Иван Гончаров и семья Ординых

Храм великомученика Пантелеимона

Кесарь Филиппович Ордин (1834–1892) имел придворное звание гофмейстера. В 1867–1870 годах он был членом Попечительного совета заведений общественного призрения в Петербурге и управляющим делами этого заведения, в 1870–1872 годах он член распорядительного комитета по устройству дома призрения душевнобольных, затем (в течение 12 лет) попечитель больницы святителя Николая Чудотворца. Ордин был известен как автор ряда трудов по финляндскому вопросу[1], а также книг «Павловск» и «Попечительный совет заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге». Как политик и историк он считался борцом с финляндским сепаратизмом.

Судя по письмам Гончарова к Ординым, писатель часто бывал в гостях у своих знакомых, обычно – после воскресной службы в церкви. Гончаров и Ордины были, похоже, прихожанами одного храма – великомученика Пантелеимона. Письмо от 25 октября 1873 года[2] как раз дает представление об этом: «Извиняюсь перед Кес<арем> Фил<липовичем>, что не прислал ему Антихриста[3]: за ним прислали, не давши мне дочитать. Я думаю, ему легко достать через Юрия Михайловича[4], а лучше ему вовсе не читать Ренана[5], ибо, как я заметил, разрушительные начала уже проникли в его душу: идучи, например, в воскресенье в храм Божий, он позволил себе непочтительно отзываться о приходском духовенстве. Блюдите за ним! Чем может это кончиться: он отец семейства! Итак – до морозов!»

Тон гончаровского письма, разумеется, шуточный, при этом шуточное начало соединяется с серьезным. Но из письма мы узнаем об отношениях Гончарова и Ордина, о том, что они вместе отправлялись в воскресные дни в храм святого Пантелеимона. Другие письма также свидетельствуют о весьма близком знакомстве. Заметим, что только людям духовно близким Гончаров может писать, наполняя свои письма – и всерьез и в шутку – церковной лексикой. Ордины относились к числу таких людей. Поэтому романист может отметить свой визит к Ординым подобной запиской, приложенной к его фото: «Прилагаемый при сем изнемогший от поста, бдений и трудов – почтенный старец, возсылает Кесарю Филипповичу, Софье Алексеевне – посредством швейцара, от порога в их горняя – свои благодарения, извинения, поздравления и пожелания. Ив. Гончаров».

В письме к Ординым затронута важная для Гончарова тема Ренана. К Ренану и его книгам Гончаров отнесся резко отрицательно. В статье «Христос в пустыне. Картина г<осподина> Крамского» (1874) писатель называет его «противником божественности Христа»[6]. А позже, в 1886 году, в письме к великому князю Константину Константиновичу, он напишет о Ренане снова с оттенком неприятия: «Творчеству в истории Спасителя почти нет простора. Все Его действия, слова, каждый взгляд и шаг начертаны и сжаты в строгих пределах Евангелия и прибавить к этому, оставаясь в строгих границах христианского учения, нечего, если только не идти по следам Rеnаn: т. е. отнять от И<исуса_Х<риста> Его божественность и описывать Его как “проповедующего Свое учение среди кроткой природы, на берегах прелестных озер”, и т.д., словом, писать о Нем роман, как и сделал Rеnаn в своей книге»[7].

Гончарову личность К.Ф. Ордина должна была быть симпатична. Это ясно хотя бы из того, что финляндский, как и вообще балтийский, вопрос волновал автора «Обрыва». Похоже, что, как и Ордин, он был склонен решать его, исходя из русских национальных интересов. Разговоры о Балтийском крае должны были занимать их время. Ведь и сам романист в одном из писем к великому князю Константину Константиновичу (1887) писал именно в державном духе: «Край бродит и не убродится, по-видимому, долго. Амальгама немцев, латышей, евреев, поляков и иных – еще отливается в одну массу. Пока – все врозь… Дай Бог, чтоб победителем… вышел русский элемент!.. Чего им хочется? Слиться с Германиею. Боже сохрани! Они и руками и ногами от этого!.. этих милых баронов там скоро бы привели к одному знаменателю! Они это очень хорошо знают – и не хотят. Нет, им здесь, у нас, под рукой русского царя, живется привольно, почетно, выгодно! Им хочется… жить под крепкою охраною русской власти… брать чины, ордена, деньги, не сливаясь с Россией – ни верой, ни языком… и тихонько презирая русских, – будто бы за некультурность… Они… научат русских, нас, своим, в самом деле завидным племенным качествам, недостающим славянским расам – это perseverance во всяком деле… и систематичности. Вооружась этими качествами, мы тогда, и только тогда, покажем, какими природными силами и какими богатствами обладает Россия!

Другому пока нам у остзейских культурхеров учиться нечему и занять ничего не приходится»[8].

Второй вопрос, который, несомненно, обсуждался между Ординым и Гончаровым, вопрос благотворительной деятельности Двора и в целом Российского государства. В 1878 году Ордин издал книгу: «Попечительный совет заведений общественного призрения в Санкт-Петербурге. Очерки деятельности за 50 лет: 1828–1878». Эту книгу он преподнес в дар Гончарову. Писатель в ответном письме сообщает о своем желании написать рецензию на эту книгу.

«18 февраля 1878 года.

Я получил Ваше изрядное издание и письмо, добрый и прекрасный Кесарь Филиппович – и благодарю за то и другое. Я удержу у себя только письмо, и еще речь, а издание возвращу Вам. Оно найдет себе более подходящее ему место – в каком-нибудь богатом, книгообильном кабинете любителя роскошных изданий, а в моей одинокой и убогой квартире оно заглохнет и завянет бесплодно.

Я медлил ответом Вам – и вот почему. Дня четыре тому назад я встретил Ф.Н. Берга[9] (редакт<ора> Русс<кого> мира)[10] и сказал, что нужно указать в газете на это издание, как замечательнейшее, и с внешней и с внутренней стороны. Он был рад сделать это, узнав особенно, что автор – Вы, и только просил показать ему книгу. Я сказал еще, что, может быть, редакцию этого заявления я возьму на себя: он еще более был доволен этим и просил только поторопиться и прислать заявление теперь же, потому что скоро оставляет редакцию газеты.

Вчера я набросал две-три четвертушки – но наскоро, и не знаю, так ли я понял Вашу книгу, которую, впрочем, я всю добросовестно перелистовал, посвятив этому целый вечер, а речь Вашу почти выучил наизусть.

Мне желательно бы было прочесть это Вам, прежде нежели сообщать (конечно, инкогнито, от лица редакции) в газету: ибо может быть я в чем-нибудь ошибся. Вы не подозреваете, какой живой интерес имеет для меня Ваша книга, независимо от ее литературных и внешних достоинств издания. Для меня идеалы величайшей в мире женщины воплощаются в лице императрицы Марии Федоровны (которую я видел в детстве в Москве[11]): она – моя настоящая героиня!

Если б не старость и не лень, если б у меня было побольше таланта – и именно такого, какой нужен, – я избрал бы себе задачею быть ее – не биографом (это мелко и мало для ее жизни), а историографом. Нужно большую силу таланта, ума и много любви к добру, чтобы изобразить этот образ, или «воплощение добра и милосердия», как Вы сказали в своей речи.

Вот по каким причинам и Ваша книга, и еще другая (Переписка Нелединского-Мелецкого, изд<анная> княз<ем> Оболенским) имеет для меня особенный, драгоценный интерес материалов для будущего памятника ее жизни.

Итак: или я зайду к Вам в эти три дня часу в десятом вечера, или не заедете ли Вы ко мне около 3-х и 4-х часов, чтобы посмотреть, то ли я сказал в заявлении, что нужно?

Кланяюсь дружески Софье Алексеевне[12] и Вам.

Всегда Ваш Гончаров»[13].

С некоторых пор тема христианского милосердия и благотворительности становится близкой Гончарову[14]. В одном из писем к Ордину (от 16 мая 1872 года) он даже просит своего корреспондента показать ему больницу: «А propos о больных: свезите меня когда-нибудь к ним и покажите мне все заведение. Хотя впечатление будет, может быть, грустное, но я никогда не видал подобного заведения, а Ваше, как я слышал, устроено на славу… возьмите меня (если можно, конечно) – и я буду Вам очень благодарен».

В письмах писателя этого времени очень часто цитируется Евангелие. В неопубликованном письме к Н.Н. Теплову от 20 ноября 1874 года Гончаров писал: «Таковых, говорит апостол Павел, страшись!»[15] 20 мая 1876 года в письме к актеру И.И. Монахову он пишет: «Ваша Дуняша (служанка. – В.М.)… отличается необыкновенно вкусными пирогами и способностью накормить чуть не 5000 человек»[16]. Религиозное настроение все более ощутимо. 10 июля 1876 года он пишет тому же адресату: «Что я делаю?»… А ничего. Часто скорблю, редко улыбаюсь и все чаще обращаю взоры к небесной родине!» В его переписке даже с родными ощутимы не только религиозные настроения, но и религиозная мудрость. Так, его сестра пожаловалась ему на свои несчастья, обвиняя в своих бедах обидчика, некоего господина Алаева. Гончаров напоминает своей сестре святоотеческую мудрость. В письме от 26 июня 1876 года он пишет ей в Москву: «Если ты и Петр Авксентьевич и были наказаны так больно, так уж, конечно, за что-нибудь важное, нежели за то, что Вы доверили слепо все Ваше состояние в одни руки злодея, как ты трагически называешь Алаева! Поройся в своей душе, и, может быть, найдешь какой-нибудь другой или другие грехи, а не такие пустяки». В неопубликованном письме к В.В. Салову от 9 марта 1885 года Гончаров писал: «Он, как евангельский больной, ищет у Силоамской купели, чтобы кто-нибудь погрузил его»[17].

Переписка Гончарова того времени, в том числе и с Ордиными, ясно показывает, что цитация Евангелия становится для него весьма органической. Евангелие как будто живет в нем, становясь компасом при обращении ко многим вопросам жизни, средством изъяснения и углубления мысли.