«На страже духа». Письма и дневники. Ч. 3

***

Архимандриту Феофилу^[1]

Архиепископ Никон. 1900 г.

То участие, которое оказали мне в краткое время пребывания моего в лавре, которое сделало это пребывание незабвенным, побудило меня и теперь обратиться к вам за советом, утешением, наставлением. Простите мою дерзость, что я оглашаю вашу тихую келию воплем мирских скорбей! Я не имею никого в Москве, кому бы мог открыть раны моей души… А между тем они так глубоки, так опасны!.. Ради угодника Божия, святых мощей которого вы имеете счастье предстоять, ради Самого Господа, пришедшего на землю для спасения грешников, – выслушайте мои скорбные вопли!

В течение всей вакации и долго потом я чувствовал состояние моего сердца если не совсем удовлетворительным, то по крайней мере спокойным. Страсть, на которую я вам жаловался, меня почти не беспокоила, и только раза два или три я видел соблазнительные сновидения. Но наступил пост Рождества Христова, и я стал его страдать… Моих сил в борьбе недостало, [человека?] который бы помог мне, не было; сердце мое покрылось корою бесчувствия, глас совести был гласом вопиющего в пустыне!.. Поверите ли, батюшка, как мне было тяжело! Наступал день, я тосковал, пробуждалось отвращение ко греху; я решался начать новую жизнь, крепиться… Но приходит ночь, и вместе с тем наступало искушение… Я хватался руками за подушку, старался думать о Страшном Суде, смерти, рисовал себе гроб и мертвецов, но все было напрасно: лукавый помысл не оставлял меня… В этой борьбе я засыпал. […]

Батюшка! Ради Бога умоляю вас, не оскорбляйтесь моею настоящею исповедью… Много обстоятельств, которые препятствуют мне побывать у вас и говорить с вами, помолиться угоднику Божию… Будьте так добры, помолитесь ему за меня! Может быть, он смилуется, поможет мне своими молитвами! Много может молитва такого праведника.

Я решительно не знаю, что мне делать… Я убежал бы из этих стен, [от] греховного соблазна, но куда?.. И где от него можно скрыться? Причем я не самостоятельный еще человек, я еще школьник, не больше…

Обстоятельства замедлили посылку этого письма. А между тем во мне вчера произошла некоторая перемена. Вчера вечером я лег спать в 11 часов. До этого времени я ходил по пустому коридору, стремясь настроить себя лучше. И слава Богу! Мне удалось это настолько, что я заснул спокойно в первый раз после двухнедельных мучений. Тем не менее я прошу вас не оставить меня своим советом, ни утешением. Я боюсь, боюсь не только дурных последствий страсти для моей души, но и для тела. Сжальтесь надо мною! Батюшка!

Ваш покорный недостойный духовный сын Николай.

Пишите в Московскую дух[овную] семинарию,
(Каретный ряд) ученику IV кл[асса] 2 от[деления]
Н[иколаю] Рождественскому.

19 января 1872 года.

НИОР РГБ, ф. 765, к. 5, е.х. 41, лл. 1–2.

Извините, что я так долго не отвечал вам, расстроенное здоровье не позволяло мне явиться в семинарию своевременно, поэтому я получил ваше письмо довольно поздно; с другой стороны, почти все время прошлой недели было посвящено на сочинение о превосходстве души человека над душою животных; теперь, слава Богу, эту работу окончил.

Благодарю от души, благодарю вас, батюшка, что не забываете меня, грешного. Ваше молчание я объяснял себе неисправностью почты и собирался писать вам второе письмо, но обстоятельства этого не дозволили сделать.

8 февраля Бог позвал в вечность одного из [столько любимых] мною товарищей – однофамильца Григория (помяните его пред престолом Божиим – прошу вас!). Это обстоятельство произвело на меня сильное впечатление. Тем более, что Бог привел мне читать и Псалтирь у гроба почившего (впрочем, не более часа: мы чередовались). Тут я увидел, что товарищи мои гораздо лучше, чем я думал о них назад тому месяца два (до падения). Мы несли гроб его до Сухаревой, положив на гроб его лавровый венок, читали Псалтирь наперебой. Да! Я жестоко ошибался: они способны любить и достойны любви более, чем я – гордец!

Прошла почти неделя. Я чувствовал себя хорошо: какое-то неземное чувство согревало мое сердце, как будто что-то говорило мне: «Твоего товарища Отец Небесный позвал к Себе; почему знать, когда Он благословит и тебя позвать! Будь готов, бодрствуй на всякий час!» Настала суббота, вечером ко мне пришел муж моей сестры и пригласил меня с собой к вам в лавру! Как я был рад, что имею случай поблагодарить и поклониться моему заступнику Сергию преподобному и выразить свою искреннюю благодарность вам, батюшка! И вот на утреннем поезде мы отправились и отстояли там обедню. Я должен извиниться пред вами, батюшка: сердце влекло меня к вам, я видел вас, я получил бы от вас благословение и решил после обедни побывать у вас. Но… я не думал, что мой добрый спутник так скоро оставит лавру: я не смел его задерживать и – каюсь! – не нашел духа сказать ему о своем желании… Мы уехали! До сих пор я упрекаю себя в этом; но утешаю себя надеждою в будущем. Ваше письмо отчасти вознаградило меня за лишение вашей беседы.

Прошла неделя. Мое настроение не изменялось. Я продолжал чтение Псалтири. В понедельник Сырной недели приехал батюшка; но не радостную весть привез он мне: я должен был спешить на похороны своей родной племянницы, которая родилась под одною кровлею со мною, росла вместе и только прошлым летом вышла замуж! Тяжело отозвалась во мне [и] эта потеря, мне жалко было покойную вдвойне: она так скоро собралась в вечность, что не успела получить напутствие Таинствами Церкви! Последнее обстоятельство тяжелым гнетом давит сердца всех нас, ее родственников: плачут ее родители, плачет молодой супруг. Помолитесь, батюшка, о упокоении рабы Божией Анны!..

Настал пост. Я удостоился принять Св[ятые] Тайны. Благодарение моему Спасителю! А между тем мое здоровье расстроено. Я принужден был остаться дома. Вот моя жизнь за краткий период времени от посылки второго к вам письма до сегодня.

17 марта 1872 г[ода].

Вы советуете мне прочитать Гизо, Навиля^[2], [нрзб.] Сочинение первого я читал еще в прошлом году, со вторым уже знаком, но из всех апологетов религиозной идеи мне особенно нравится Ульрици^[3]. Его сочинение «Бог и Пр[ирода]», прочитанное мною снова в прошлом году, привело меня в восторг своими математически точными выводами из области естественных наук в пользу религии, оно произвело во мне решительный переворот. С тех пор как я прочитал его, я стал, т[ак] сказать, на твердой почве, я увидел ясно несостоятельность материалистических учений и стал больше искать духовной пищи в книгах религиозно-нравственного содержания. Я должен сказать вам, что веду «П[амятные] зап[иски]» с первого года поступления своего в семинарию. В них я иногда отмечаю факты моей внутренней жизни. Религиозное настроение до такой степени было сильно, (извините, батюшка), что я выставляю это обстоятельство на вид, пред вами я ничего не должен скрывать, причем все, что есть или было хорошего, – не мое, а принадлежит благодати Божией, что я после всенощной порядочно поплакал, разговаривая с известным вам моим товарищем Фед[ором] Михайловичем^[4]. Но плакали мы о том, что не сознали великой милости Божией и осмеливаемся сомневаться? Тогда же сложились у меня экспромтом стихи, которые никогда не забуду и отрывок которых позвольте сообщить вам. Я писал:

На Голгофе, обагренной
Кровью чистого Христа,
Полный грусти, утомленный,
У подножия Креста
Я сложу сомнений бремя –
Грехи юности моей…
Ах, зачем же столько время
Я не шел тропою сей?..
Ищет мира, утешенья
Утомленная душа:
А Спаситель Милосердый
Ей взывает со Креста:
«Если жаждешь ты спасенья,
То иди ко Мне и пей!..»

Часов в 9 вечера, тогда же, я пошел с товарищем [библиотекарем] в свою библиотеку и просил книгу. – «Какую вам?» – «Нет ли из духовных журналов?». Он подал мне «Пр[авославное] о[бозрение]». Я открыл и на первой же странице прочитал: …Аще кто жаждет, да приидет ко Мне^[5]. Я принял это за ответ Самого Бога на вопрос моего сердца и в нем стал искать утешение.

Приклонися же
Во смирении,
Глава грешная,
При подножии
Креста страшного!..

Так окончился мой тогдашний эксперимент. Это была одна из самых счастливых и незабываемых минут моей жизни! Но это было 24 октября 1870 года, как значится в записках. Прошло более года, а в это время много воды утекло, много перемен произошло! Если я стал более религиозным, если крепче во мне утвердилась так называемая психологами «религиозная идея», то нельзя скрыть того, что бывали мрачные минуты (но, благодарение Творцу моему, только именно минуты), когда облако сомнения покрывало мою душу, без моего ведома, без моего желания… Я приписываю это врагу – искусителю, который, яко лев рыкая, ходит, как кого поглотить^[6], который и в добрых старается найти слабое место и прокрался в мое сердце: это гордость, высокое о себе мнение, от которого никак не могу совершенно освободиться сейчас, уже после того, как Милосердый мой Искупитель наказал меня Своим отеческим жезлом, допустив ангелу сатанину сделать мне пакость, да не возносится^[7]… Впрочем, по временам я повторяю с псалмопевцем: Благо мне, яко смирил мя еси^[8]!.. И в этой сладостной песне [нахожу?] надежду утешения^[9]!

Апостолы когда-то просили Господа: «Приложи нам веру». Нередко и мне приходит на мысль это прошение, но, припоминая ответ Спасителя на эти слова апостолов, я говорю, как отец лунатика: Господи! помоги моему неверию^[10]! Как счастливы те простые души, которых никогда не касаются сомнения, которых чиста вера, как пламя молитвы! Они, эти простые, добрые души, эти младенцы, которым, по слову Господа Иисуса, Отец Небесный благоволих открыть свое премудрое промышление о мире, утаил оное от премудрых и разумных, они, младенцы, которых Господь умудряет, по слову Давида, они первые удостоились и поклонились в свящ[енную] ночь Его рождения. Это были вифл[еемские] пастыри!.. Господи!.. Дай мне сию простую веру, да смирится ум мой в покушении веры.

20 марта [1872 года].

Я думаю, что утомил вас этим рассуждением: извините, батюшка, что написал много излишнего. Но вот еще моя беда: я очень редко могу сдерживать мысли во время молитвы. Еще дома, в деревне, где я постоянно пою и читаю на клиросе, это бывает для меня легче, а здесь – сил нет! Вот и теперь с нетерпением жду Стр[астной] седмицы, этой великой седмицы всего года! Как благодетельно всегда ее богослужение действует на меня каждый год! Утомленный душевными бурями, я всегда нахожу с избытком утешение в песнопениях при св[ятой] Плащанице. Господи! Удостой меня грешного поклониться страстям Твоим и святому Воскресению!

Как ни старался я достать тв[орения] св[ятого] Ис[аака] Сир[ина], у кого ни спрашивал, – не мог. Не знаю теперь, куда обратиться. Из фунд[аментальной] [библиотеки] не дают, в учебной нет, у тов[рище]й спр[ашивал] – тоже. В библ[иотеке] Об[щест]ва л[юбителей] д[уховного] п[росвещения] тоже почему-то отказали… А Псалтирь читаю по возможности ежедневно и, кажется, привык к ней настолько, что затруднений не встречаю. Слава Богу!

Помяните в молитвах ваших родит[елей] моих: чтеца И[оанна]^[11] и Ольгу, да хранит их Бог Своею благодатью!.. Батюшка постоянно трудится, матушка – почти всегда больна… Я очень рад и благодарю Бога, что имею возможность помогать им при посредстве уроков.

Вы спрашиваете, не затрудняюсь ли я читать ваш почерк. Насчет этого не беспокойтесь: хотя могу читать только одним глазом (правым), хотя этот глаз близорук, но ваш почерк не представляет для меня ни малейшего затруднения, от души благодарю вас, батюшка, что пишете; я нахожу неоценимую нравственную поддержку в ваших советах, меня извините, что затрудняю вас своим многоглаголанием! Простите меня, грешного!

Благодарение Богу и угоднику Его Сергию! Со времени покаяния страсть меня не беспокоила ни разу. Если не могу сказать, что она опротивела мне, все-таки, кажется, оставила меня, и только два раза бес беспокоил меня сладострастными сновидениями. Надеюсь, по милости Божией, одержать над ним совершенную победу. Но дух самомнения, горделивого сознания не оставляет меня: не оставьте меня своим советом и молитвою.

Испрашивая ваших молитв и благословения,
остаюсь покорный ваш духовный сын
Н[иколай] Иванов[ич]

При сем прилагаю почтовую марку.

21 марта [1872 года].

НИОР РГБ, ф. 765, к. 5, е.х. 60, лл. 6–9.

^[1] Феофил (в миру Успенский Ф.Я., 1816–1888), архимандрит. По окончании Костромской духовной семинарии в 1841 г. поступил в Троице-Сергиеву лавру. В 1843 г. пострижен в монашество, 26 апреля 1852 г. рукоположен в диакона, а на следующий день митрополитом Московским Филаретом (Дроздовым) посвящен в иеромонаха. В 1853 г. направлен миссионером в Нумачакскую миссию на п-ове Аляска, где пробыл 15 лет. С 1873 г. – архимандрит и настоятель Пицундского монастыря в Абхазии, с ноября 1879 г. по июнь 1880 г. – наместник Виленского Свято-Духова монастыря, потом настоятель Сурдегского Свято-Духовского монастыря Ковенской епархии.

^[2] Гизо Ф. (1787–1874). Французский историк. В России было переведено несколько его трудов: «Meditations sur l’essence de la religion chretienne» (1864); «Histoire generale de la civilisation en Europe» (1860); «Histoire de la revolution d’Angleterre depuis l’avenement de Charles I jusqu’a l’avenement de Charles II (1827–1828)», (1860).

Навиль Ж.-Э. (1816–?), швейцарский публицист и богослов. В России был переведен его труд «La vie eternelle» (1865), многие труды печатались в «Православном обозрении».

^[3] Ульрици Г. (1806–1884), немецкий философ. Далее упоминается его книга «Бог и Природа», изданная в Казани в 1867 г. в 2-х томах.

^[4] Богданов Ф. М.

^[5] Ин. 7, 37.

^[6] См.: 1 Пет. 5, 8.

^[7] См.: 2 Кор. 12, 7.

^[8] Пс. 118, 71.

^[9] Невольно вспоминается стих русского поэта:

И за скорби славит Бога
Божие дитя. – Прим. архиеп. Никона.

(Приведены строки из стихотворения И.С. Никитина (1824–1861) «Дедушка» (1857–1858)).

^[10] Мк. 9, 24.

^[11] Вы желали знать его имя. – Прим. архиеп. Никона.

Купить эту книгу можно будет в розничном магазине «Сретение» в оптовом интернет магазине