Православная Европа.Статья 8. По югу Европы: от Бискайского залива до Лазурного берега. Часть 3 / Православие.Ru

Марсель: неординарная судьба старосты православного прихода

Я покинул Барселону утренним поездом. Состав с довольно старыми вагонами, отправлявшийся с вокзала Эстасьон де Франса, двинулся на северо-восток, в сторону французской границы. Приморский пейзаж с перемежающимися невысокими горами, очаровательными бухтами и напоенными солнцем маленькими уютными городами почти что приковал меня к окну вагона. «Наверное, так приятно здесь жить», – мечтал я, с некоторым содроганием вспоминая об унылой, серой погоде, к которой непросто привыкнуть в Западной Беларуси или северо-западной Англии.

В Сербере, первой станции на французской стороне, в вагон вошла полиция. Паспортный контроль. Формально обустроенной границы здесь нет – все-таки единая шенгенская зона. Но фактически паспорта проверяют, хотя, видимо, не всегда. Слишком много нелегальных иммигрантов, осевших в Испании, пытаются потом просочиться на восток – в сторону Франции и Германии. А там законы все-таки пожестче, и у нелегалов, как правило, одна дорога – в самолете за казенный счет на родину. Конечно, депортация – это трагедия для того, кто, гонимый обездоленностью и нищетой, попал на Запад, чтобы хоть немного поддержать себя и оставшуюся в родной стране семью.

Почти через пять часов после выезда из Барселоны поезд прибыл в Монпелье. Станция пересадки. Перекусив багетом, я занял место в стремительной ТЖВ-шке и уже через полтора часа был в Марселе, на вокзале Сан-Шарль.

Тамара Андгуладзе, староста прихода Московского Патриархата в честь Казанской иконы Божией Матери, ждала меня у выхода с перрона с «Русской мыслью» в руках. Покинув вокзал, мы проехали несколько остановок на метро, потом минут двадцать ехали на городском автобусе. Дом Тамары Васильевны оказался большим двухэтажным особняком, с просторным, хотя и немного запущенным садом. Общее впечатление портила проходящая вблизи оживленная дорога: поток несущихся машин явно не улучшал экологическую обстановку.

– Конечно, в XIX веке, когда был построен этот дом, здесь никаких машин не было, – улыбается Тамара Васильевна. – А сам дом достался мне от покойного мужа, Георгия Андгуладзе, потомственного дворянина. Он был грузином по отцу и русским по матери.

У нынешней старосты прихода интересная и во многом неординарная судьба. Ее мать, врач, была неверующей, а отец, рабочий-электрик, хотя и ходил в церковь, но не давал детям религиозного воспитания. И на службы с собой не брал, так как супруга выступала резко против этого. Но, как утверждает Тамара Васильевна, ее все равно тянуло в храм.

– Конечно, я была обычным советским человеком, воспитанным коммунистической идеологией и не представлявшим чего-то другого, – говорит Тамара Андгуладзе. – Но что-то на меня все-таки повлияло. Религиозность отца – это один момент. Другой – частые поездки в детстве в одну из деревень Псковской области, где жил мой дядя, брат отца. Мне запомнились иконы в домах у сельских жителей, церковные праздники и какой-то особый сельский уклад, так отличный от шума и суеты больших городов. В те времена люди в деревне были другие, у них была какая-то особая доброта. Сейчас, к сожалению, российская деревня разрушена.

– Наконец, третье – это принятие священного сана одним человеком из Ленинграда, которого я хорошо знала, – продолжает Тамара Васильевна. – Он работал инженером и доставал знакомым дефицитные в то время книги – конечно, за дополнительную плату. Любую книгу мог достать. И вот совершенно неожиданно для себя я узнала, что он стал священником и получил приход в Латвии. В потрясающе красивом месте, около Резекне… Именно к отцу Владимиру я и обратилась с просьбой о крещении.

Тамаре в то время было 25 лет. До этого она проработала три года в Черкассах, на Украине. Затем – работа в качестве секретаря на кафедре хирургии Ленинградского института усовершенствования врачей. Поработала Тамара и в торговле. А потом – отъезд за границу. Как считает Тамара Васильевна, это было частью веяний тогдашнего времени. Вот и она решила уехать за рубеж, выбрав для себя довольно надежный, хотя и не самый честный способ – фиктивный брак с иностранцем – гражданином Конго.

Конечно, фиктивный брак – это не настоящая женитьба, поэтому конголезец, уехав домой, явно не ждал к себе русскую «жену». Но Тамара, добившись через год выезда из СССР, направилась именно в Конго. В аэропорту Браззавиля ее, естественно, никто не встретил. Но своего «супруга» русской эмигрантке найти все-таки удалось: он был известным человеком в небольшой африканской стране.

– А через четыре дня меня отослали обратно. В Москву, рейсом через Брюссель, – вспоминает Тамара Васильевна.

У Тамары была транзитная бельгийская виза, поэтому иммиграционный контроль удалось пройти без особых проблем. Возвращаться в Союз ей не хотелось. Да и кто бы там принял неудавшуюся эмигрантку? Не видя другого выхода, Тамара решила остаться на Западе.

– Я попала в Брюссель 14 декабря 1984 года, – рассказывает Тамара Андгуладзе. – Вышла в летнем платье и тапочках, а вокруг снег. Да еще и голодная: в Африке я почти ничего не ела и не пила – не могла приспособиться к тамошней острой пище. В общем, посидела я, подумала и решила ехать в посольство Конго. Куда же еще – ведь не в советское же посольство держать путь?

В посольстве Тамаре удалось связаться с одним из консулов, который говорил по-русски. Он отнесся к ней довольно доброжелательно: на полдня приютил у себя дома и купил зимнюю одежду. Консул хорошо знал Тамариного мужа. Затем дипломат поинтересовался, куда же беглянка собирается направиться дальше.

– Мне было все равно, и я просто спросила: а что есть рядом? Консул назвал Францию. Я согласилась. Мне купили билет и посадили на поезд.

– И вы поехали без французской визы? Ведь в то время никакого единого шенгенского пространства не было? – удивляюсь я.

Впрочем, Париж для Тамары был таким же чужим городом, как и Брюссель. Она ходила по улицам французской столицы, смотрела на здания и на людей, которые почему-то казались ей очень одинокими. Четыре часа просидела в метро. Ехать было некуда, мрак неизвестности становился все гуще. Наконец Тамара решила: надо пойти в университет, в Сорбонну, на медицинский факультет. А вдруг там найдется какой-нибудь конголезец, говорящий по-русски? И ей и впрямь попался такой человек. Правда, ни деньгами, ни жильем он помочь не смог, но зато нашел телефон исследователя из Марселя, который был знаком Тамаре. Этот ученый приезжал в 1978 году в Институт эволюционной физиологии и биохимии им. И.М. Сеченова в Ленинград, а Тамара организовывала для него культурную программу.

– В тот же день я отправилась в Марсель, – рассказывает Тамара Васильевна. – Скажу откровенно: мне очень повезло, что я попала в семью этих исследователей. Я их называю своими вторыми родителями. Полгода они меня терпели! Хотя я им доставляла кучу хлопот.

Постепенно жизнь Тамары вошла в более спокойное русло. С большим трудом и во многом благодаря помощи своего будущего мужа она получила политическое убежище. В 1989 году вышла замуж за Георгия Андгуладзе. Втянулась в жизнь местной православной общины, хотя приняли новую переселенку не самым лучшим образом.

– Я ведь ходила в эмигрантский приход во имя святого Георгия, принадлежащий Русской Церкви Заграницей, – говорит Тамара. – А там было ужасное отношение к «советским». Многие прихожане ненавидели и СССР, и все, что с ним связано. Очень ощущалась неприязнь, прямо витала в воздухе. Даже мой муж, никогда не бывавший в СССР, ненавидел эту страну. До тех пор, пока сам лично не посетил Советский Союз – уже в 1991 году. Тогда он просто восхитился воспитанности и образованности советских людей. К сожалению, те, кто не был в СССР, имели о стране очень превратное, искаженное представление, во многом сформированное французскими средствами массовой информации.

– До начала 2000-х годов здесь, в Марселе, было всего две русские церкви: церковь святого Гермогена (Экзархата приходов русской традиции Константинопольского Патриархата) на авеню Кло Бей (возле парка Борели) и церковь святого Георгия на улице Клапье. И только в 2004 году открылся приход Московского Патриархата, – говорит Тамара Андгуладзе.

По словам старосты, ключевую роль в открытии прихода сыграл священник Николай Никишин из Парижа, преподаватель математики в Парижском университете, уроженец Сарова. Он же и служил в Марселе первые два года. В 2006 году настоятелем церкви был назначен иеромонах Алексий (Дюмон), являющийся также капелланом Иностранного легиона во Франции.

Обычно батюшка приезжает служить в Марсель в первое и третье воскресенье месяца. Службы совершаются в помещении, предоставленном католиками в храме на бульваре Мадлен Ремюза. Арендной платы нет, но расположение храма не самое лучшее: далеко от центра и не очень удобно добираться.

– Конечно, у нас есть планы по строительству русской церкви, – сообщает Тамара Васильевна. – Но пока мы не можем сделать даже первые шаги. Дело в том, что местные власти не особо разбираются в юрисдикционных тонкостях русского Православия. Нам отвечают, что официально в Марселе есть русская церковь: храм у парка Борели. А на улице Клапье – тоже русская церковь, но уже частная. Мэрия нам говорит: если хотите, стройте церковь, но как частную, как личный храм такого-то гражданина. Нас, конечно, такой вариант с приниженным статусом не устраивает. Но чего-то другого добиться пока не удается.

– А вообще печально, что лишь малая толика живущих здесь православных – русских, белорусов, украинцев, грузин – посещает храм. Некоторые, правда, ездят на службы в Ниццу или Канны. Наверное, им нужен внешний облик, антураж, красивое здание, – сказала Тамара Андгуладзе в конце нашей беседы.

«Внешний облик? Наверное, это неплохо. Но так ли он принципиален?» – размышлял я, гуляя близ набережной Марселя, у рыбного рынка. Отсюда можно пройти пешком до господствующего над городом собора Нотр-Дам де ла Гард и расположенного в том же районе аббатства святого Виктора, мученика III столетия (в храме аббатства хранятся мощи многих святых, среди которых есть и святые, почитаемые в Православии). А если идти в противоположную сторону, то на пути встретится изумительно красивый кафедральный собор Нувель Мажор. Да, Марсель действительно украшают величественные храмовые комплексы, которыми трудно не восхититься. Все ухожено и очень красиво… Но, несмотря на надлежащий внешний облик, почему-то все меньше становится там прихожан.

Конечно, православным храмам на Западе тоже нужны величественность и благолепие. Но ведь без душевного тепла, радости и молитвенного настроения даже самый роскошный собор может превратиться в памятник. Привлекательный для туристов, но почти мертвый для людей ищущих, для потенциальных прихожан. Никогда не стоит забывать: внешнее и земное быстро уходит, а горнее и духовное остается навсегда.

Ницца: русское присутствие на Лазурном берегу

Лазурный берег начался меньше чем через час после выезда из Марселя. ТЖВ-шка стремительно неслась на восток, оставляя позади и снова встречая роскошные виллы и более скромные, но все равно добротные дома. Сан-Рафаэль, Канны, Антибы, Ницца – эти названия хорошо известны состоятельным людям со всей Европы, включая Россию. Здесь скупают недвижимость бизнесмены, политики, деятели эстрады и кино, привыкшие к роскоши и комфорту. Море, благодатный климат, прекрасная инфраструктура – что может быть лучше для человека, готового выложить за дом на Ривьере не один миллион долларов?

Впрочем, показной роскоши вблизи ниццского вокзала, да и во многих других районах города я не увидел. Многоквартирные дома почти не отличались от таких же зданий в других регионах Франции. Действительно, в Ницце живут не только богачи, но и обычные люди, работающие в магазинах, отелях, кафе, ресторанах. Богатство здесь соседствует с обыденностью и даже бедностью. Хотя таких разительных контрастов, что иногда встречаются в России, на юге Франции нет.

Русское присутствие в Ницце очень заметно. И не только благодаря отдыхающим: на вокзале и на приморском бульваре мне нередко приходилось слышать русскую речь, а в названиях некоторых улиц запечатлелись страницы истории Российской империи: Бульвар царевича (названный в честь сына императора Александра II, скончавшегося в Ницце в 1865 году), улица Николая II… Наконец, огромный Никольский собор завораживает, приковывает взор. Рискну предположить, что во всей Западной Европе нет более красивой русской церкви. Не случайно храм признан историческим и культурным достоянием Ниццы. Для города, где роскошью никого не удивишь, это признание – особо важный знак.

С 2005 года между Русской православной культовой ассоциацией Ниццы (ACOR) и Российской Федерацией ведется судебный спор о праве собственности на собор и землю, на которой он находится. В январе 2010 года суд Ниццы признал Россию единственным собственником храмового комплекса, но ACOR заявила о своем намерении оспорить это решение в судах высшей инстанции.

В церкви находится чудотворная икона святителя Николая, чудесно обновившаяся в 1935 году. В крипте расположен музей русской колонии в Ницце.

В тот воскресный день, когда мне посчастливилось молиться в ниццском соборе, литургия началась вскоре после 10 утра, с чтения часов. Служил протоиерей Иоанн Гейт, настоятель. Прислушиваясь к словам священника, я с некоторым удивлением заметил: звучит русский язык. Да, ектении, песнопения, Символ веры, молитва Господня – все было по-церковнославянски. Но вот тайные молитвы в алтаре батюшка читал громко и по-русски. Звучало непривычно, хотя в целом ясно и понятно.

– Мы используем в богослужении три языка: церковнославянский, русский и французский, – объяснил мне отец Иоанн, когда мы беседовали с ним в саду приходского дома. – Но самые важные моменты литургии произносим на языках, хорошо понятных современному человеку.

– Мои бабушка с дедушкой были вынуждены бежать из Москвы почти сразу после большевистской революции, в январе 1918 года, – говорит отец Иоанн. – Дедушке, как полковнику Генерального штаба царской армии, грозил расстрел. Хотя он еще воевал потом в армии Врангеля. После разгрома Белой армии они оказались в Константинополе, затем – в Венгрии, после этого – в Сербии. Наконец в 1923 году приехали в Ниццу. Моей маме в то время было 8 лет.

– Мама вышла замуж за француза, – продолжает свой рассказ отец Иоанн, – но меня воспитывали бабушка и дедушка, поэтому до 6 лет я по-французски не говорил. Тем более что я ходил в русский детский сад при соборе. Хотя потом пошел во французскую школу. И я себя считаю представителем двухкультурья. Не просто двуязычия, а именно двухкультурья. Я получил французское образование, и мне было непросто сочетать философскую западную систему с моим Православием. Впрочем, это тема для особого разговора.

С 8 лет Жан стал прислуживать в алтаре Никольского собора. Как говорит отец Иоанн, «с тех пор из алтаря я уже не выходил». Пономарил, регентовал, был иподиаконом настоятеля собора архиепископа Сильвестра (Харунса). Именно владыка Сильвестр, по словам батюшки, сыграл определяющую роль в его духовно-религиозном становлении.

– Архиепископ Сильвестр был глубоким молитвенником, человеком литургии, – говорит отец Иоанн. – Не знаю, стал бы я священником, не встреть я владыку Сильвестра. Он ко мне очень хорошо относился. Я был его любимчиком. Архиепископ надеялся, что я пойду по его пути, приму монашество. Когда мне было 17 или 18 лет, владыка со мной заговорил об иночестве, но я ответил отрицательно. Больше он к этому вопросу не возвращался.

– Где бы я ни жил: в Ницце, Экс-ан-Провансе, Париже, Марселе, – я везде участвовал в жизни Церкви, – подчеркивает батюшка. – Во священники меня рукоположили в Париже, но для Марселя. Мне там пришлось развивать русский приход святого Гермогена. Я начал служить на двух языках: одно воскресенье по-церковнославянски, второе – по-французски. За пять-шесть лет мне удалось довольно неплохо поднять приход. Главным образом благодаря переходу в Православие французов из моей, преподавательской, среды.

Настоятельство в Ницце отец Иоанн получил гораздо позже – в сентябре 2003 года. Не слагая при этом с себя обязательств по окормлению прихода в Марселе. Иногда батюшке приходится совершать требы и служить литургии в других городах Лазурного берега. К службам добавляется преподавание в университете, являющееся для настоятеля основным источником дохода.

– Да, есть переутомление, – признается отец Иоанн. – Но зато я свободен, так как не завишу материально от прихода. А это большое преимущество. Объяснять не буду.

Конечно, как уроженец Ниццы, батюшка был знаком с жизнью ниццской общины и до своего официального назначения настоятелем. По его словам, в начале 1990-х в город стали приезжать очень богатые люди из стран бывшего СССР. Некоторые из них ходили на богослужения.

– Да, к середине или к концу службы кто-то из нуворишей появлялся, – улыбается отец Иоанн. – Подъезжали шикарные машины, приходили люди, стремившиеся всем своим видом показать, что они очень богатые. Не знаю, как их можно называть: прихожане, прохожане, захожане…

– Но уже с 2000 года обстановка меняется. В церкви присутствуют, если можно так выразиться, более спокойные люди – среднего достатка. Много появляется русских девушек, вышедших замуж за местных. Гораздо меньше обратных случаев. Была у нас такая волна, когда 50-летние французы женились на 25-летних русских. Но я не всех допускал до венчания.

– Ну, как говорится: «вы, товарищ, сами сказали».

– Просто высказал свое предположение. Может быть, ошибочное, – решил уточнить я.

– Конечно, я не всем отказывал в венчании. Я прощупывал, – подчеркивает отец Иоанн. – Хотя даже из числа тех, кого я допустил, многие развелись через полтора-два года. Сейчас в этом плане спокойней.

– Надо видеть разницу между официальными членами общины, которые зарегистрированы и имеют право голоса на общих собраниях, и теми людьми, которые просто посещают богослужения, – замечает отец Иоанн. – К сожалению, среди официальных членов общины некоторые неделями не бывают на службах.

– А каким образом можно стать официальным членом общины? – интересуюсь я.

– Подается прошение настоятелю, которое рассматривается на совете.

– Значит, те люди, которые более-менее регулярно посещают службы, могут при желании войти в состав общины? – мне хочется услышать более конкретную информацию.

– Ну, да. Но они должны подать прошение настоятелю, которое обсуждается на совете. Община – это не партия. И ты не входишь в общину просто из-за того, что этого захотел. Потому что получить право голоса – это не шутка. Мы принимаем всех, кто приходит на службы, желает причаститься. В духовной системе у нас все открыто. А вот в административной, конечно, под контролем.

Развивать тему об «административной системе» мне не хочется, ведь в прессе было немало публикаций о разных трениях в общине, об объективности которых я судить не берусь. Гораздо интересней узнать о подходах настоятеля к церковной жизни. О языке богослужений я уже упоминал. Второй момент, связанный с исповедью, довольно-таки типичен для многих приходов Запада, хотя в последнее время эта тема все более активно обсуждается и на Востоке. Речь идет об отделении исповеди от причастия и о частоте таинства покаяния.

– Конечно, если причащаться разрешено без исповеди, то возникает проблема: некоторые практически перестают исповедоваться, – говорит отец Иоанн. – Потому что приходить на исповедь нелегко. И не хочется. С другой стороны, заставлять исповедоваться каждый раз, особенно если человек часто причащается, тоже неправильно. У меня были такие случаи: некоторые прихожане приходили ко мне на исповедь каждую неделю. В конце концов я им сказал: «Хватит». Потому что я уже заранее знаю, что мне будут говорить. Вот если что-то новое или серьезное – тогда да, пожалуйста.

– В таких вопросах всегда важно находить равновесие, золотую середину, – подчеркивает отец Иоанн.

Все-таки не стоит забывать, что ниццский собор – это шедевр православного свидетельства на Западе. И молчаливый укор всем, кто, любуясь его красотой, забывает о главном – спасении задавленной грехами человеческой души. Но даже этот укор несет особую миссию. Миссию покаяния и искреннего обращения ко Христу, о которой молятся святитель Николай и святые члены царской семьи, немало потрудившиеся ради видимого присутствия Православия в одном из самых элитных уголков Европы.

Комментарии

Ольга31 октября 2010, 23:12

Считаю, что в отношении русского православного собора в г. Ницце эта статья пустая, а как следствие - искажающая реальное, крайне болезненное положение дел в этом приходе. В этом смысле она представляется даже провокационной.

Из-за этой статьи у нас складывается впечатление, что русским в России нет дела до тех русских православных людей, которые живут в этом регионе Франции, и страдают из-за анти-русской политики руководства прихода. А если эта статья служит для "провоцирования" нашей реакции, так это ни в коем случае не совместимо с православной, скажем, так, этикой.