Суббота акафиста Пресвятой Богородице

Похвала Богоматери. Фрески Софийского собора в Вологде. 1686-1688 гг. Вопрос о происхождении и предмете праздника субботы акафиста пятой седмицы Великого поста породил немало разноречивых точек зрения.

Правда, в «Повести о неседальном» (то есть об акафисте Пресвятой Богородице), помещенной в конце Триоди постной, равно как и в синаксаре на этот день, есть четкое указание: данное празднование установлено в память избавления Константинополя от осады персов и аваров в 626 году при императоре Ираклии. Кроме того, впоследствии сюда были присоединены воспоминания еще о двух чудесных спасениях византийской столицы – от арабов в 672–678 годах (по другим источникам, в 669–675 годах) и в 716 году. Между тем все перечисленные осады не совпадают по времени года с праздником акафиста, и память о них положена в константинопольских месяцесловах в иные месяцы. Была сделана также попытка доказать, что данный праздник установлен в память избавления Константинополя от русских при патриархе Фотии в 860 году, однако ее аргументация не отличается необходимой убедительностью.

Надо признать, что сам акафист Пресвятой Богородице дает весьма скудную и крайне противоречивую информацию о хронологии и смысле рассматриваемого праздника. Так, его текст не содержит даже намека на избавление Византии от захватчиков.

Вместе с тем, если внимательно перечитать акафист, то нельзя не заметить, что его тематическое наполнение, сюжетное решение и субъектная референция отличаются наглядной двойственностью. Протоиерей Максим Козлов пишет: «Историко-догматическое содержание гимна распадается на две части: повествовательную, в которой рассказывается о событиях, связанных с земной жизнью Божией Матери, и о детстве Христа в соответствии с Евангелием и Преданием (икосы 1–12), и догматическую, касающуюся Боговоплощения и спасения человеческого рода (икосы 13–24)»[1].

По воззваниям, начинающимся словом «Радуйся», произведение, несомненно, обращено к Богородице. Но многие его строфы адресованы ко Христу, например 11-я («Проповедницы богоноснии»), 12-я («Возсиявый во Египте»), 13-я («Хотящу Симеону»). Более того, в строфе 20 настойчиво подчеркивается мысль, что акафист составлен для прославления Самого Христа: «Пение всякое побеждается, спростретися тщащееся ко множеству многих щедрот Твоих: равночисленныя бо песка песни аще приносим Ти, Царю Святый, ничтоже содеваем достойно, яже дал еси нам, Тебе вопиющим: Аллилуия».

По своей форме акафист принадлежит к особому роду древних песнопений – так называемых кондаков. В современных богослужебных книгах от этих песнопений сохраняется обыкновенно лишь по две строфы, известных под названием кондака и икоса. Строфы кондаков, или икосы, связываются каким-либо акростихом. Так, в акафисте акростихом служит алфавит, причем буква «альфа» стоит в строфе «Ангел предстатель». Таким образом, первая вступительная строфа (проимий) – «Взбранной Воеводе» – оказывается вне азбучной структуры, а значит, могла быть составлена не автором акафиста, а кем-либо другим. Как считают некоторые исследователи, данный проимий нужно соотносить с уже упомянутой «осадой Константинополя летом 626 года аварами и славянами, когда патриарх Константинопольский Сергий с иконой Пресвятой Богородицы обошел городские стены и опасность была отвращена»[2].

Рассматриваемый текст содержит два припева: «Радуйся» и «Аллилуия». Такая амбивалентность весьма необычна и побуждает выдвинуть следующее предположение: один припев, начинающийся словом «Радуйся», может стоять лишь после тех строф, в которых содержатся ублажения Богородицы, а «Аллилуия» можно возглашать после всех 24 строф акафиста, даже если изъять из него ублажения. А значит, не исключено, что «Аллилуия» было некогда единственным припевом всего акафиста, а «Радуйся» является позднейшим элементом, внесенным в ходе оригинальной редакции. Именно поэтому он не всегда органично связан с общим содержанием акафиста и довольно сильно затемняет его основную идею и предмет. Они сосредоточены, скорее, не на личности Богородицы, а на прославлении Боговоплощения. Это с наибольшей отчетливостью высказано в строфах 12–18, тогда как первые части являются историческим введением к ним, а последние по большей части повторяют и заключают их.

Но, конечно, акафист прославляет и «одушевленный храм», послуживший таинству Боговоплощения, – Богородицу. Именно поэтому с течением времени нашли нужным усилить в нем прославление Богоматери, внеся в него ублажения Ей. Дополнительным аргументом служит здесь следующее известное обстоятельство: акафист издавна служил кондаком на Благовещение, и нужно полагать, что он предназначался для этого празднества.

Таким образом, анализ акафиста заставляет искать происхождение памяти субботы пятой седмицы Великого поста в празднике Благовещения. Сюда же направляют и некоторые древние уставные предписания, которые касаются данной памяти. Раньше она не была привязана непременно к субботе пятой седмицы. Память субботы являлась как бы предпразднством Благовещения. Связь ее с Благовещением видна и из того, что многие ее песнопения берутся из службы на данный праздник. То есть в рассматриваемой памяти приходится иметь дело с перенесенным праздником Благовещения.

Возобновляя разговор об историко-событийной подоплеке празднования акафиста, надо констатировать: оно, в соответствии с разнообразной аргументацией И.А. Карабинова, находится в связи не с осадой Константинополя, а со всей Персидской войной императора Ираклия, точнее, с ее финалом, благополучным для византийцев[3]. Неслучайно данное событие по числам почти совпадает с праздником акафиста и Благовещением. Свидетельствуют об этом паримии (из пророка Исаии), читаемые как раз на четвертой и пятой неделях Великого поста, к которым, в свою очередь, содержательно примыкают чтения среды и пятка Сырной седмицы.

Следовательно, исторически память окончания Персидской войны праздновалась вместе с Благовещением: с одной стороны, поскольку война кончилась почти в этот день, а с другой – поскольку Богородица считалась покровительницей Константинополя, где данный праздник был первоначально положен. Когда Трулльский Собор разрешил установить Благовещение в его собственное число, за субботой акафиста закрепилась память войны. Причем со временем произошло смещение и сужение событийно-хронологических пластов, в результате чего актуальной стала осада Константинополя 626 года, поскольку была наиболее памятным эпизодом большой войны, которая по преимуществу велась вдали от столицы. Закрепление праздника акафиста за субботой пятой недели Великого поста окончательно произошло достаточно поздно – лишь после XI века.