православных людей в своих домашних пределах творили молитвенных земных коленопреклонений! И это не просто красивые слова. Это то, чему я был личным свидетелем во дни этой осады. Сколько в монашеских кельях затеплилось неугасимых лампад и было наложено на себя суровых постов и обетов! И исполнено! Сколько огарков свечей, как отстрелянных духовных гильз, было собрано с подсвечников нашими «белыми платочками»! Одному Богу известно о молитвенном подвиге, за взятых в смертный плен людей, первоиерарха Русской Православной Церкви – Патриарха Алексея. А чем измерить силу Гефсиманских молитв самих заложников? Многие из них, именно тогда, глядя не на икону Спасителя, а в пустые зрачки собственной смерти, узнали в крепкой молитве о том, что «благое иго» Христово, Его «легкое бремя» настигает везде, освобождает от любого страха, дарует мужество претерпевания самой жестокой онтологии, и даже радует, тихой некровяной радостью крестоношения, «сораспятия Богу», независимо от эпохи, политического режима, толщина кошелька, возрастных неурядиц, общественной нагрузки и сегодняшнего трагического положения в кресле смертника.

«Придите ко мне вси труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы» (Мф. 11, 28) – может впервые прозвучать для тебя не в храме за Пасхальной службой, а за несколько минут до захода с очередной группой узников в стены газовой камеры. Но и тогда – если «придешь», сердце твое «упокоится», станет «причастником вечных благ», оживет, заплещется в светлых энергиях Святого Духа, и ты произнесешь над своей душой слова « Твоя от Твоих Тебе приносяще от всех и за вся», как Бог в таинстве Шестоднева!

Так неужели же все эти молитвенные труды, покаянные вопли матерей, коленопреклонения, сухоядения, монашеские бдения, детские слезные молитовки, глубокие воздыхания собратьев и сестер, все это «фу-фу», младенческие погремушки, сотрясение воздуха, ничего не значило для спасения заложников? Более того. Штурм Дворца культуры произошел в день памяти иконы Иверской Божией Матери. Этот образ Богородицы считается в православном русском придании хранительницей Москвы. Таких произвольных совпадений не бывает. Не случайно пришел пророк Илия к вдовице в Сарепту Синодскую, не случайно убил вождь Моисей жестокого египтянина, не случайно евнух Эфиопской царицы встретил при пути апостола Филиппа, не случайно взял Корсунь великий князь Владимир Красное Солнышко, не случайно Христос встретился у колодца с самарянкой Фотиной, не случайно Бог сотворил мир, потому что любовь случайно быть не может.

Любовь Божия никогда не перестает и не прерывается, поэтому все свершающееся на земле и на небе находится в ведении Его Промысла. «Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены; не бойтесь же: вы лучше многих малых птиц» (Мф. 10, 30).

Кратко историю явления в мир Иверской иконы можно передать так. В седьмом веке воин, по приказу иконоборческий властей, обходя с инспекторской проверкой по домам византийских граждан, ударил копьем в икону Девы Марии в доме одной благочестивой женщины. Совершилось два чуда: из рассеченной щеки на лике Божией Матери заструилась неподдельная кровь, и солдат покаялся в своем служении ереси иконоборчества. Пресвятая Богородица своей чистой кровью разбила «Иерихонскую стену» греха, скорбного бесчувствия сердца этого старого, опытного в пролитии крови, воина и спасла его от духовной смерти. Последний с плачем стал просить прощения у Заступницы мира и посоветовал женщине отпустить икону в море, чтобы другие «жестокосердные» служаки, каким был и он, не надругались над кровоточащим ликом. Иверская икона   пришла в мир, через покаяние простого солдата. Так же поступает и Господь.

Он входит в наш мир, не через священные трубы Своего Всемогущества, а через «кроткие и смиренные» сердца покаявшихся грешников. Из пересказа этой немудреной простой истории   ясно видна ее взаимосвязь с освобождением заложников. Матерь Божия словно кротко вразумляла русских людей. Вы стали жестокосердны. Вы надеетесь только на свои человеческие силы. Вы, крепко строите дни своей жизни, подгоняете их друг к другу, как дубовые плахи, так плотно, что между ними не пройдет и дуновения Моей любви. Вы ударяете Меня копьями рабского своеволия и с презрением отвергаете Мою благодать. Но Я не оставлю вас. Не уповайте на силу оружия, на земную удачу и воинские таланты, все это только детские гордые забавы у креста Моего Сына. Надейтесь на Его «благое иго». Все в Его власти: и свет и тьма, и жизнь и смерть, радость победы и горечь поражения. Свои чудеса Господь совершает таким образом, что для стороннего обывательского взгляда они кажутся естественными и самопроисходящими, как смена суток.

Напомню еще об одном Евангельском событии. Христос не только «скорбя внутренне» (Ин. 11, 38) , но и возмущаясь внешне, со слезами на глазах, стоял у Вифанийской пещеры. Умер его друг. Уже четыре дня дружественный прах, телесный слепок души, истлевал в каменных пределах. Бог вышел из Рая в поисках человека. «Адам где, ты?», – раздавался Божий голос на перекрестках веков. Господь спустился до нижних земель и, наконец, нашел его окоченевший «смердящий» труп. В этот «час души» (М. Цветаева) молнии не слепили глаза дугами газовой сваркой, не надсажали слух солдатскими сапогами громы. Утренняя тишина хранила мир. Было только слышно, как Сын Божий разговаривает с соседями Марфы и Марии. Он попросил их отодвинуть камень от дверей гроба. На большую помощь он и не рассчитывал. Христос мог одной своей самой небольшой божественной мыслью обратить этот камень в песок и внезапным вихрем бросить в лица недоверчивых соседей. Он был способен мгновенно переместить тело усопшего друга на опустевший больничный одр в сестринский дом. Ничего этого не случилось. Время не перетекло в вечность, и пыль не перестала клубиться за колесами повозок. Христос сказал всего несколько слов. Самых простых и «естественных» в его положении: «Лазарь! Иди вон». И умерший вышел из дверей гроба. Живой Лазарь ничего не сказал своему Другу. Разве можно за это благодарить? «Дорогой, учитель, благодарю тебя за то, что ты воскресил меня из мертвых… От месткома, от профкома, от оргкомитета». Христос попросил снять с ожившего погребальные пелены. На этом чудо воскрешения четырехдневного Лазаря закончилось.

Бог творит негордые чудеса. Он не дорожит рекламными паузами истории. Поэтому и мы не будем обольщаться мудростью Кремля и талантами русских воинов. «Кесарю кесарево» мы отдаем всегда, даже, если он и не просит. Боимся обвинения в неблагонадежности. А вот с «Богу Боговым» тянем время, сколько наша резиновая, как «Орбит без сахара» совесть позволяет. Господь не чиновник, не браток с обрезом, всегда поймет, простит и, «денег даст»! Это я символически выражаюсь. Ну, не денег, так многоденствия, благопоспешения в делах, приязни сильных мира сего и прочее и прочее.

Безусловно, мы должны радоваться, что русская армия сумела воспитать таких доблестных солдат и офицеров. Мы обязаны восхищаться мужественными действиями властных структур. Они возложили свою меру трудов на алтарь Победы. Нелепо только ограничиваться такой одномерной земной благодарностью. То, что ни одна бомба не взорвалась, это не просто – удача, это материнское чудо, это кровь Божией Матери, истекшая из ее ланиты, разомкнула, расторгла все смертоносные боевые запалы. Это слезы матерей и жен застлали глаза чеченских боевиков. Это благоуханные монашеские   поклоны затуманили разум террористов, лишив их солдатской смекалки и выдержки. Это железные вериги молитв народа Божьего припечатали к заплеванному полу первомайского центра несгибаемые плечи «сынов Востока».

Издревле русские святые наставляли нас, что всякое доброе дело, всякое чаяние земное, совершающееся на земле нашей, не случается только приложением человеческих сил. Русская земля живет под покровом Матери Божьей, под неусыпным взглядом Сына Божьего творится Великая Русская История. Поэтому, доброе ли, горестное ли событие происходит в нашем Отечестве, мы должны принимать его как теплый хлеб из рук Христовых, как чудесный улов на берегу Генисаретского озера. Человек смотрит на мир примерно с высоты двух метров. По духовным меркам, почти прижавшись к земле. А призван, соединив в себе, в благодати Креста Христова, раздробленные величины земного и небесного, наконец-то увидеть одним «сто сорока четырех тысячным» (Откр. 14, 3) оком «искупленных» всю преображенную, возделанную, умащенную миром любви, отбеленную Гефсиманским потом, ухоженную, как Пасхальный Престол, вселенную.