Особенности религиозной жизни советского Казахстана в 1930 – 1950-е годы. Монашеские общины. Часть I

Редакция сайта Православие.Ру продолжает публикацию дипломов выпускников Московской Сретенской семинарии. Диплом иеромонаха Иоанна (Лудищева) «Проблемы современного человека в письмах духовников XX века» и работа студента пятого курса Юрия Филиппова «Революционное движение и духовные школы России в конце XIX - начале XX веков» уже были представлены на сайте и вызвали значительный читательский интерес. Мы продолжаем серию публикаций работой студента пятого курса Максима Янышевского «Особенности религиозной жизни Советского Казахстана в 1930-1950 гг.», в которой собрано и систематизировано много неизвестных ранее материалов о деятельности монашеских общин в условиях Карлага.

11 января 1931 года со страниц газеты «Правда» раздался один из самых зловещих призывов того времени: «Объявить кулачеству войну не на жизнь, а на смерть, и, в конце концов, смести его с лица земли».^[1] В результате объявленной войны свыше двадцати миллионов человек потеряло свой дом. На территорию Центрального Казахстана, в соответствии с решением ЦК ВКП(б) от 20 февраля 1931 года было вывезено около полумиллиона человек. Так начинается история Караганды.

На первых порах под усиленным конвоем в Акмолинск доставили только работоспособных мужчин. В течении трех месяцев они построили временную железную дорогу от Акмолинска до Караганды. Дневная норма работы для строителей железной дороги была 8 тонн грунта, зимой и летом. Инструмент – тачка, лом, кирка, совковая лопата. Не выполнившим норму урезали паек и люди падали замертво. Могилы им не копали, а клали прямо в железнодорожную насыпь, так что железная дорога от Акмолинска до Балхаша буквально на костях стоит. Начиная с июня 1931 года в Акмолинск начали прибывать под охраной ОГПУ эшелоны с семьями «раскулаченных». Везли их по жарким степям в наглухо закрытых вагонах, где для всего вагона стояла одна туалетная бочка, а норма питьевой воды была – кружка в сутки. Ехали в тех вагонах беременные женщины, кормящие матери, дети, старики. Уже в вагонах люди стали умирать и покойников везли вместе с живыми до места назначения. На южной окраине Акмолинска скопилось тогда столько народа, что власти оказались не в состоянии обеспечить их не только продуктами питания, но даже питьевой водой. Люди начали умирать от голода, жажды и болезней. По временной железной дороге из Акмолинска в Караганду 10 июля 1931 года прибыл первый эшелон с семьями спецпереселенцев. Люди, выброшенные  в голую степь, вынуждены были укрываться в наскоро вырытых ими же ямах, которые сверху накрывали ветхим тряпьем или же неким подобием циновок, сплетенных из степной травы и колючего караганника. Заселять переселенцев в наспех построенные бараки начали лишь в ноябре, когда уже выпал снег и морозы вступили в свои права. До заселения в бараки от голода и холода погибли почти все дети до шестилетнего возраста. За свою работу спецпереселенцы получали кусок хлеба да черпак жиденькой баланды. Потом их расселили по баракам, внутри которых не было даже деревянных нар. Площадь каждого барака была около пятидесяти квадратных метров. В первую осень и зиму от голода, холода и эпидемий погибло более половины людей. Многих переживших трагедию первой зимы покосил голод 1933 года. В результате в живых остались одна четвертая часть приехавших, четыреста тысяч полегло. Столь  чудовищное количество уничтоженных людей перепугало самих зачинщиков. По этой причине они уничтожили почти все архивы о спецпереселенцах

Об этом времени вспоминает Прокопенко Феодосия Федотовна: «В 1931 году нас привезли в Осакаровку, где была ровная степь. Пятьдесят тысяч человек было в этом поселке. Кругом милиция на лошадях охраняла, чтобы не убежали. А куда побежишь? Речка там Ишим. Оттуда брали пить, там и стирали. Бурьянчик собирали, варили и кушали. В степи мы вырыли яму, как погребок. Кое-чем накрыли, и там мы жили. Так жили все в первый год. Один колодец был на весь поселок, глубиной метров двадцать пять – он до сего времени стоит. День ночь стояли за водой. Мама пошлет с ведерочком, пойдешь, чтобы только детям больным принести воды. Туалетов не было, ров был такой, метров на тридцать выкопанный, общий для всех. И вот, люди стали умирать – повальная дизентерия. Каждый вечер ездила подвода, на нее покойников кидают, как чурбаки, и в ямы отвозят. Так было, что целыми семьями умирали. И наши дети начали болеть дизентерией. Температура высокая, врачей нет, губки лопаются, кровь бежит, смачиваем их водичкой. И вот, 31 августа умирает братик Женя, потом 11 сентября умирает Надя, сестренка, а 17 сентября утром умирает Варя. Только солнышко вышло. Поднялось наполовину, мы с мамой эту дыру открыли, лежим, умирает Варя. А солнышко только вышло всем диском, и Гриша, маленький самый, умирает. Гробов не было, ямы сами рыли и туда, в ямы, покойников бросали. У нас, спасибо ему, родной был с нашего хутора, дядя Петя. Царство ему Небесное. Он маме скажет: «Ты, Даша, не волнуйся, мы твоим детям корзинки сплетем», – там хворост был. И мама всех деток в корзинки. И мама просила ребят с того хутора: «Вы подройте под бочок, чтобы туда задвинуть корзинку». А тут еще кладут, еще, еще, и наверх еще, и еще, а потом уже засыпают. Из пятидесяти тысяч половина осталась или нет? А у нас остались Павлик, я и Ваня, и мама с нами.

Потом на работу стали ходить. Там дерн копали, а мы, подростки, в бричку впрягались, человек двенадцать, и тянули этот дерн на строительство – дома строили, стены клали из дерна. Но мы в эти первые дома не попали. А потом мама заболела тифом, лежала без сознания две недели, а мы сидели.

Зима началась, нас стало засыпать немножко снегом. А снег выпал, папа приехал к нам, выхлопотал на воссоединение. Папа стал работать, нам немножко полегче стало. Папа выложил дерном уголочек в норе и сверху яму накрыл дерном. Он привез с собой полушубок, который смогли передать ему в одиночку. И мы с братиком под этой шубой всю зиму лежали, потому что мы были раздетые, в чем забрали, в том и привезли. Простите, конечно, что скажу, считали, кто сколько блох поймает и убьет, блохи по нам лазили. Ели сухой паек, готовить там негде было. Чечевицу привезут, и мы жевали ее. Самой трудной была эта зима. Павлик и Ваня ее не пережили, и я одна осталась из всех детей, и папа с мамой. На второй год уже дома возвели; перегораживали их на пять квартир, и мы сами уже печку делали».^[2]

Феодосии Федотовне вторит иерей Иоанн Тимаков: «Нас привезли из Самарской губернии в степь, на место будущего поселка Новая Тихоновка в середине лета 1931 года. Я был молод, со мной была жена и маленький ребенок. Мы выкопали ямку в метр глубиной, попончиками крышу закрыли и мешок с багажом в головах. Наш младенец прожил в этой яме месяц и умер. А зимой, когда нас перевели в недостроенные бараки, у нас другой младенец родился. Первую зиму свирепствовал тиф, было очень холодно, на пайке жить было трудно, народ ослаб. В 31-м, в 32-м году погибли все дети и старики, и к 33-му году осталась одна молодежь, редко где старика увидишь. А потом и молодые стали умирать. В Тихоновке у нас по двести человек в день умирало. Три бригады копали могилы (два метра ширины, пять метров длины). Зашивали человека в попонку грязную и в яму бросали. Зимой могилы копать не успевали. Покойников складывали в кучи, величиною с дом, по пятьсот-семьсот человек в каждой куче лежало друг на друге, как дрова. Второй наш ребенок тоже умер. А мы с женой выжили благодаря тому, что продали ее пальто на лисьем меху, что ей еще от матери досталось, купили овса, толкли его, ели и чуть живенькие остались.

Я, в числе других спецпереселенцев, работал на Кировой шахте. От шахты до нашего поселка было восемь километров пути. И каждый день надо было ходить по степи туда и обратно. Работаешь в шахте – грунтовые воды, как дождь, льют с потолка. Выйдешь из шахты – весь мокрый. В галошах вода, портянки мокрые, только фуфайку сухую наденешь и бежишь в поселок по тридцатиградусному морозу. Пока прибежишь – одежда примерзнет к телу. Шахтеры шли с работы и замертво падали. И всю зиму на дороге лежали. Бывало, в пургу дороги не видно, а мертвецы вместо вешек лежат по степи. Их весной на телеги собирали. И сам я дошел до упаду. Домой едва живым стал доходить от слабости. Болел сильно – малокровие, рвоты. И долго просил я коменданта поселка разрешить нам перейти жить в землянку при шахте, с трудом выпросился. И когда мы туда перешли, стали жить уже как в раю. Мне не надо было ходить по шестнадцать километров. А выйду из шахты, через дорогу перейду – и прямо в землянку. Здесь я немного ожил».^[3]

Все те, кто выжили, стали патриотами своего города, почти никто из них не вернулся на  свою родину. Караганда стала их новой родиной.  

Массовые репрессии послужили началом образованию широкой сети концлагерей по всей стране. В 1929 по указанию Сталина был подготовлен план, а 7 апреля 1930 г. было принято специальное положение об исправительно-трудовых лагерях в СССР. Концентрационные лагеря были организованы на Колыме, в Магадане, Воркуте, Сибири, Урале, Казахстане и других малозаселенных регионах. Так возник знаменитый  ГУЛАГ.

ГУЛАГ, являясь огромной «империей» внутри Советского Союза состоял из 53 лагерей, 425 исправительно-трудовых лагерей, 172 лагерей, работающих на стройках и хозяйствах ведомств, и 50 колоний для несовершеннолетних. По отчету, общее число заключенных на 1 марта 1940 года определяется в 1.668.200 человек.

История Карлага неотделима  от истории ГУЛАГа. В мае 1930 года было принято постановление СНК СССР  «Об организации Казахского исправительно-трудового лагеря (КазИТЛАГ)». В документе говорится: «Учитывая политическо-хозяйственное и аграрно-культурное значение, создаваемое лагерями особого назначения ОГПУ в Казахстане, при лагере принудительных работ в Каркаралинском округе большого комбинированного совхоза, Совнарком постановляет:

1.Согласиться с заключением Наркомзема, и просьбу Казахского управления лагерями особого назначения  ОГПУ  об отводе сплошного земельного массива площадью в 110.000 га, кроме территории и строений Кояндинской ярмарки, в бессрочное и безвозмездное пользование – удовлетворить.

2. Наркомзему  КазССР немедленно произвести землеустройство отчуждаемой площади, выделив для производства технический персонал. Работу произвести рабочей силой и средствами  Управления лагерями особого назначения  ОГПУ  в Казахстане».^[4]  

Через год, 19 декабря 1931 года, последовало решение о реорганизации первого отделения КазИТЛАГа – совхоза «Гигант» в отдельный Карагандинский исправительно-трудовой лагерь ОГПУ, именуемый сокращенно «Карлаг ОГПУ», с непосредственным подчинением  ГУЛАГу и местонахождением Управления лагеря в селе Долинское.

В докладной записке на имя Кобулова начальник оперативно-чекистского отдела Карлага дает характеристику вверенного ему объекта: «Протяжение территории лагеря с  севера на юг составляла 300 км., с востока на запад – 200 км. Кроме того, вне этой территории  имелось два отделения: Акмолинское, расположенное в 350 км от центра лагеря с количеством заключенных 2323 человек, и Балхашское отделение, расположенное в 650 км от центра лагеря с количеством заключенных в 772 человек».^[5]

Одной из главных целей организации Карлага было создание крупной продовольственной базы для бурно развивающейся угольно-металлургической промышленности Центрального Казахстана. Для создания и развития этих отраслей промышленности необходима была рабочая сила. После выселения местного населения с территории, выделенной под владения Карлага, пустующие земли заняли многочисленные  колонны заключенных. Они строили железную дорогу,  бараки для заключенных, казармы для ВОХРа, дома для начальствующего состава. Управление Карлага  подчинялось только ГУЛАГу  ОГПУ (НКВД) в Москве. По существу, это было государство в государстве. Оно располагало реальной властью, орудием, транспортными средствами, содержало почту и телеграф. Его многочисленные отделения были увязаны в единый хозяйственный механизм, со своим государственным планом. Структура Карлага была довольно громоздкой и имела многочисленные отделы: административно-хозяйственный (АХО), учетно-распределительный (УРО), контрольно-плановый (КПО), культурно-воспитательный (КВО), отдел кадров для вольнонаемных, снабжения, торговли, оперчекистский, финансовый, транспортный, политотдел. Ежемесячно каждый отдел отправлял в ГУЛАГ до 17 видов отчетности. В период апогея своего развития в 1953 году лагерь имел 26 отделений, 192 лагерные точки. Каждое отделение, в свою очередь, распределено на ряд хозяйственных подразделений, именуемых участками, точками, фермами. В лагере к 1953 году было 106 животноводческих ферм, 7 огородных и 10 пахотных участков. Заключенные были размещены по всей территории Карлага, отделения и участки располагались от центра на расстоянии от 5 до 650 км. Территория Карлага в 50-х годах занимала 2.087.646 га или 20876 кв.км. Общая численность заключенных по годам выглядит следующим образом: 1931 г. – 21329 чел., 1935 г. – 25127 чел., 1940 г.– 34536 чел., 1942 г.– 42586 чел., 1944 г. – 50425 чел., 1945 г. – 53946 чел., 1947 г. – 60745 чел., 1948 г. – 63044 чел., 1950 г.– 66208 человек. За весь период  существования Карлага в нем побывали более 1 млн. человек.

По свидетельству оставшихся в живых очевидцев, дела осужденных в лагере рассматривались без прокурора и адвоката, следствию отводилось не более десяти дней. Сроки набавлялись сразу же, приговор к высшей мере наказания – расстрелу – приводился  в исполнение немедленно, обжалование и помилование не допускались. Судебными «тройками» и  «особыми совещаниями» НКВД по Карагандинской области за 1937 – 1938 г.  было расстреляно 1495 человек. 

Естественно, таких «социально опасных» людей содержали в жестких условиях. Приведем один из документов, которому нельзя не верить, ибо исходит он от тех самых людей, которые распоряжались судьбами заключенных. Документ датирован 3 февраля 1941 г. Комиссия под председательством начальника 2-го отдела управления Карлага Т. Успарк и членов: зам. начальника сельхозотдела Сорокина, начальника штаба ВОХР Артемова и инженера ДСО Половникова произвела всестороннее обследование лагерных пунктов строительства Жартасской плотины на предмет выявления причин отставания по завершению строительства. В разделе акта о бытовых условиях заключенных говорится: «Во всех бараках, землянках, где живут заключенные – низкая температура, сыро, нет достаточного воздуха и света, имели место случаи отсутствия топлива по 2 – 3-е суток, люди совершенно не раздеваются, спят на нарах без постельных принадлежностей. Имеющаяся на участке сушилка не оборудована, плохо отапливается, сдаваемое для сушки обмундирование за ночь не просушивалось. На других участках сушилок вообще нет. Заключенные, используемые на работах по снегозадержанию, приходят в бараки в совершенно мокрых одеждах, а на утро в такой же одежде выходят на работу. Заключенные обеспечены обмундированием только на 40-45%, и то оно в ветхом состоянии, рваное, требующее ремонта. Имели место такие факты, когда отдельные заключенные получали у врача освобождение от работы, в этих случаях больных заключенных раздевали и вещедовольствие передавалось другим».^[6]

Подобное происходило и в Кызылтаусском лагерном отделении. В документе работников лагеря от 5-го февраля 1941 года указывается: «Заключенные размещены в двух стандартных бараках, стены бараков саманные, внутреннее оборудование – двойные нары, полы земляные. Зимних рам нет, грязно, в особенности земляной пол, между нарами – грязь, сыро. Печи в бараках отапливаются не ежедневно. В мужском бараке температура воздуха +4⁰, в женском +16⁰. У многих заключенных не имеется постельных принадлежностей. Баня, прачечная, дезкамера, ввиду отсутствия топлива, работают с большими перебоями. Обнаружена массовая вшивость, недостаток белья, которое не меняется и не стирается. Кипяченая вода, как в бараках, так и на работах, отсутствует. На работах даже нет сырой воды. Заключенные вместо питьевой воды едят снег. Имеется случай не выхода на работу заключенных из-за отсутствия одежды и обуви. Они актируются как отказчики от работы, которым выдается паек отказчика, и даже отправляются в ШИЗО. В лагерных подразделениях имеется 45 штрафных изоляторов, из которых 41 не отвечает требованию».^[7]

Питание заключенных было плохим. В «Акте о питании заключенных» говорится: «Нормы питания заключенных были занижены. Питание по качеству не соответствует по калорийности. При ранее существовавших нормах имелась возможность кормить людей три раза, путем подвозки на трассу второго завтрака, а в настоящее время в связи с уменьшением норм получают пищу только два раза в день, то есть в семь утра завтрак, в девятнадцать часов – обед. Этот перерыв с 7 часов утра до 7 часов вечера отражается на производительности труда, как следствие этого – снижение норм выработки. Следует отметить, что нормы жиров также снижены на 50%».^[8] 

В основном дневной рацион был таковым: хлеб 450 гр. в сутки, суп из различных круп, но в основном из ячменя и овса, такая же каша. Питание было двухразовым, хлеб выдавался раз в день. Рабочий день в лагере продолжался 12 часов, в осенне-зимний период, в местах, где не было освещения, сокращался до 10 часов. В военное время были отменены выходные дни.

Себестоимость содержания одного заключенного в 1942 году в лагере составляла 5 руб. 17 коп. Низкая калорийность питания, тяжелый физический труд, высокий процент заболеваемости, дистрофия, туберкулез были главными причинами смерти заключенных. В таких условиях многие умирали. В архивах УВД КО приводятся данные физического состояния заключенных по годам. Так, на 1-е марта 1945 года лагерный контингент характеризуется: всего заключенных – 53782 чел. Из них первая – категория физически здоровые люди 5575 чел. (10,35%). Вторая категория – ослабленные 15525 чел. (28,85%). Третья категория – больные, временно не работающие люди 21607 чел (40,2%). Четвертая категория – не работающие инвалиды – 5616 чел (10,45%). Пятая категория – больные инвалиды – 9460 чел. (10,15%). Вот что пишет в своей докладной записки в ГУЛАГ от 18-го февраля 1943 года начальник оперативно-чекистского отдела Карлага Ялошкевич: «Большой процент смертности падает на простудные заболевания и на истощения. Больные с высокой температурой по несколько дней задерживаются в холодных бараках и часто доставляются в больницу в уже очень тяжелом состоянии, а отдельные заключенные там же в бараках и умирают, не получив какой-либо мед. помощи».^[9]

Но большая часть заключенных умирала от голода. Бывший карлаговец  А. Пфайфер в своих воспоминаниях о жизни в лагере пишет: «Все десять лет моего заключения – это постоянная борьба за существование, борьба с голодом. Голод день за днем, год за годом, страшнее всех стихийных бедствий. Голод – это физическая и моральная деградация человеческого существа. Голодная смерть тем страшнее, что способна пожирать миллион людей. Таким образом, в Карлаге, как и по всему ГУЛАГу, погибло больше людей от голода и болезней, чем было расстреляно».^[10]

Санитарная служба лагеря имела 50 стационаров и полустационаров на 3600 коек, при средней обеспеченности лечебной площади до 3 кв.м. на одного больного. За шесть месяцев 1942 – 1943 гг. было госпитализировано 17042 человека, из них 3372 человека умерло. Такой же, в среднем, процент был и последующие годы.

Продолжение следует...