Жизнь по Христу. Правда, искренность, скромность и тайна жизни, чистота

Б. М. Кустодиев. Купец

Чем дальше удаляется жизнь от христианских идеалов, тем сильней и шире распространяется в жизни ложь.

Ложь в жизни так обширна, так глубоко проела насквозь все людские отношения, что трудно даже ее определить одним словом.

Ложь — самый наш быт, беспечальное и широкое житье одних и жалкое влачение существования людьми, несравненно более их работающими и более их достойными.

Ложь — это наше стремление хорошенько в жизни устроиться, веселей пожить — пышней, ленивей.

Ложь — это наше внешнее обращение с людьми, полное часто мягкости и фраз, содержащих как будто расположение к ним, когда мы к таким людям в лучшем смысле совершенно равнодушны, а в худшем — их ненавидим: те отношения, о которых говорит Писание: «умякнуша словеса их паче елеа, и та суть стрелы».

Ложь — то, что те из нас, которые сохраняют в себе знание правды, не высказывают ее там, где надо, и если встречают человека, которого бы надо было обличить, которого они только что жестоко осуждали, обращаются к нему с приветственными словами.

Если бы среди людей царила правда и за правду эту все стояли бы горой, то как бы легка была жизнь!

Ни для кого не тайна, что нет почти ни одной области в жизни, в которой бы не царил обман.

И вот если бы всех обманывающих выводили на свежую воду, если бы людей, которые пьют кровь других, как пили эту кровь, например заправилы Ленского золотопромышленного товарищества — встречали, как они того заслуживают, отвертываясь от них и громко выражая презрение свое их поступкам, то тогда бы легче было жить; порок не ходил бы увенчанным, а добродетель униженной.

Привыкнуть к неправде очень легко: надо тщательно охранять себя и следить за собой, для того чтобы ни одно слово лжи не слетало с наших уст и, наоборот, чтобы мы говорили правду там, где того требует от нас совесть или прямодушие.

Да, во все времена находились прямодушные люди, которые, не стесняясь положением лиц, резали правду в глаза и были как бы судьи общественной совести, с которыми считались и при которых люди нравственно подтягивались.

Одна из таких блюстительниц правды в высшей среде Москвы прекрасно изображена Львом Толстым в «Войне и мире» под именем Марьи Дмитриевны Афросимовой.

Недавно мне пришлось быть свидетелем маленькой драмы, происшедшей в одном знакомом доме. Мальчик-казачок во время приготовления к званому обеду, неосторожно схватившись за полку с блюдами, уронил на пол два больших блюда старинного дорогого сервиза, и они разбились вдребезги. В этом доме заведен порядок, чтобы слуга, разбивший что-нибудь, приносил тотчас осколки хозяевам. Кухарка, тоже недавно жившая в доме, по уходе гостей думала отнести господам осколки, но мальчик уговорил ее этого не делать, боясь наказания.

Господа были добрые, побранили бы за неосторожность и — дело с концом. А между тем через несколько дней они узнали это происшествие в семье своих родственников, кухарка которых была тогда взята на подмогу их кухарке. Негодованию их на этот раз не было пределов и мальчик чуть не был отправлен обратно в деревню к отцу, чего ему очень не хотелось, потому что жизнь в Петербурге ему нравилась.

Понятно, что лжет подневольный мальчик с недостаточно развитым нравственным чувством. Но часто лгут родителям учащиеся образованного класса: и лгут тем запутанней и упорней, чем становятся взрослей. Мальчик забрел гулять куда-нибудь с товарищами, опоздал к обеду и, вместо того чтобы указать, куда действительно ходил, выдумывает, что весь класс оставлен в наказание на лишний час в гимназии. Когда становится взрослым и особенно если родители живут в другом городе, делает фиктивные счета у портных на платье, которое в действительности не шьется, и получаемые от родителей деньги делятся пополам с портным.

Образовывается, таким образом, какая-то двойная жизнь. Одна — кажущаяся нормальная жизнь благовоспитанного мальчика. С другой же стороны — жизнь бесшабашных удовольствий, скрываемых кутежей, темных компаний, вздорно тратимых денег. И все вместе приводит часто к полному отчаянию и к самоубийству.

В газетах как-то были сведения об одном английском богатейшем лорде, который вел двойную жизнь. Он принадлежал к высшему кругу, который и посещал. Но у него была какая-то непреодолимая страсть к подонкам общества. Временами, одевшись по-хулигански, он тайно оставлял свой дом и отправлялся в хулиганскую среду, в скверные притоны, где был известен всем в этой среде столь же определенно, как и в высшем кругу.

Можно сказать, что такими двойственными людьми в настоящее время являются многие...

Правда в жизни, правда в словах: так, чтобы ни один поступок наш не расходился с внушениями совести, так, чтобы ни одно слово наше не расходилось с нашими убеждениями!..

* * *

Некоторые думают, что стоять за правду можно только до тех пор, пока эта правда может победить; что за дело заведомо безнадежное нечего и стоять.

Великие борцы за правду понимали это дело иначе. Они стояли за дела прямо безнадежные. Они громко выражали свое мнение и обличали неправду даже там, где их слово не могло уже более ничего изменить, где дело казалось заранее проигранным.

Вот Иоанн Креститель обличает беззаконный брак Ирода с Иродиадой, хотя и знает, что обличения его не приведут ни к чему. В конце концов — он гибнет за свою правду. И, по преданию, когда отрубленная голова его была принесена на пир к Иродиаде, последний раз открылись его уста, произнесшие то краткое обличение, за которое он погибал: «недостоит тебе иметь Иродиаду, жену Филиппа, брата твоего».

Вот Иоанн Златоуст обличает нечестивую и злобную императрицу Евдоксию и с нею вместе весь Царьград, погрязший в пороках, вражде и в мелких, пустых и греховных удовольствиях.

Никакие предостережения не могут сдержать обличающий голос. Обличения становятся все более резкими, и несколько раз изгнанного и снова возвращенного Иоанна отсылают в последнее изгнание, где грубым солдатам было предписано обращаться с ним с изощренною жестокостью и где он в страданиях умирает.

Вот Филипп митрополит, знатный боярин, оставивший мир для уединенного подвига и из суровых Соловков возведенный на московскую кафедру против воли, начинает свое знаменитое и смелое обличение Грозного. Он чувствует, что Иоанн уже не опомнится, что обличения бесплодны и что он сам падет жертвой. Но он продолжает свое дело, и Церковь украшается новым священномучеником.

Ибо не в том дело, чтобы слово проповедника и обличителя имело успех, а дело в том, чтобы в нужный день и час, как Божий глас, прогремело над миром предупреждение праведника, чтобы в последующие века не могли сказать, что среди беззаконий, творимых сильными, не нашлось ни одного обличителя, что ложь торжествовала, а правда была унижена и в этом унижении не нашлось для нее ни одного защитника.

Пусть сгибли они, но Иоанн Креститель, казнимый, и Иоанн Златоуст, влекомый по каменистым дорогам знойного Кавказа жестокими солдатами, еле переставляющий ноги, — он, патриарх Царьграда, отданный во власть людей-зверей, и Филипп, покрытый рогожами и перевозимый на дровнях из Успенского собора в темницу, и все другие блюстители зла и провозвестники правды были во всем своем уничижении победителями: на кострах, в тюрьмах — властителями и царями. Их поносили современные враги, но прославил их Бог за их верность, поклонились им последующие века и чтут их, как многоценный крупный бисер в венце человечества.

В нашей жизни, среди нашей обыденщины, сколько раз представляется нам возможность сказать слово правды, которое мы в себе утаиваем. Надо строго и постоянно следить за собой, ибо незаметно мы можем проникнуться лживыми взглядами мира, говорить то, чего мы не думаем, скрывать то, что мы думаем.

Ложь весьма часто принимает самые благовидные предлоги.

Мы решили с кем-нибудь прервать сношения, узнав в человеке такие черты, которых мы не можем допустить в своих знакомых. И когда этот человек приходит к нам и нам о нем докладывают, мы высылаем сказать, что очень извиняемся, так как больны и не можем принять. Правдивее было бы прямо сказать, что видеть его не можем.

Когда мы не хотим посетить людей, которые нас к себе зовут, мы ссылаемся на несуществующие головные боли и другие недомогания. И у человека, получающего много приглашений и часто от них отказывающегося, за год накопится столько таких предлогов — болезней, что самый здоровейший человек себя сам выставил каким-то неисцелимым инвалидом. Мы распространяемся о привязанностях наших к лицам, которых мы ненавидим. Часто поддерживаем и дорожим даже сношениями с людьми, которые кажутся нам глупыми, скучными и пустыми. А поддерживаем эти сношения не потому, что они были чрезвычайно приятны, а лишь потому, что их положение выше нашего и это льстит нашему чувству чванства.

Как после лиц, проеденных насквозь этой ложью, отрадны и надежны кажутся те люди, которые не говорят лишнего слова и там, где другие изливаются в вымышленных любезностях, сурово молчат.

* * *

Есть люди, по-видимому, сухие и сдержанные, но полные внутреннего огня, способные на глубочайшие привязанности.

Много таких людей среди истых монахов высокой жизни.

Мне довелось знавать покойного наместника Сергиево-Троицкой лавры, известного археолога, знатока русских святых отца архимандрита Леонида (Кавелина), бывшего в миру армейским офицером. Это был человек суровый на вид, истинно монашеского склада, не говоривший праздных слов. А когда он затрагивал такие темы, которые были близки его сердцу, речь его тогда одушевлялась.

Он был духовным воспитанником и послушником знаменитого Оптинского старца Макария. И когда этот суровый человек упоминал имя старца, глаза его загорались каким-то огнем и в этих чистых глазах под насупленными бровями сверкали слезы умиления и благодарности.

Ласковое слово искреннего, прямого человека насколько драгоценней целых длинных излияний людей, которым ни в чем нельзя верить.

Искренность есть драгоценное в человеке свойство, по которому всякое действие человека делается им от души, потому что к тому побуждает его сердце, потому что иначе поступить он не может.

Один подвижник, получивший много приношений от своих почитателей, говорил с восторгом об одном невысоком по положению человеке, который относился к нему с искренностью, и говорил, что никакие богатые приношения не доставляют ему столько радости, как мелкая монета, поданная с усердием этим человеком, голос которого тогда дрожит от волнения, в глазах которого сверкают слезы умиления.

Искренность всегда соединена с простосердечием, с отсутствием посторонних низменных побуждений, с отсутствием мудрой житейски, но далеко не всегда благородной расчетливости, с доверчивостью и прямодушием. Искренние люди по своей непосредственности могут легче поддаваться чужому влиянию, легче впадают в искушение, но они легче встают и исправляются, потому что душа их отзывчива и быстро подчиняется влиянию Христа. Искренность всегда соединена с совестливостью, которая, как бы далеко человек ни зашел в служении своим страстям, — в конце концов заставит его опомниться, и выведет на иной путь.

Грустно признаться в том, что множество из христиан, призванных Христом к великой правде в жизни, делах и мыслях, далеки от простой обыденной честности.

Сунуть недобросовестный, подгнивший товар; положить при взвешивании на чашку весов тяжелой бумаги; взять заказ, обнадежить заказчика и водить его за нос неделями, — как все это знакомо и как все это печально!

Великое дело в жизни — держать себя скромно, стараться скрыть свои заслуги, если они есть, тем более не присваивать себе заслуг не существующих, не лезть вперед, не быть о себе высокого мнения, считать себя ниже всех, трепетно сознавать свои недостатки, жаждать стать лучшим.

Искренний христианин не может не быть скромным, потому что в нем прежде всего ясно сознание бесконечного Божия совершенства; и пред таким сиянием лучезарной святыни человек не может не казаться себе ничтожным, омерзительным, грешнейшим.

Скромный человек будет всегда трудиться из всех своих сил, уважая тот труд, к которому он приставлен, как бы этот труд с виду ни был низким и ничтожным.

Есть особая религия труда, которой теперь люди особенно часто изменяют. У нас распространено какое-то повальное отвращение к труду. Труд жизни должен быть главной основой нашей жизни, и ему должно было быть подчинено все остальное. А у нас выходит как раз наоборот: труд для нас — какое-то тяжелое отбывание повинности; мы умышленно как-то не интересуемся своим трудом, лишь бы поскорей сбыть его с рук и тогда пользоваться жизнью.

И что такое для большинства — это пользование жизнью: пьяный угар, разные увеселения, которые прескучат через несколько лет, а иногда через несколько месяцев, которые бесплодны, безнравственны и не нужны.

Как мало у нас людей, похожих на прежних бескорыстных служителей науки, которых привлекали к ней не высокие оклады, не возможная известность, не почести, а исключительно те высокие наслаждения, что дает наука пытливому уму, углубляющемуся в познание! Где тот смиренный, довольный своей судьбой и считающий свой труд святым крестьянин-пахарь, которого воспевал Кольцов?

Где эта решимость трудиться, не покладая рук?

Доколь мочь и сила,
Доколь душа в теле,
Буду я трудиться;
Кто у Бога просит
Да работать любит,
Тому невидимо
Господь посылает.
Посмотришь, один я —
Батрак и хозяин;
А живу чем хуже
Людей семьянистых?
Лиха беда, в землю
Кормилицу-ржицу
Мужичку закинуть;
А там Бог уродит,
Микола подсобит
Собрать хлебец с поля;
Так его достанет
Год семью пробавить,
Посбыть подать с шеи,
И нужды поправить,
И лишней копейкой
Божий праздник встретить.

Где этот религиозный взгляд на труд, с молитвой при труде, надежда на то, что Бог благословит плоды труда?

С тихою молитвой
Я вспашу, посею;
Уроди мне, Боже,
Хлеб — мое богатство!

И как хорошо было это счастье трудового урожая, созревшего «в колыбели святой трудовой пашеньки», что за радость смотреть:

На гумнах, везде,
Как князья, скирды
Широко сидят,
Подняв головы.
Выйдет солнышко —
Жатьба кончена:
Холодней оно
Пошло к осени,
Но жарка свеча
Поселянина
Пред иконою
Божьей Матери.

Скромный человек, несущий терпеливо свою долю, вовсе не отрекается от надежды на иную, лучшую жизнь, а только переносит свою надежду далече, в загробное существование. Он трудится скромным тяжелым трудом, потому что помнит заповедь, данную человеку Богом при изгнании из рая праотца: «в поте лица твоего будешь есть хлеб твой», и он трудится с радостью и с убеждением, а не с огорчением и ненавистью к труду, как другие.

Признак скромной души есть известная тайна жизни.

Присматриваясь к людям иного склада, к людям мелкого душевного миросозерцания, можно заметить, что они большею частью очень шумны в изъявлениях своих глубоких чувств, которые в них гаснут так же скоро, как и вспыхнули. Чувство сильное обыкновенно молчаливо, стыдливо.

Много десятков лет назад в Москву приехал один виртуоз-музыкант и пользовался большим успехом. Он был приглашен играть в одном высокопоставленном доме. Все были в восторге от его игры и, окружив его, шумно изъявляли ему свое одобрение. Одна только из слушательниц, ослепительная красавица, столь же выдававшаяся внешностью своею, сколько глубокими душевными качествами, не встала с места, не сказала ему ни слова. Но все ее существо было переполнено восторгом и рвалось к волшебнику, извлекшему из рояля эти звуки. Этот восторг был началом любви на всю жизнь. Несмотря на желание родных, ожидавших для нее блестящего замужества, она вышла замуж за этого музыканта, причем потребовалось покровительство влюбленным императора Николая Павловича. Музыкант скоро заболел неизлечимою болезнью, она ходила за ним несколько лет и осталась вдовой, счастливая этими недолгими годами своего высокого счастья.

То же самое и в жизни духовной.

Некоторые люди любят шумно говорить о своих духовных восторгах, о высоких минутах, которые дает им молитва; человек более глубокого склада обо всем этом молчит.

Есть люди высочайшей религиозности, которых вы с виду сочтете совсем равнодушными, — до такой степени они умеют скрывать свою духовную жизнь.

Особым умением в этом отношении отличаются так называемые Христа ради юродивые, в жизни которых все не что иное, как великая тайна души с Богом.

Истинные Христа ради юродивые — это такие люди, которых глубоко поразила жертва, принесенная для спасения рода человеческого Христом, которые не могут и не хотят себе земного счастья на той земле, что принесла Христу только холодные ясли в пещере для Его рождения, а потом терния, муку и смерть.

Им мало тех страданий, которые посылает людям сама жизнь. Они ищут вольных страданий и вызывают своим странным видом и странными поступками осуждение и унижения. Не имея себе постоянного пристанища, скитаясь с места на место, ночь проводя в молитве на паперти церкви, прикидываясь среди людей бранчливыми и сердитыми, они полны великой нежности и заботы о людях, и в свои бессонные ночи они молятся о тех, за кого некому молиться. Устремляя свой прозорливый взор в дальние места вселенной, они внезапно приходят на помощь людям, с которыми никогда не встречались. Так, персидские купцы, по торговым делам приходившие в Москву, узнавали в московском юродивом Василии блаженном того человека, который явился им, когда они гибли от бури на Каспийском море, и спас их.

Эти люди, гонимые, осуждаемые, тогда как сердце их горит ч€удной правдой и полно любви к людям, являются самыми яркими представителями скромности и тайны жизни христианской.

Как велики также те люди, которых мы считаем холодными и себялюбивыми и которые творят великое и тайное добро, содержа целые семьи, выводя на дорогу нуждающуюся молодежь, тайно воздвигая в дальних местах храмы.

* * *

К расположению христианской скромности близко примыкает добродетель терпения обид.

Человеческая природа склонна совсем к другому — она склонна скорей нанести другому обиду, надсмеяться над человеком, чем самой принять незаслуженное оскорбление и перенести терпеливо это оскорбление.

Великие старцы учат, что несправедливые, незаслуженные обиды Господь посылает нам в наказание за наши грехи в искупление их. С нас, быть может, снимается великий и невольный грех, когда мы спокойно заставим себя вытерпеть обиду. Мудр в христианском смысле не обидчик и не тот обидимый, который старается отомстить обидчику, а кто спокойно понесет обиду и своим великодушием обезоружит обидчика — он является победителем в борьбе великодушия.

Если нам придется терпеть несправедливую обиду и сердце будет сжиматься от острой боли незаслуженного страдания, вспомним тогда, в эту минуту, Того, Кто жестоко пострадал на земле, и крестоносный Страдалец нам воздаст за терпение.

* * *

Чистота жизни, всего поведения, слов, мыслей есть один из лучших цветков на дереве христианства.

Одной из высших похвал, которою похваляет Церковь Божию Матерь, являются наименования Пречистая, Пренепорочная.

Есть действительно что-то необыкновенно возвышенное, трогательное в юной чистой Деве.

И что-то еще более возвышенное, потому что более трудное, подверженное большим соблазнам и искушениям, в нравственной чистоте взрослого сильного мужчины.

Редко кому чистота дается даром. Большинство людей, чтоб сохранить ее, должны выносить жестокую борьбу, где все на них, все против них.

Если вообще взгляды мира во многом отличаются своею несуразностью, то особенно несуразен в миру взгляд на целомудрие и приложение разных требований к мужчине и женщине.

От женщины требуется, даже в условной житейской морали, более или менее хорошее поведение. Мужчина же совершенно свободен от таких требований. Наоборот, считается чем-то странным и диким, если молодой холостой мужчина будет жить чистою жизнью, не соблазняя никого в целях плотского своего наслаждения.

Люди с самыми свободными взглядами, люди с самыми возмутительными нравами пришли бы в жестокое негодование, если б нормальная девушка имела малую часть тех похождений, которые позволяют себе нормальные мужчины, и стали бы кричать направо и налево о том, что девушка эта совершенно невозможная личность.

Христианство, которое первое провозгласило равноправие мужчины и женщины, признав в обоих одинаковую душу, — христианство предъявляет к ним и в этом отношении те же требования.

Всякая плотская связь, не имеющая целью продолжение рода, признается христианством одинаково греховной и подлежит его осуждению. Но наряду с греховным делом Христос осуждает и самый помысел греховный, и слова Господа о том, что тот, кто «посмотрел на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействует с нею в сердце своем» — имеют смысл предостережения людей, которые, не падая телесно, в то же время часто погружаются в греховные помыслы: что они равны с людьми, грешащими на деле.

Люди нечистой жизни грешат прежде всего против самих себя, так как они, начав однажды потакать своим страстям, не могут уже обуздать себя, а телесное падение ужасно тем, что, чем больше человек предается плотскому греху, тем более он становится ненасытным.

Миряне часто не понимают, зачем с такою исключительностью некоторые люди борются за свою телесную чистоту, и говорят: ну что ж, что человек раз падет, — падет и встанет... Нет, «раз» человек почти не падает, и первое падение обыкновенно ведет за собою множество других.

Как в пьянстве начинается с маленькой рюмочки шутливо предложенного вина, а оканчивается страшным «зеленым змием», так и с телесной нечистотой. Развратник — самое несчастное в мире существо, так как его страсть требует от него все больших и больших жертв.

Были люди, которые ради соблюдения чистоты решались на величайшие жертвы, не щадили ничего, чтобы подавить волновавший их дух блудный, пресечь в корне всякое движение страстей.

Из русских святых особенно прославились такою борьбою преподобный Моисей Угрин и преподобный Иоанн Многострадальный, оба подвижники первых священных времен Киево-Печерского монастыря.

Преподобный Моисей, родом венгерец, был приближен к благоверному святому князю российскому и страстотерпцу Борису, служил ему с братом своим Георгием, которого убили со святым Борисом; третий брат после кончины любимого господина ушел в тверские пределы и основал на месте нынешнего Торжка свою обитель, где и почивает нетленно. В раке его лежит и принесенная им с собою голова брата его Георгия, которую злодеи-убийцы отрубили, чтобы снять с него золотую цепь и гривну, возложенную на него отличавшим его князем.

Моисей отличался высоким ростом, крепким сложением и необыкновенною красотою лица. Ему пришлось попасться в плен к ляхам, и здесь им пленилась молодая знатная вдова, обладавшая большим богатством и значением. Она предложила Моисею выкупить его и жениться на ней, дать ему знатность и великое богатство. Но он все это отверг. Тогда она выкупила Моисея от того, кто привел его в плен, не постояв за значительной суммой в тысячу золотых монет. Она надеялась, что Моисей, как раб ее, подчинится ее желанию. Но Моисей еще более стал прилежать молитве и посту, предпочитая для Бога в чистоте есть сухой хлеб, чем в скверне — богатые блюда и вина. Не достигши своих намерений, женщина в ярости бросила его в темницу, чтоб там уморить его голодом. Многие уговаривали Моисея подчиниться, говоря, что он ведь не связан чином монашеским и что первые праведники ветхозаветные не чуждались женщин, а она, несомненно, богата и имеет большую власть в ляшской земле. Моисей отвечал, что не желает нигде господствовать, всем пренебрегая ради Вышнего Царства. Если он выйдет живым из рук этой женщины, то не станет искать другой жены и с помощью Божией сделается черноризцем.

Женщина стала искушать его другими искушениями. Она приказала посадить блаженного на коня и со множеством слуг везти его по ее городам и селам и говорить ему: «Все это твое. Если угодно, распоряжайся как хочешь всем». И по ее приказу встречные на ее землях должны были воздавать ему почести. Но и это не произвело на Моисея желаемого впечатления.

В это время пришел один черноризец, саном иерей, и постриг его в ангельский образ. Женщина же, влечение которой к Моисею все увеличивалось, по мере его отказов в бесстыдстве своем обратилась к королю Болеславу, прося его уговорить Моисея жениться на ней. Болеслав предложил Моисею одно из двух — или исполнить желание госпожи, или выбрать себе смерть. Но и эта угроза осталась тщетной. Подвергнув в течение многих дней Моисея истязаниям, по сто ударов, жестокая, нечистая женщина велела наконец страшно изуродовать Моисея. Еле выжив, Моисей, оправившись, пришел в Киево-Печерский монастырь к преподобному Антонию и здесь провел богоугодно все остальное время своей жизни, стяжав дар помогать страждущим от блуда. Всего шестнадцать лет после убиения князя Бориса провел он в подвигах, шесть лет мучаясь в руках вдовы и десять лет подвижничая в Киево-Печерской обители.

Таким же неусыпным борцом за чистоту свою показал себя преподобный Иоанн Многострадальный. Рассказ его о той борьбе, которую он вынес за свою чистоту, производит неизгладимое впечатление. Вот человек, который не остановился ни пред какими жертвами для того, чтобы не уступить врагу в страшной кровавой борьбе.

Одному иноку, боримому бесом блудным, Иоанн Многострадальный передал о себе следующее:

«Когда пришел я в этот святой Печерский монастырь и начал трудиться по чину святого ангельского иноческого образа, много вытерпел я, томимый позывами на блуд, и не знаю, чего не выстрадал я ради моего спасения. Два дня, иногда же и три, проводил без еды, часто и всю неделю ничего не вкушал, морил себя лютою жаждою, бодрствовал все ночи и в таком злострадании провел три года, но и там не нашел покоя. Пошел я в пещеру, где положен преподобный отец наш Антоний, и пребывал у гроба его в молитве день и ночь. И слышал я глас преподобного ко мне: “Иоанн, нужно тебе затвориться здесь, в пещере, чтоб невидением и молчанием прекратилась брань, и Господь поможет тебе молитвами преподобных Своих”. Итак, с того часа затворился я в этом тесном и скорбном месте, где нахожусь теперь уже тридцатый год. И только очень недавно нашел я покой, а все те годы боролся со страстями и помыслами телесными. И жил я жестокою жизнью, сперва несколько лет только постом и бдением удручая тело свое. Наконец, не зная, что делать и не в состоянии терпеть плотской брани, задумал я жить нагим и возложить тяжелую броню на свое тело, и с тех пор доныне бываю я изнеможен холодом и грызущим железом. Но когда и всего этого не было достаточно, сделал я другую вещь: выкопал глубокую яму до груди моей. И когда подошли дни святого Великого поста, я вошел в яму и всего себя засыпал землею, так что свободными у меня были только руки и голова. И так, угнетаемый землею, провел я весь пост, не мог двигать и единым суставом, но и так не прекратились плотские стремления и разжжения тела. Кроме того, враг-диавол стращал меня, желая прогнать меня отсюда, и я испытал всю силу коварства его: ноги мои в яме стали перегорать, так что жилы в них скорчились и кости трескались, пламя доходило уже до утробы моей, и члены мои горели. Я уже не обращал внимания на лютую боль, но радовался душою, что она сохраняет меня чистым от скверны. Я предпочитал ради Господа сгореть в том огне, чем выйти из ямы посрамленным бесами. И в то же время видел я страшного и лютого змея, дышащего пламенем, и опаляющего меня искрами, и хотящего поглотить меня, и он делал это много дней, чтобы прогнать меня. Когда же наступала светоносная ночь Воскресения Христова, внезапно напал на меня лютый змей и поглотил пастью своею голову мою и руки, и были опалены волосы на голове моей и бороде, как ты видишь меня. И я, находясь в гортани того змея, возопил из глубины моего сердца:

“Господи Боже, Спасе мой, вскую Ты оставил меня, ущедри меня, Владыко, так как Ты один Человеколюбец. Спаси меня грешного, единый Безгрешный, избавь меня от скверны беззакония моего, чтобы не увязнуть навек в сети лукавого. Избавь меня от поглощения этим врагом. Ибо, как лев рыкает, он хотел поглотить меня. Воздвигни силу Твою и приди спасти меня, блесни молниею Твоею и изгони его, чтоб исчез от лица Твоего!” Когда же окончил я молитву, вдруг блеснул свет Божественный как молния и исчез тот лютый зверь, и благодатию Божиею не видел его больше доныне. Услышал я тогда и глас Господень ко мне: “Иоанн, Иоанн, — это была тебе помощь, далее будь внимателен к себе, чтоб не пострадать горше в будущем веке”. Я же поклонился и сказал: “Господи, зачем Ты оставил меня в злых мучениях?” И отвечал Он мне: “На тебя наведены были искушения по силе терпения твоего, чтоб, искушенный огнем, явился ты чист, как золото. Ибо свыше силы не попускает Бог искушения человеку, чтоб, изнемогши, не был он поруган лукавым змием, но Он, как мудрый господин, крепким и сильным рабам вручает великие и тяжелые дела, а немощным и слабым — незначительные и легкие; то же самое и в брани телесной похоти, ради которой ты молишься сам за себя. Но помолись мертвецу, лежащему против тебя, чтоб облегчил он тебя от блудной страсти, ибо он сделал больше, чем Иосиф, и может помогать тяжело страждущим такою страстью”. Я же, не зная имени такого мертвеца, стал звать: “Господи, помилуй меня молитвами этого преподобного”. Потом я узнал, что то был Моисей, родом Угрин. И нисшел на меня неизреченный свет, в котором пребываю я и теперь, не нуждаясь в свете ни днем ни ночью. И все приходящие ко мне достойно насыщаются этого света и видят явно утешение, осветившее меня в ту ночь Воскресения, как надежда будущего света».

По словам Писания «Сам искушен быв, может и искушаемым помощи», — преподобному Иоанну Многострадальному дана власть отгонять от людей беса блудного. Мощи этого подвижника целомудрия почивают в том положении, которое он избрал в самые тяжкие дни своей борьбы: он покоится в земле, зарытый до груди. Можно думать, что, чувствуя смерть, он пожелал принять то страдальческое положение, которого не побоялся тогда, чтобы победить врага. У мощей преподобного раздают шапочки с нашитыми на них изображениями угодника, молитвами которого да соблюдем мы угодную Богу душевную и телесную чистоту...

Теперь спрашиваешь себя: почему именно против этой блудной страсти направили все свои силы эти люди, и не было ли бы полезней для человечества, если бы тот же Моисей, женившись на вдове, его искушавшей, и ставши значительным и могущественным человеком, употребил полученные им средства на помощь ближним?

Но нельзя указывать людям пути их жизни, всякий волен избирать себе тот или другой путь спасения и прилежать к той или другой добродетели. Эти люди хотели принести Богу в дар свою девственность и намерение свое решались исполнить, чего бы это им ни стоило.

И, потом, замечено, что человек, сдавшийся в одном пункте, будет сдаваться и в других. Для психолога ясно, что, уступи Моисей желанию этой женщины ляшской земли, то за этим первым падением — а это было бы для него несомненное падение — последовали бы и другие падения и расчет его на то, что он, изменив своему нравственному принципу, стал бы ценою этой измены служить людям, не оправдался бы.

В настоящее время охрана чистоты детей и молодежи составляет особенно исключительную и важную задачу.

Со всех сторон ведется атака на то, чтобы развратить молодежь.

Русская литература, поражавшая раньше своей высокою проникновенностью, духовною чистотою, наполнена в наши дни ужаснейшими типами — какие-то содрогания сладострастия мужчин и женщин. Как тонкий яд, проникает в сознание молодежи внушение, что дозволено делать решительно все, к чему влекут позывы плоти. А между тем чем человек легче удовлетворяет свою разнузданность, тем меньше он бывает удовлетворен. Его влечет все к большему и большему разврату. Если при этом душа у человека глубокая, она тоскует, страдает от такой жизни, и часто исходом бывает самоубийство.

Мы не можем быть достаточно осмотрительны и осторожны, исполняя заповедь Христову относительно соблазна людей, которая угрожает нам величайшим наказанием. Мы считаем за ничто самые неприличные разговоры при подрастающих и молодежи и не думаем о том, какой ужасный, губительный осадок это оставляет в мозгу слушателей.

Счастлив тот, кто «положил хранение устам своим», кто ни разу не произнес ни одного соблазнительного слова, ни разу не направил воображения другого на какую-нибудь соблазнительную картину...

Есть люди, сияющие нравственной чистотой и в старости, и умилителен вид непорочного старика, благоухающего каким-то благоуханием полевой лилии, или престарелой монахини, в которой чувствуете невинность ребенка...

* * *

Знаменитые люди на земле находят себе поклонников. Прекраснейшие женщины в средние века имели толпу усердных рыцарей, которые готовы были не только вступаться за их честь, но даже искать всевозможных поводов, чтоб вступить в единоборство за свою даму, как поется в романсе испанца из «Дон Жуана» графа А. К. Толстого:

Всех, кто скажет, что другая
Здесь равняется с тобой,
Всех, любовию сгорая,
Всех зову на смертный бой!

Кажется, невелик урон для чести его красавицы — сравнить ее с другою красавицей... А вот, собирается же ее поклонник биться с другим насмерть только из-за этого сравнения.

Какую же горячую обиду должны переживать при оскорблении своих заветных святынь те люди, которые считают себя в душе рыцарями этих святынь!

Может ли, например, человек, испытывающий живое чувство благоговения, восторга, умиления пред невыразимой святыней Пресвятой Девы, может ли он слышать равнодушно, как будет хулиться Ее пречистое имя?

Люди, самые терпеливые и воздержные в выражениях, неизбежно назовут подлецом того, кто станет спокойно слушать брань на своего отца, хотя бы эта брань исходила от людей гораздо высшего, чем он, положения.

Что же сказать о том, кто будет из робости и трусости молчать при хуле на Христа или на Его Пречистую Матерь!

Эта хула должна чувствоваться верующими больнее и острее, чем собственное оскорбление, чем глумление над памятью родителей, обида, нанесенная его невесте.

И так понятен порыв горячего и правдивого святителя Чудотворца Николая, который за речи Ария на Первом Вселенском Соборе против Божества второго Лица Пресвятой Троицы, Сына Божия, исполнился такого гнева, что ударил Ария по лицу.

В религии не все кротость. Сам Христос обличал фарисеев жесточайшим обличением и, взяв кнут, выгнал им из храма торговцев и меновщиков.

Так и бурный поступок святителя Николая был Богом оправдан. И мы можем смотреть на него, как на высокий пример для подражания и исполнения.

Отцы Собора лишили святителя Николая епископства за его поступок с Арием, но некоторые из отцов Собора имели видение Богоматери, Которая возлагала вновь на Своего избранника епископский омофор, и поняли тогда, что правилен был поступок святителя, внушенный ему великою его ревностью по Боге.

Вот этой именно ревности по Боге, этой рыцарской готовности защищать, жертвуя для этой жертвы земными выгодами, свои духовные святыни, так не хватает нашему малодушному и слабоверному времени. И вместо того чтоб находились люди, которые бы считали высшею для себя почестью защищать славу имени Христова, — это имя свободно оскорбляется или Господь Сам защищает его в страшнейших знамениях...

Веселый молодой офицер после хорошего обеда в знакомом доме рассказывает о помещенной во французском «журнале для смеха», остроумной, по его мнению, карикатуре, в которой содержится страшная хула.

Как понимающим людям резко не остановить его и не сказать: «Молодой человек, как можете вы себе позволить в нашем присутствии повторять эти мерзкие и пошлые выходки гаденького французского журнала, как вы сами не оскорбились этим глумлением над всем, что в мире выше и святее всего... Вы низко пали, если такая мерзость не вызвала в вас негодования и презрения... Я человек верующий: после этого крупного происшествия нам не к чему продолжать наше знакомство».

Если бы все люди говорили так определенно, то едва ли хоть тот же офицер позволил бы себе вторично повторять с веселым видом подобные хулы. Не получая отпора, легкомысленные люди наглеют.

В последние годы произошли два события, в которых выразился гнев Божий на хулителей, не нашедших себе противодействия в людях... И как бы было лучше для них, если бы их вовремя остановили люди, ибо сколько раз и каким роковым образом сбылось слово Писания: «Страшно впасть в руки Бога живаго».

В восхитительном климате Южной Америки, на острове Мартинник, был богатый город Сен-Пьер, в котором было свыше сорока тысяч жителей, много прекрасных зданий, что-то свыше пятидесяти мужских и женских школ. Город этот был во власти ярых атеистов, имя Божие в нем оскорблялось.

С начала 1902 года многие верующие жители Сен-Пьера стали получать во сне таинственные указания — скорее выбираться из города. Пред катастрофой, которая поразила город, пароходы уходили переполненными.

В конце апреля произошло страшное извержение вулкана с землетрясением. Спасшиеся из-под обломков были удушены ядовитыми газами: ни одна душа из тогдашнего населения Сен-Пьера не ушла живою: произошло то, что на языке священных сказаний называется «конечное потребление и запустение»...

Чудный древний город Мессина на острове Сицилии, у Мессинского пролива, имел в большинстве народонаселения ясно выраженный характер борьбы с Богом.

И вот наконец на день Рождества в одной из местных газет появилось стихотворение, содержавшее разные насмешки над Младенцем Христом, и между прочим говорилось:

«Проявил бы Ты себя хоть чем-нибудь: например, встряхнул бы нас хорошенько...» И разгневанное Божество проявило Себя: разразилось то страшное землетрясение, которое повлекло за собою такое потрясающее количество жертв и в котором так блестяще показали присущее им чувство самоотвержения русские моряки. С величайшей опасностью для жизни они вытаскивали из-под обломков зданий, грозивших на них обрушиться, немногие уцелевшие жертвы.

* * *

На боевом мече покровителя Пскова, святого благоверного князя Всеволода Гавриила стоят простые и выразительные слова по-латыни — девиз, которому он был верен всю свою боевую праведную жизнь. Девиз этот гласит: «Honorem meum nemini dabo» — «Чести моей не выдам никому».

Как же христианину выдавать честь Божества? Ужасно!

Купить эту книгу можно в розничном магазине «Сретение» в оптовом интернет магазине