Архиерейское служение в Симбирской (Ульяновской) епархии в 1832–1989 годах. Часть 7

Часть 1  Часть 2  Часть 3  Часть 4 Часть 5 Часть 6

Епископская кафедра в 1930-е годы

Архиепископ Митрофан (Гринев)

В 1928 году Ульяновская губерния была упразднена. Отныне она вместе с Самарской, Пензенской и Оренбургской губерниями входила в состав новообразованной Средне-Волжской области с административным центром в Самаре. В составе этой области были образованы два округа – Ульяновский и Сызранский. Соответственно, было проведено и переподчинение епархий. Сызрань, ставшая теперь центром самостоятельного административного округа, более не подчинялась Ульяновскому епископу, а Мелекесс, ранее входивший в состав Самарской губернии, становится викариатством Ульяновской епархии.

Летом 1928 года на Мелекесскую кафедру прибыл епископ Георгий (Анисимов). Ульяновским преосвященным в это время был епископ Иоаким (Благовидов). Обновленческой епархией управлял все тот же архиепископ Иоанн (Никольский), а вот вместо бежавшего григорианского архиерея Виссариона (Зорина) прибыл архиепископ Иоанникий (Соколовский). Этот архиерей был не очень рад своему новому назначению. Прежде он был епископом Бахмутским, потом Омским, после чего вернулся на Украину, на свою родину, и примкнул к «лубенскому расколу». Когда его исключили из состава Собора УАПЦ, он переметнулся к ВВЦС, где и получил назначение в Ульяновск[1]. Видимо, в знак своего недовольства владыка долгое время в епархию не являлся, причем никто, даже руководство ВВЦС, не имел представления о его местонахождении. Через четыре месяца отсутствие без вести пропавшего архиерея расценено как отказ от кафедры, и тогда ВВЦС рекомендует ульяновцам обратиться к находящемуся в ссылке в Ульяновске епископу Аввакуму (Боровкову) с просьбой возглавить епархию. Однако владыка был верным Церкви архипастырем и на льстивые предложения григориан ответил категорическим отказом. Он предпочел быть обычным прихожанином Покровской церкви.

Вообще история с исчезновением архиепископа Иоанникия довольно смутная. Ульяновская епархия была основной епархией григориан в Среднем Поволжье. Ее архиереи носили титул Симбирский и Корсунский; в состав епархии, которой принадлежало до 60% всех православных приходов, находящихся на ее территории, входило также два викариатства – Ибрессинское и Буинское. Иными словами, это была завидная епархия для григорианского епископа. Еще более странным кажется тот факт, что на протяжении четырех месяцев архиерей не удосужился дать о себе знать как епархии, так и руководству ВВЦС, в то время как о его местонахождении было прекрасно известно не кому-нибудь, а Ульяновскому окружному административному отделу (ОАО). Четыре месяца верующие просили ОАО дать им разрешение на проведение общего собрания для избрания другого архиерея, но всегда получали отказ в довольно расплывчатой формулировке: «По сведениям, имеющимся в окружном АО, архиепископ Иоанникий в недалеком времени прибывает в Ульяновск»[2]. Откуда у отдела были такие сведения, остается неизвестным и поныне. Все-таки вскоре архиепископ Иоанникий прибыл в Ульяновск и вступил в свои обязанности. Свою неприязнь к епархии он проявлял постоянно, стараясь по любому поводу выехать за ее границы. Такое отношение владыки, ставшего сразу после вступления на Ульяновскую кафедру митрополитом, не могло не сказаться на состоянии епархии.

В 1929 году с Мелекесской кафедры был снят «сергиевский» епископ Георгий (Анисимов), а на Алатырскую прибыл епископ Митрофан (Гринев), также «сергиевской» ориентации. В октябре, после смерти епископа Иоакима (Благовидова), епископ Митрофан становится Ульяновским преосвященным.

Постановлением ВЦИК СССР от 8 апреля 1929 года и специальной инструкцией НКВД Церковь была лишена всех юридических прав. Все религиозные объединения и их члены подлежали обязательной регистрации. Местные же органы власти могли свободно отказывать в этой регистрации, причем без каких-либо объяснений. Без юридических прав все договоры о ремонте церковных зданий могли заключаться лишь с членами приходов, которые автоматически подпадали под статью о частном предпринимательстве. Духовенство лишили избирательных прав, а с 1930 года обязали выплачивать в казну 75% своих «нетрудовых» доходов. Множество священнослужителей с семьями лишились крыши над головой[3].

Тогда же в стране вспыхнула «антиколокольная кампания». Решением Ульяновского горсовета, основанным на «общемассовых требованиях», колокола всех ульяновских храмов подлежали передаче в фонд тракторизации (дело № 0/096). Только в одном Старомайнском районе было снято колоколов на 37, 5 тонн[4].

Страну захлестнула кампания за вступление граждан в ряды Союза воинствующих безбожников (СВБ)[5]. Его руководитель Емельян Ярославский (Миней Израилевич Губельман) посетил с лекциями и «родину Ленина». Когда обнаружилось, что в рядах ульяновской ячейки СВБ состояло всего 300 человек, то специальным постановлением Ульяновского окружного бюро партии все члены партии были обязаны вступить в «Союз безбожников». Таким образом, «Союз» стал насчитывать более 10 тысяч человек[6].

Следствием коллективизации страны, этого легального порабощения народа в рабство, явилась высылка тысяч крестьян-кулаков из Поволжья в северные районы страны. Инициаторами массовых выступлений и бунтов, разумеется, объявлялись сельские священники, которые тысячами слегли в братские могилы. Все это сопровождалось повсеместным закрытием храмов. К 1930 году в Ульяновске были закрыты Пантелеимоновская церковь, Александро-Невская церковь, единоверческая церковь, Троицкая и Петропавловская церкви. Десятки сельских храмов закрывались для использования их помещений под засыпку зерна.

В 1931 году властями была санкционирована акция «Трудящиеся Ульяновска за закрытие храмов». В результате этой акции был закрыт Троицкий кафедральный собор, помещения которого стали использоваться как архивохранилище. После этого на страницах газеты «Пролетарский путь» стали появляться лозунги: «За город без очагов дурмана!», «Церкви – под культурные очаги!», «Кирпич церквей – на нужды пятилетки!», «Стройматериал церквей – на новостройки!» и т.д. По «требованию трудящихся» в Ульяновске закрываются еще семь храмов из оставшихся на тот момент четырнадцати (Ильинская церковь, Всехсвятская, Иверская, Никольский зимний и Троицкий летний кафедральные соборы, Германовский собор, Тихвинский храм и Казанская часовня в центре города). Таким образом, из имевшихся в городе на 1917 год двух монастырей, трех соборов, 21 приходской, 25 домовых и пяти полковых церквей, к 1931 году осталось всего семь храмов[7]. Кстати говоря, пять из них принадлежали григорианцам, а другие две – обновленцам. У епископа Митрофана не осталось ни одного храма в его епархиальном городе. По этой причине он был вынужден переместиться в Мелекесс.

В то же время ОГПУ занималось «чистками» священнослужителей, которых и без того катастрофически не хватало. А делалось это при помощи небезызвестного СВБ, члены которого призывались к активному доносительству на «церковников».

В 1931 году верующих лишили еще двух глубоко почитаемых святынь. Во время ликвидации Жадовской пустыни исчезла чудотворная Жадовская Казанская икона Божией Матери, а также был кощунственно уничтожен Промзинский образ святителя Николая Чудотворца. В 1552 году Промзино осадили кубанские татары, которые укрепились на горе. Когда им явился святитель Николай, они разбежались в страхе, а на месте явления святителя было найдено его барельефное изображение на черном камне. У подножия горы забило множество источников, на которых происходили многочисленные исцеления[8].

В 1932 году закрыли величественный Спасо-Вознесенский собор, диаконом в котором некогда был великий архидиакон Константин Розов, а прихожанином – святой блаженный Андрей Симбирский. Здание храма пытались переоборудовать под кухню для организации питания студентов, но в итоге просто разобрали. Разобрали и Николаевский зимний кафедральный собор, в крипте которого были погребены четыре Симбирских архипастыря. Захоронения извлекать не стали, их просто забросали мусором, а позже «закатали в асфальт». Кстати, перед самой разборкой собора он был внесен в список особо охраняемых архитектурных памятников культуры. Тогда же разобрали Богоявленский храм (на его фундаменте было выстроено здание «Спиртотреста»), закрыли Ильинскую церковь, в которой расположился красильный цех чулочной фабрики. В здании Германовского собора разместился Ульяновский государственный архив, который выехал из здания храма лишь в 2007 году. Храм был настолько изуродован, что восстановить его в первозданном виде не представится возможным уже никогда. Кирпичи Всехсвятской церкви пошли на реконструкцию здания конвойной школы. Уничтожили и Никольскую церковь, в которой был крещен Владимир Ульянов, а вместе с ней – Тихвинскую, Смоленскую и Троицкую церкви. К концу года в Ульяновске осталось три храма – Воскресенский кладбищенский (кафедральный обновленческий), Неопалимовский (кафедральный григорианский) и Никольский, также принадлежавший ВВЦС.

Как уже говорилось выше, в 1930 году Ульяновским преосвященным стал епископ Митрофан (Гринев), его Мелекесским викарием – епископ Амвросий (Казанский). А в злосчастном 1932 году епархия лишилась не только своих храмов, но и архиереев. Епископ Митрофан был арестован, а Мелекесский епископ Амвросий скончался.

Поскольку храмов в Ульяновске у «сергиевской» епархии не было, митрополит Сергий назначил управляющим Ульяновской епархией епископа Мелекесского, которым стал епископ Пугачевский Серафим (Зборовский). В 1933 году его перемещают в Чувашию, а епископом Мелекесским назначают преосвященного Стефана (Знамировского). Вот с этого момента Ульяновских архиереев лишают всяческой возможности по-настоящему управлять епархией.

На заявление владыки Стефана с просьбой его регистрации власти отвечать отказом не стали. Он получил следующий ответ: «Знамировский Стефан зарегистрирован в Ульяновском городском совете как управляющий Ульяновской епархией, допущен к исполнению этой должности с местом постоянного жительства в г. Ульяновске без права личного совершения церковных служб и обрядов»[9]. Подобная регистрация – это просто фикция. Архиерея лишили возможности служить и рукополагать новых священнослужителей, которых с каждым днем становилось все меньше. Разумеется, такое положение дел было недопустимо. Об этом епископ Стефан незамедлительно доложил в Патриархию, а в октябре уже был переведен в Вологду. До 1934 года временное управление епархией было передано Чувашскому преосвященному Серафиму (Зборовскому).

Летом 1933 года ушел на покой григорианский митрополит Иоанникий (Соколовский), столь тяготившийся Ульяновской епархией. На его место пришел епископ Иоасаф (Борисов), который был арестован в 1934 году. Вместо него от ВВЦС был прислан епископ Феодосий (Борисов-Григорович), носивший титул Ульяновский и Куйбышевский. В то время как григорианский архиерей управлял двумя епархиями, своего архиерея у патриаршей Церкви в Ульяновске не было.

Митрополит Сергий, носивший к этому времени титул Блаженнейшего Митрополита Московского и Коломенского, назначает на Мелекесскую кафедру для управления Ульяновской епархией епископа Артемона (Евстратова), но и этот архиерей долго не продержался на кафедре. Уже к концу 1934 года его переводят викарием в Уфимскую епархию. По всей видимости, такое частое удаление архиереев с Ульяновской кафедры проходило не без участия властей. Управлять этой епархией было не безопасным для жизни, что вскоре и обнаружится. В общем-то и служить простым священникам было совсем не безопасно. В 1930-е годы появляется множество так называемых бродячих священников – не имеющих регистрации. По поводу таких священников Куйбышевский архиепископ Ириней (Шульмин), управлявший частью приходов Ульяновской епархии, писал причтам церквей Инзенского и Базарно-Сызганского районов: «В случае обращения к Вам безместных, бесприходных священников с просьбою о снабжении их святыми дарами или святым миром, прошу иметь в виду следующее: каждый священник, по существующим законам, может исполнять свои священнические обязанности только после должной регистрации его местной гражданской властью, без чего всякое совершение церковных треб и обрядов в домах должно рассматриваться как служение тайное, нелегальное, подпольное. Поэтому священник приходской, снабжающий бесприходных священников для их тайного, нелегального служения святыми дарами или святым миром, может оказаться невольным соучастником их незаконных деяний и подлежать вместе с ними законной ответственности. Во избежание всяких могущих быть неприятных и нежелательных последствий прошу Вас при обращении к Вам бесприходных, безместных священников соблюдать всяческую осмотрительность и ни в каком случае не снабжать их ни святым миром, ни святыми дарами»[10]. Безусловно, Куйбышевский владыка просто пытался сохранить остатки духовенства, которое жестоко каралось за связь с «безместными» священниками.

А в это время предпринимается очередная неудачная попытка поставить в Ульяновске епископа. Следующим управляющим епархией был назначен епископ Аркадий (Ершов), однако тот был арестован накануне подписания указа. Следующим указом епископом Ульяновским назначается преосвященный Владимир (Горьковский). Владыка Владимир тоже был вынужден управлять своей епархией из Мелекесса. Епископ Владимир получил регистрацию с правом служения и пробыл на кафедре целых два года. Это объясняется тем, что на этот раз связываться с Ульяновскими властями Патриархия не стала. Поскольку Ульяновск находился в административном подчинении Куйбышева (Самары), то было объявлено, что и Ульяновский преосвященный находится в некотором подчинении (на деле номинальном) у Куйбышевского архиепископа. Из этого следует, что регистрацию должны выдать Куйбышевские власти, что и было сделано, по ходатайству архиепископа Иринея. Тем не менее, управлять владыке было практически нечем.

В 1936 году была принята сталинская конституция, статья 124 которой якобы гарантировала свободу «отправления религиозных культов». В 1937 году должно было состояться важнейшее событие – выборы в Верховный Совет СССР. А через неделю после выборов – другое «радостное» событие: юбилей ВЧК–ОГПУ–НКВД. Начались подготовительные работы к выборам, которые выражались в массовых чистках «троцкистских и иных двурушников»[11].

Перепечатанная из «Комсомольской правды» статья «Церковь на службе у буржуазных разведок» призывает «организовать самую активную борьбу против разлагающего, контрреволюционного влияния мракобесов». Множество заголовков газетных статей начинались словами: «Смерть… Уничтожить… Расстрелять…», подобно крикам толпы на судилище Христа: «Распни, распни!..»[12].

Итак, в 1936 году было уничтожено последнее величественное украшение города – Троицкий летний кафедральный собор. Этот собор был построен преимущественно на пожертвования народа и был памятником победы в Отечественной войне 1812 года. Он был заложен императором Александром I, а молились в нем императоры Александр II, Александр III и Николай II – еще наследником престола. В этом храме во время путешествия по Волге произносил свои проповеди святой праведный Иоанн Кронштадтский и служил будущий великий архидиакон Константин Розов.

Собор какое-то время служил архивохранилищем, пока в 1934 году в нем не случился пожар. По официальной версии – из-за неисправности проводки, однако существует и другая версия – его сожгли «доблестные» комсомольцы, убив тем самым двух зайцев: было уничтожено подавляющее большинство документов, касающихся истории дореволюционного города-дворянина Симбирска, а также был приведен в полнейшую негодность собор – памятник победы русского народа. Советскую власть более устраивал не народ-победитель, а рабский народ, не знающий своей истории, а следовательно, и не претендующий на будущее, такое же славное, как и прошлое. Стоит отметить, что Троицкий собор, как и Никольский, был памятником архитектуры и сносу не подлежал. Более того, на неоднократные просьбы о сносе здания, посылаемые Ульяновским горсоветом в Москву, Комитет по охране памятников революции, искусства и культуры отвечал отказом. Однако теперь, когда собор сгорел, а восстановить его уже не представлялось возможным по финансовым причинам, такое разрешение было получено.

Что касается «подготовки» к выборам в Верховный Совет, то она шла безупречно. «Тройки» каждый день выносили смертные приговоры. В «тройку» входили: секретарь обкома, прокурор области и начальник УНКВД. После «троек» действовал городской отдел НКВД, в обязанности которого входили арест, тайное исполнение приговора и тайное захоронение убитых. До ноября 1937 года начальником Ульяновского ГО УНКВД был Коробицын, с ноября 1937 по июнь 1938 – Н.Ф. Андронов[13].

В это время по собственному желанию митрополит Иоанникий (Соколовский) возвращается на Ульяновскую григорианскую кафедру. Однако ею уже управлял архиепископ Феодосий (Борисов-Григорович). Чтобы не создавать конфликт, последний уступает митрополиту свою кафедру, а сам становится председателем епархиального совета.

Ко второй половине 1937 года НКВД, говоря словами В.И. Ленина, «заигрывать с Боженькой» надоело. Управлением НКВД был утвержден «план», согласно которому на территории Куйбышевской области (вместе с Ульяновским районом) предписывалось расстрелять 1000 человек, а 4000 человек следовало осудить на длительные сроки заключения. Однако «план» был несколько перевыполнен. На территории только Ульяновской области за один год было расстреляно более 1500 человек, а репрессировано более 8000 человек.

Согласно все тому же «плану» Куйбышевского УНКВД, все православные всех существующих на тот момент течений, все старообрядцы и сектанты были объединены в одну группу – некую «фашистско-повстанческую церковно-монархическую контрреволюционную организацию». Главой этой организации объявили Куйбышевского архиепископа Иринея (Шульмина). Эта операция готовилась тщательно заранее. За всех «действующих лиц» были составлены показания – их будущие «признания». Сначала арестовали архиепископа Иринея. В Ульяновске первым был арестован обновленческий архиепископ Иоанн (Никольский), потом григорианские архиереи – митрополит Иоанникий (Соколовский) и архиепископ Феодор (Борисов-Григорович), затем вернувшийся из заключения бывший Ульяновский епископ патриаршей Церкви Митрофан (Гринев). В Мелекессе – Владимир (Горьковский) и находившийся там в ссылке епископ Вениамин (Троицкий). В Карсуне – находящийся на покое епископ от ВВЦС Иринарх (Павлов)[14].

Все эти аресты закончились бойней. В 1937 году в Ульяновске по обвинению в участии в этой «фашистско-повстанческой» организации было расстреляно шесть архиереев, 126 священников, 30 монашествующих и 60 мирян. В концлагеря сроком на десять лет отправились 23 священника, пять монахов и 99 мирян, а сроком на восемь лет – один архиерей, 11 священников и 19 мирян. Никто из этих людей из концлагерей не вернулся. По разным другим «церковным» делам было репрессировано 400 человек, всего за два дня – 17 и 18 февраля 1938 года – в подвале Ульяновского горотдела НКВД было расстреляно более 100 человек[15]. Ульяновская епархия, хотя и неофициально, но просто прекратила свое существование.

Вплоть до 1941 года в епархии не было ни одного архиерея, будь то обновленческого, григорианского или «сергиевского». В особняке, принадлежавшем некогда дворянам Юрловым, гостем которых бывал А.С. Пушкин, после революции обосновались чекисты. Теперь же они получили прямое указание устроить там настоящую мясорубку. Начальник Ульяновского горотдела НКВД капитан госбезопасности Коробицын получил предписание «немедленно приспособить соответствующее помещение в здании НКВД (желательно подвальное), пригодное под спецкамеру для выполнения приговоров о расстреле; вызов из тюрьмы осужденных к высшей мере наказания производить днем, на основе письменного требования за подписью начальника органа НКВД с указанием – “для направления спецконвоем в управление НКВД”; исполнение приговора – расстрел – производить ночью; после выполнения приговора трупы должны быть вывезены к заранее приготовленной яме, тщательно зарыты, и ямы замаскированы; под Вашу личную ответственность должна быть обеспечена полная конспирация места, времени, а также техника исполнения приговоров о высшей мере наказания; к выполнению приговоров о высшей мере наказания… красноармейцев и рядовой милицейский состав не допускать»[16].

Часть убитых закапывали здесь же – в саду при особняке, остальных вывозили ночью на грузовиках на городские больничные заразные кладбища; в район городской свалки в Стрижевом овраге; на территорию за городским кладбищем; на территорию, впоследствии затопленную Куйбышевским водохранилищем; на территорию Ульяновского моторного завода. Ульяновскими палачами были: начальник горотдела НКВД Коробицын, уполномоченный 4-го отдела НКВД Филихин, командир взвода наружной службы милиции Калашников, комендант горотдела НКВД Романов и начальник отдела милиции Новичков. Стоит отметить, что все расстрелы чекисты предваряли жуткими пьянками, распивая спирт, купленный на отобранные у своих жертв деньги. Причем пили они, по их собственным признаниям, не для того, чтобы заглушить голос совести, а для того, чтобы при уборке груды трупов их не вырвало.

Интересна дальнейшая история страшного особняка Юрловых. В 40-е годы подвалы-спецкамеры были заложены кирпичными стенами, а копать что-либо на территории управления категорически воспрещалось. В 1954 году НКВД выехало из особняка, однако он остался пустовать под охраной вплоть до 60-х годов, когда и был отдан под гостиницу обкому КПСС. В этом здании во время своего визита в Ульяновск останавливался Н.С. Хрущев. В 1992 году здание, совершенно неожиданно и по непонятным причинам, было передано… Ульяновской епархии для размещения в нем епархиального управления.

Тем не менее, Ульяновской епархии в 1937 году не стало. В городе еще действовало два храма, которые, впрочем, к 1940 году были оба закрыты. По всей епархии действовало три храма в разных концах области. Духовенства, даже «бродячего», почти не осталось совсем.

(Продолжение следует.)