Влияние Святой Горы Афон на монашеские традиции Восточной Европы.
Часть 2. Афон и Русская Православная Церковь

История Русской Православной Церкви неразрывно связана с историей афонского монашества.

Русский свято-Пантелеимонов монастырь. Фото: А.Поспелов / Православие.Ru

Ярким подтверждением авторитета Святой Горы для Руси может служить составленная в конце XVI века легендарная «Выпись о втором браке Василия III», в которой решения афонского монашества по поводу развода и повторного брака великого князя, высказанные без запроса с русской стороны, рассматриваются как равнозначные мнению патриархов (4, 150).

В 1653 году по инициативе патриарха Никона на Афон был послан монах Арсений Суханов, который должен был привезти греческие рукописи, необходимые для исправления русских богослужебных книг. За два месяца пребывания на Святой Горе Арсений выбрал 498 рукописей и книг, из которых большинство привез сам, остальные были привезены в 1655 году. В царствование Алексея Михайловича в Москву с Афона помимо книг были доставлены также копии чудотворных святогорских икон Божией Матери Иверской и «Троеручицы», выполненные в размер оригинала. Афонские старцы оказывали большую поддержку патриарху Никону в годы его опалы. В июне 1663 года разбиралось дело архимандрита монастыря Кастамонит Феофана, который без царского разрешения ездил к Никону в Новоиерусалимский монастырь и передал ему мощи мч. Власия и грамоту от всех афонских монастырей.

Свидетельством интереса русского монашества и общества в целом к Афону в XVII веке служит написанное по личным впечатлениям сочинение иеродиакона Чудова монастыря Дамаскина «Сравнение Святой Афонской Горы с Соловецким монастырем», дополняющее переведенный им же «Проскинитарий Святой Горы Афонской» Иоанна Комнина. По мнению отца Дамаскина, Афон, безусловно, превосходит Соловки «...церковным чином и житием монашеским и ведением… и красотою места и благодатию… его же насади Сама [Пресвятая Богородица] еще сущи во плоти», а потому, пишет иеродиакон, «...в него же всяк примкнувший, яко в некое преддверие райское, и узревый доброту и красоту его, мню, не похощет вспять возвратитися» (24, 77).

В конце XIX — начале XX веков основанная царским указом Ново-Афонская обитель в одной из частей Иверии — Абхазии — стала большой духовно-культурной силой, центром христианского просвещения всего Кавказа, центральным разветвлением монашества, монашеской столицей этого края. За короткое время выходцами с Афона на Кавказе были основаны Кубанский Михаило-Афонский монастырь, Свято-Александро-Афонский Зеленчукский монастырь и Свято-Успенский Второафонский Бештаугорский монастырь. Как и предсказывали великие афонские старцы, с появлением на Кавказе афонских иноков здесь буквально расцвела монашеская жизнь. Культурное значение Ново-Афонской обители проявлялось и в развитии сельского хозяйства, и в духовно-просветительной деятельности, и в помощи всем нуждающимся. Монастырь снабжался ежегодной субсидией от Пантелеимоновой обители в размере 25 тысяч рублей и значительным количеством книг, также туда была передана чудотворная икона Божией Матери «Избавительница». Подворья Ново-Афонского монастыря в Сухуми, Керчи, Новороссийске, Туапсе и Петербурге были открыты на средства Пантелеимонова монастыря. Всего к началу 1900-х годов на устроение своей кавказской отрасли русская обитель на Афоне истратила около 1,5 млн рублей (24, 171). Высокую оценку деятельности Ново-Афонского монастыря во время своего посещения обители 21 октября 1888 года дали император Александр III и императрица Мария Феодоровна, прибывшие туда с августейшим семейством. Это событие стало знаком внимания и к Святой Горе Афонской (24, 177).

Русских политиков в афонском монашестве интересовала прежде всего не духовная сторона, а политическая. Русское присутствие на Афоне использовалось для повышения авторитета и укрепления позиций России на Востоке. Афон был важной опорой для русского влияния в Восточно-Средиземноморском регионе. Недаром В.Н.Хитрово, секретарь Императорского православного палестинского общества, говорил, что Пантелеимонов монастырь — это единственный русский клин, вбитый на Востоке, о подобном которому в Иерусалиме можно было только мечтать. Профессор И.Е.Троицкий писал: «Русские монастыри на Афоне… в политическом отношении... являются аванпостами нашего наступательного движения на Востоке, в церковном — образцом прекрасных церковных порядков и истинно церковного духа для всех наших единоверцев» (24, 264). Однако у правительства Российской империи не было определенного взгляда на русское присутствие на Святой Горе. В депешах дипломатов неоднократно звучали сомнения, следует ли поощрять тягу русских людей принимать монашество на Афоне. Приводились разные доводы: например, нецелесообразность оттока больших капиталов за границу, необходимость препятствовать молодым людям избегать таким образом воинской повинности или возможность направить благотворительные взносы для поддержания Православия и монашества на окраинах России. В 1887 году священник Озеровской церкви Тихвинского уезда Николай Соколов обратился в Новгородскую консисторию с вопросом, следует ли поощрять пожертвования на Афон. В этом письме, между прочим, указывалось, что некоторые крестьяне завещают все свое имущество афонским обителям. Консистория отвечала, что лучше их направлять на отечественные монастыри и храмы. Но, невзирая на все меры ограничительного характера, авторитет Святой Горы в русском народе был столь велик, что никакие соображения правительственных кругов не могли остановить ни потока паломников, ни потока пожертвований. Посол России в Константинополе А.И.Нелидов отмечал: «…невозможно взвесить, как велика нравственная польза этого почитания или насколько Афон полезен и нужен нам с государственной точки зрения. Приходится иметь дело с неизведанной областью, с самостоятельной и могучей силой народной» (24, 266).

В разное время на Афоне побывали или подвизались там известные русские подвижники, будущие основатели и настоятели русских монастырей: прп. Антоний Киево-Печерский, Иларион Новгородский (игумен новгородского Лисицкого монастыря), Дионисий Царьградский (архимандрит Спасо-Каменного монастыря), прп. Арсений Коневский (основатель Коневской обители), Досифей Печерский (архимандрит нижегородского Печерского монастыря), Зосима и Епифаний Премудрый из Троице-Сергиевой обители, Иона Угрешский, прп. Сергий Нуромский (основатель Преображенского Нуромского монастыря), Савва Тверской (игумен тверского Сретенского монастыря), прп. Савва Вишерский (основатель обители Вознесения Господня), прп. Иннокентий Комельский, прп. Нил Сорский, прп. Макарий (игумен Калязинской обители), архиепископ Дионисий Ростовский, митрополит Киевский и всея Руси свт. Киприан, прп. Максим Грек, прп. Паисий Величковский, прп. Антипа Исихаст (валаамский подвижник), прп. Аристокл Афонец, прп. Силуан Афонский и другие. Со Святой Горы монахи привозили книги, до той поры неизвестные на Руси: например, Иларион Новгородский привез Тактион Никона Черногорца, Савва Тверской — Иерусалимский устав и Кормчию, архимандрит Досифей — Устав Святой Горы и Чин пения двенадцати псалмов.

Все эти святые праведники и угодники Божии не просто оставили след в летописи Русской Церкви, но во многом предопределили ее развитие. Обратимся к житиям только тех из них, чье влияние на Церковь было наибольшим.

Преподобный Антоний Киево-Печерский

Фреска прп. Антония Киево-Печерского в его келье рядом с монастырем Эсфигмен. Фото: А.Поспелов / Православие.Ru

Прп. Антоний Печерский, постриженник монастыря Эсфигмен, которого до сих пор именуют там не иначе, как прп. Антоний Эсфигменский, дважды подвизался на Афоне. И оба раза, в 1012 и в 1027 годах, игумен монастыря по внушению от Бога отправлял его в Россию, последний раз — с пророчеством, что от него явится на Руси много черноризцев. «Пошли, — сказал ему Господь, — Антония снова в землю русскую, ибо он Мне нужен там» (12, 268). И начал, по словам Святогорца, преподобный Антоний «с киевских гор, как светильник с высокого свещника… разливать на все стороны России немерцающий свет святой жизни русского иночества» (4, 81). Св. Димитрий Ростовский сравнивает прп. Антония с ветхозаветными пророками и первохристианскими подвижниками: «Прославился он во всей земле русской за свою многодобродетельную жизнь, подобно тому как в древности прославился в Египте Антоний Великий… Просияло его имя различными чудесами и особенно даром исцеления и пророчества... Израильтяне не могли смотреть на лице Моисея по причине исходящего от него великого сияния, с тех пор как он принес им закон с горы Синая; так не могли видеть и преподобного отца нашего Антония, в свете дел добрых жившего в пещере, после того как он принес земле русской закон с горы Афона» (12, 269–282).

Среди подвигов прп. Антония особняком стоит основание и устроение Печерского монастыря в Киеве, о чем в житии написано так: «Но хотя и существуют многие монастыри, поставленные богатством царей и бояр, однако они не могут сравниться с теми, которые поставляются молитвами святых, слезами, пощением и бдением. Так и прп. Антоний не имел золота, но своими слезами возрастил обитель, несравнимую с другими» (12, 272). Известно, что прп. Антоний, не отлучаясь от Печерского монастыря, явился в Константинополе и нанял там мастеров-каменщиков, повелев им идти в нашу землю для построения каменной печерской церкви, о чем они потом возвестили с благоговением и трепетом (12, 279). В обители был введен Студийский устав, который затем приняли и все другие русские монастыри.

Прп. Антоний воспитал таких подвижников благочестия, как прп. Феодосий Киево-Печерский, блаженные Варлаам и Никон, епископ Владимирский Симон, епископ Переяславский Ефрем, прп. Нестор Летописец, блаженный Агапит Врачеватель, и многих других, имена которых по праву украсили историю Русской Церкви. Ученики прп. Антония, прошедшие его школу иночества, числом и делами были так велики, что сомнений в исполнении пророчества афонского игумена никогда не возникало, а прп. Антония с незапамятных времен нарекли основателем русского монашества.

Заслуживает внимания и такой факт. Первый русский по происхождению митрополит, Иларион, «муж благ, книжен и постник» (12, 268), выдающийся богослов, первый русский духовный писатель, автор одного из шедевров древнерусской письменности «Слова о законе и благодати», по аскетическому складу характера некогда ископал себе на берегу Днепра в княжеском селе Берестове небольшую пещерку. После поставления его на киевскую митрополию именно в ней поселился прп. Антоний и «возлюбил сие место зело» (12, 269). Так Иларионова пещера дала начало великому Печерскому монастырю.

Случайно ли? Что-то очень большое, загадочное и до конца непостижимое видится мне в таком символическом скрещении судеб.

Незримые небесные нити, с помощью прп. Антония связавшие Киевскую Русь со Вторым уделом Пресвятой Богородицы, простерлись еще дальше, на север Руси. Агафья Семеновна Мельгунова из старинного рязанского рода дворян Степановых после смерти мужа в 1756 году в твердой решимости посвятить свою жизнь служению Богу отправилась вместе с маленькой дочкой в Киев и поступила в Киево-Флоровский монастырь, находившийся неподалеку от Киево-Печерской лавры. Однажды то ли в легкой дремоте, то ли в ясном видении явилась ей Пресвятая Богородица и молвила: «…как Я раба моего Антония вывела из Афонского жребия Моего, Святой Горы Моей, чтобы он здесь, в Киеве, основал новый жребий Мой — Лавру Киево-Печерскую, так тебе ныне глаголю: изыди отсюда и иди… на север России… и будет место, где Я… осную такую обитель великую Мою, на которую низведу… все благословения Божии и Мои со всех трех жребиев Моих на земле: Иверии, Афона и Киева… равной которой не было, нет и не будет никогда во всем свете: это Четвертый жребий Мой во вселенной…» (17, 22–24). Местом этим, как известно, оказалось село Дивеево, где через некоторое время трудами матушки Александры (Мельгуновой) и прп. Серафима Саровского возник Дивеевский женский монастырь, в котором ныне почивают их святые мощи и куда сегодня совершают паломничество миллионы русских людей. Среди почитаемых икон Дивеевского монастыря конца XIX века упоминается чудотворная икона Божией Матери «Скоропослушница», привезенная с Афона в 1860-е годы.

Известно пророчество святого старца о Казанской церкви, с которой начиналась Дивеевская обитель, что в дни скончания мира будет взята она целиком, неразрушенной, прямо на небо со всеми, кто в ней тогда окажется (17, 4)… Вот и получается, что круг должен замкнуться. А может, и не круг это вовсе, а какой-то иной таинственный узор, который вышивает неземной гладью Сама Пресвятая Богородица! Важно другое: очевидно, и Афон, и Киев, и Дивеево объединены Промыслом Божиим в неразрывную божественную ткань, каждая нить которой является твердыней и опорой вселенского Православия.

Знаменательно, что для дела прославления прп. Серафима Саровского Господь избрал известного афонского монаха Рафаила Трухина, насельника Пантелеимоновой обители: предписанием Священного Синода в декабре 1889 года он был направлен в Россию и сразу начал проводить огромную работу по подготовке к канонизации: осуществлять сбор и систематизацию сведений о святом и о его благодатной помощи людям, заниматься реконструкцией мест, связанных с памятью преподобного (24, 162, 195).

Святитель Киприан, митрополит Киевский и всея Руси

Святитель Киприан

В этой обстановке на исторической сцене появилась фигура Киприана. Будущий московский святитель родился в городе Тырново, бывшем тогда столицей Болгарии. Впоследствии подвизался в одном из крупнейших болгарских монастырей — Килифаревском, считавшимся опорой исихазма. Его духовным наставником был блаженный Евфимий, будущий патриарх Болгарский. По его совету Киприан удалился на Святую Гору, чтобы пройти высшую школу духовного подвижничества. Прибыв на Афон в самое цветущее время развития на Святой Горе славяно-сербской письменности, он ознакомился со всеми ее произведениями, снял верные списки с оригиналов, много трудился над переводами. И обогатил свой ум и сердце теми сведениями, которые впоследствии помогли ему сделаться «восстановителем упавшего на Руси (в монгольский период) духовного просвещения» (4, т. 2, 172). Многие славянские книги были переведены с греческого языка в Лавре св. Афанасия, которою управлял тогда игумен Филофей, возведенный в 1354 году на патриарший престол Константинопольской Церкви. Ученый инок Киприан, занимавшийся переводами с греческого, стал известен Филофею. Так возникла их духовная связь, обратившаяся в сыновнюю любовь и преданность одного и отеческое расположение и покровительство другого. Знал Киприана и византийский император Иоанн IV Кантакузен (в монашестве Иоасаф), видный литератор, историк и богослов своего времени. Именно из такой высокодуховной среды, из таких политических кругов вышел будущий русский митрополит. Интересно, что существовала также духовная связь между святителем Киприаном и прп. Сергием Радонежским. Свт. Макарий, митрополит Московский и Коломенский, так говорит об этом: «Через несколько месяцев Киприан извещал прп. Сергия Радонежского и Феодора Симоновского, которые были преданы ему и находились с ним в переписке, что он непременно поедет в Константинополь» (8, 50–51).

Оказавшись на митрополичьей кафедре в Москве, Киприан оставался верен своей главной стратегической цели и традиции патриарха Филофея — укреплению вселенского Православия и, в частности, объединению Руси. Он весьма способствовал формированию идеи преемства московскими князьями исторической миссии православных императоров. Будучи выдающимся знатоком православного богослужения Константинополя, Афона, Болгарии, святитель начал активную деятельность по исправлению и приведению к единству богослужебной практики в Русской Церкви. Митрополит Киприан собственноручно переписал такие богослужебные и вероучительные книги, как Псалтирь, Служебник, Требник, «Лествицу» Иоанна Синайского, сочинения Дионисия Ареопагита; принес и распространил толкование на Евангелие св. Феофилакта Болгарского; утвердил на Руси почитание св. Григория Паламы во вторую неделю Великого поста. Современники оценивали влияние Киприана на жизнь Руси так: «Его же благословением земля русская мир глубокий приемлет… исправлением книжным и учением его светляется паче солнечных зарей и напаяется яко от источника приснотекуща» (14, 28).

Велика также роль митрополита Кип-риана в примирении Константинопольского Патриархата с Болгарской и Сербской Церквами. Дипломатический талант Киприана и его умение находить компромисс принесли много пользы для блага Православия в Литве и Польше.

Когда в 1389 году произошла трагическая битва на Косовом поле и в 1393 году под ударами мусульман пала столица Болгарии Тырново, Балканские страны на многие столетия погрузились во тьму турецкого владычества. Началась эмиграция культурных сил с Балкан на Русь. Первым золотым веком болгарской литературы считается время правления царя Симеона (конец IX – начало X), когда продолжались и развивались просветительские традиции славянских первоучителей Кирилла и Мефодия. Второй золотой век продлил свое существование уже в России под названием «второго южнославянского влияния», духовной почвой которого было исихастское движение. Безусловно, присутствие болгарина Киприана на московской кафедре способствовало этому культурному явлению.

Удостоился святитель Киприан быть и проводником воли Божией. Случилось это летом 1395 года. Тогда к Москве с юга двигались полчища жестокого и непобедимого Тамерлана, который уже покорил Персию, Ирак, Армению, Азербайджан, Месопотамию, Грузию, Индию и Сирию. Перед ним лежал по сути беззащитный город — легкая добыча и воинская слава. В этот грозный час встал вопрос о существовании не только Москвы, но и Русского государства. Митрополит Киприан призвал москвичей к покаянию, усердной молитве и всенародному посту. Он отправил во Владимир посольство за Владимирской иконой Божией Матери. Крестным ходом икона была принесена в столицу. Люди стоя на коленях со слезами взывали: «Матерь Божия, спаси землю русскую!» И чудо совершилось. Тамерлан дошел до Ельца и, по непонятным для историков причинам, восьмого сентября развернулся обратно. А на месте встречи Владимирской иконы митрополитом Киприаном был основан Сретенский монастырь в Москве.

Он первым отказался ехать за ярлыком в Орду, где наступил период неразберихи и усобиц. Но главным достижением святительства Киприана, бесспорно, является воссоединение Литовской и Московской митрополий в единую Русскую Церковь.

Преподобный Нил Сорский

Преподобный Нил Сорский

Нил Сорский подвизался на Афоне в XV веке в течение десяти лет. Его долговременное ученичество на Афоне, и прежде всего в обители Ксилургу, способствовало познанию сокровенных глубин монашеского жития. «Как райская пчела, носился он по заоблачным высотам, среди афонских старцев, перелетая с одного доброго цветка на лучший», чтобы изучить «вертоград христианской истины… оживить свою зачерствевшую душу и уготовать ее ко спасению» (16, 8). Плодом странствований по Святой Горе было изучение правил пустынного уединения, безмолвной молитвы и духовного трезвения. Глубоко запала в его душу любовь к уединению. «Живя наедине, — писал Нил Сорский, — занимаюсь испытанием духовных писаний: прежде всего испытываю заповеди Господни и их толкование… О всем том размышляю и что… нахожу богоугодного и полезного для души моей, переписываю для себя» (4, 344). В Россию Нил вернулся после глубокого изучения афонского подвижничества приверженцем священнобезмолвия и основал на берегу реки Соры скит со своим уставом. «Живешь ли по-отшельнически или в общежитии, внимай Святому Писанию и следуй по стопам отцов, — учил великий старец, — Святое Писание жестоко лишь для того, кто не хочет смириться страхом Божиим и отступить от земных помышлений» (4, 345).

Прп. Нил Сорский был на Соборе о жидовствующих еретиках в 1491 году. Сам ревнитель Православия архиепископ Новгородский Геннадий желал лично видеть прп. Нила и слышать мнение о предмете спора. На Соборе 1508 года, рассуждавшем о монастырском имуществе, прп. Нил, следуя нестяжательному духу святогорцев, предложил монастырям отказаться от принадлежавших им сельских земель, монахам же — жить в пустыне и кормиться рукоделием. В своем предсмертном завещании заповедал ученикам бросить его тело в пустыне в пищу зверям или закопать его в яму с презрением: «оно тяжко согрешило пред Богом и недостойно погребения» (4, 347). Если прп. Антония Печерского мы называем родоначальником иночества в России, то прп. Нила Сорского по всей справедливости можно считать первенцем скитского жития на Руси.

Самое драгоценное, что нам осталось от прп. Нила и что, конечно, пройдет еще сквозь ряд столетий бессмертным отражением иноческого жития, — это его скитский Устав, достойный первых времен пустынножительства Египта и Палестины, где святой старец учит, как бороться с помыслами, советуя для этого молитву Иисусову, занятие рукоделием, изучение Священного Писания, охранение себя от внешних соблазнов и другое. Он также заповедует инокам памятование смерти, скорбь о грехах, неисходное пребывание в келье, смирение, молитву, телесные труды, сочувствие к странникам, бедность и нищету в украшении храма; запрещает выходить из скита без воли настоятеля, впускать в скит женщин, держать в нем отроков; объясняет, как побеждать блудные и хульные помыслы, как отступить от мира и не уклониться от истинного пути, почему недостаточно одного внешнего делания без внутреннего. Сказано в Уставе и об отношении к бедам и скорбям — что мы должны воспользоваться ими для очищения себя от грехов и своего спасения.