Святитель Иларион (Троицкий) и обновленческий раскол в Русской Православной Церкви. Статья 2, часть 1

Оценка священномучеником Иларионом обновленчества во время пребывания в ссылке (июль 1922 – июнь 1923 г.)

Священномученик Иларион (Троицкий)

18 января 1922 года умер ближайший помощник патриарха митрополит Евсевий (Никольский), управлявший Патриаршей областью, а именно Москвой и Московской губернией. На его место рассматривалось несколько кандидатов. Одним из них был епископ Иларион (Троицкий). Об этом говорится в заключении по делу епископа: «В среде высшего духовенства Троицкий намечался на пост Московского митрополита»^[3]. Однако в итоге на это место был назначен архиепископ Никандр (Феноменов), он получил титул Крутицкий, став патриаршим наместником.

В 1920–1922 годы епископ Иларион не входил в состав Священного Синода, который с 1921 года назначался Патриархом Тихоном. В заключении начальника VI отделения СОГПУ А.Ф. Рутковского по «делу гр-на ТРОИЦКОГО Иллариона Алексеевича говорилось»: «Членом так называемого Синода и Высшего Церковного Совета, не состоит, но исполняет отдельные поручения Патриарха»^[4]. Не входя в органы ВЦУ, епископ Иларион, участвовал в неформальных собраниях, проводившихся на Троицком подворье. Так, в феврале-марте 1922 года он был на собрании, которое организовал архиепископ Никандр (Феноменов), в присутствии архиепископа Серафима (Александрова), члена ВЦС протоиерея А.М. Станиславского, секретаря патриарха архимандрита Неофита (Осипова). На совещании обсуждалось «скудное материальное положение Тихона»^[5].

В 1922 году, по данным ГПУ, епископ Иларион бывал на собраниях по религиозным вопросам, которые устраивал священник восточного обряда Владимир Абрикосов^[6]. Очевидно, епископ Иларион участвовал в обсуждении идеи соединения Православной и Католической Церквей, которая дискутировалась на этих собраниях.

22 марта 1922 года епископ Иларион был арестован на квартире, где проживал (ул. Сретенка, д. 9, кв. 1) доставлен во внутреннюю тюрьму ГПУ на Лубянке. По другим данным, арест произошел 23 марта^[7]. Очевидно, арест был произведен в ночь с 22 на 23 марта. Допрос епископа Илариона 24 марта провел начальник 6-го отделения Секретного отдела ГПУ А.Ф. Рутковский. 9 апреля 1922 года он оформил постановление об избрании меры пресечения. В нем говорилось: «Пребывание его в Москве объяснялось громадной пользой, которую он приносит церкви и правителю ея – патриарху… Основываясь на изложенном нахожу ТРОИЦКОГО И.А. причастным к преступной монархической группировке, проводимой патриархом и митрополитом и посему полагаю: выслать ТРОИЦКАГО Иллариона Алексеевича в Архангельскую губ[ернию] сроком на 1 год»^[8]. 22 апреля решение о высылке было утверждено^[9], но сама высылка задерживалась.

По данным аналитической записки, хранящейся в Гуверовском институте в США и составленной сотрудниками АРА, находившимися в то время в России, епископу Илариону, сидящему в тюрьме в Москве, а также секретарю Патриаршей канцелярии В.П. Гурьеву предлагали вступить в обновленческое ВЦУ и получить «немедленное освобождение и прекращение возбужденного против них судебного преследования»^[10]. Епископ Иларион отказался, и решение о высылке было реализовано. В мае 1922 года после смертного приговора московским клирикам, обвиненным в сопротивлении изъятию ценностей, в Москве ходили слухи, что «в будущем предполагается процесс “князей Церкви” – епископов Никандра и Илариона, членов Высшего Церковного Управления и наиболее видных представителей московского духовенства»^[11]. Архиепископ Никандр действительно был привлечен к готовящемуся процессу над патриархом. Епископа Илариона не привлекли ни к делу Патриарха Тихона, ни ко второму процессу над московским духовенством, который прошел осенью 1922 года. В ОГПУ располагали только одной «уликой»: данными о его проповеди в отношении изъятия ценностей, произнесенной в одном из храмов Москвы.

22 июня 1922 года на судебном заседании коллегии ГПУ было постановлено: «Выслать в Архангельскую губ[ернию] сроком на 1 г. по 7 июня 1923 г.»^[12].

Епископ Иларион вместе с этапом заключенных прибыл в Архангельск 10 июля 1922 года. Дом, в котором проживал епископ Иларион, находился почти в центре города (Набережная, д. 57), хозяева выделили ему большую комнату с выходящими на солнечную сторону окнами^[13].

Отзывы святителя Илариона в письмах из ссылки (лето-осень 1922 г.)

В своих письмах, которые сохранились в следственном деле, епископ Иларион дает оценку деятельности обновленцев. Осенью 1922 года он писал, говоря о съезде «Живой церкви», прошедшем в августе: «А уж “оживляют” Церковь пусть другие, нам с ними не по пути. Интересно, что на съезде для “оживления” только и надумали: 1) жениться архиерею, 2) жениться монахам с оставлением в сане, 3) жениться священнику на вдове, 4) жениться священнику вторично, 5) жениться на свояченице, 6) жениться на двоюродной сестре. Итак, шесть “жениться” – и только! Как просто-то оказывается! Ну что ж! На здоровье! А уж мы лучше по ссылкам поездим, а преклоняться перед наглостью, бессовестностью и глупостью не преклонимся. Дело-то не Божие, а потому разорится рано или поздно. А главная гнусность – сплошная политическая провокация. Всегда наши либералы первыми за городовыми бежали… Живая церковь в Москве и Петрограде совсем переругалась, так что оказалась и очень viva^[14]. Постановление съезда похоже на бред каких-либо товарищей…» Говоря о рукоположенных обновленцами архиереях из числа женатых клириков, священномученик Иларион писал: «“Новоиспеченных” по канонам нельзя признавать в сане, потому что все поставления их незаконны. Такого взгляда и держусь. По пути “оживления” идти не могу – поздно, уже не годен, “оживительница” сбежит»^[15].

Зная по сообщениям из Москвы об активизации живоцерковников, он писал: «В Москве совсем спятили с ума. Соберутся человек тридцать-сорок случайных людей с улицы: “Давайте Живую церковь устроим! Давайте! Готово!” Ну не идиоты? А ведь и Живая церковь состоит из одних аферистов. Говорят, Троицкий посад^[16] прямо в кабак обратили. А сколько безобразий самых гнусных! Я ведь за всем слежу. А что в газетах разных печатается, то и там много любопытного сообщают. Но, конечно, связь с ВЧК дает самозванцам видимость силы. Трусливые люди! А что по провинции делается! Столпотворение! “Смешение языков”. Например, за одной службой соборной, в одном губернском городе епископ поминает ВЦУ, протодиакон – тоже, второй диакон и певчие – патриарха. Много еще всякой гадости будет. Так, видно, суждено. Русские пережили и такое унижение и поругание от своих иуд и предателей. Ну а я надеюсь никогда не вступать в общение с ВЦУ и с разными самозванцами, хотя бы пришлось и много лет по ссылкам кататься»^[17].

Осенью 1922 года в письме Елизавете Аполлоновне Воронцовой святитель Иларион также говорил о своей готовности страдать в заключении и ссылках, но не сотрудничать с обновленцами. «Хоть я и далеко забрался, но о московских делах хорошо осведомлен из разных источников, все эти сведения нарушают мирное течение жизни моей. Я могу быть равнодушен к моей собственной судьбе и жизни, но дело Церкви мне всегда будет дорого и близко. Сейчас вижу только одно: сатана работает без передышки и завертел иных даже разумных людей. Правда, среди новых “деятелей” подавляющее большинство авантюристов и аферистов, от этих нечего и ждать, кроме глупостей, безобразия и озорства. Но прискорбно, что иные, кого считал порядочными, по каким-то соображениям взбесились. Надеюсь, что Вы не повторите теперь своего совета, будто нужно вместе с ними работать. Нет, лучше жить в ссылках и в изгнании, но играть Церковью и ее законами, говорить глупости – извините. Во всем виновата, конечно, Ваша возлюбленная, перед которой Вы так слепо преклоняетесь, то есть советская власть. Она искусственно создала расстройство церковного управления, арестовав людей, не имеющих никакого отношения к политике. Она, вопреки своим собственным законам, поддерживает группу головотяпов… А где же закон об отделении Церкви от государства? А ведь все время твердят об этих законах. Какое же лицемерие, какая бессовестность! Явное гонение на всех, кто верен святому Православию»^[18].

В октябре 1922 года епископ Иларион писал о поддержке живоцерковников властями и репрессиях против противников обновленчества: «А Ваши любимцы говорят и трубят на весь свет: у нас свобода совести самая полная, у нас отделение Церкви от государства. И в то же время на практике: а, вы не хотите подчиняться Красницкому, пожалуйте в кутузку, в ссылки. Только дайте свободу совести, и Живая церковь сдохнет, но этой-то свободы и нет… Вы увидите, что все красные попы и новые архиереи не имеют никакого священного сана и с ними нельзя иметь никакого общения. На этом я и утверждаюсь, что бы ни случилось при нашей “свободе” совести».

9 ноября 1922 года епископ Иларион писал о том, что обовленческий раскол стал возможен только благодаря поддержке властей: «Смута, произведенная негодяями… на чем держится? Она держится только на том, что сейчас преступно отменена свобода совести и уничтожено отделение Церкви от государства, установленные в основных законах… Есть люди, которых ссылают в дальние края именно как православных иереев, очищая место разным прохвостам. Это бессовестное издевательство над государственными законами людей, ослепленных своей глупой и тупой враждой к Православной Церкви, меня возмущает до глубины души. И разве это можно сколько-нибудь извинять. Это просто мерзко – и больше ничего. Негодные люди были всегда, но никогда им не было такой свободы не только действовать, но и верховодить и “начальствовать”… Печальные мысли о церковных делах часто нарушают мой покой. Так что у меня за последнее время какой-то невроз, во сне все ругаюсь с самозванцами и отступниками, редкую ночь не вижу их во сне… А ведь в Нижнем-то ересь господствует. Евдоким^[19] – один из предателей, взявший белый клобук из грязных и поганых рук Живой церкви. Молиться с таковыми нельзя»^[20].

В декабре 1922 года было составлено «Заключительное постановление по делу № 146 гр. Троицкого Илариона Алексеевича». Из этого документа следует, что в Архангельске начальник 1-го отделения Архангельского губотдела ГПУ Храмов регулярно вызывал епископа Илариона для бесед «по религиозному вопросу». В заключении по этому вопросу говорится: «Из всех проведенных бесед с Троицким ранее и разговоров без занесения в протокол по религиозному вопросу при опросе выяснилось, что Троицкий совершенно далек от признания ныне существующего ВЦУ, причем за месяц до происшедшего раскола в самом ВЦУ, в беседе с Храмовым Троицким было подчеркнуто о неизбежности такового раскола, относя последний к хорошо известным для него вошедшим в состав ВЦУ лицам, признавая последнее в целом не закономерным»^[21]. Раскол в обновленческом ВЦУ произошел в октябре 1922 года. Таким образом, епископ Иларион предсказал раскол в обновленческом движении еще в августе-сентябре. У святителя Илариона во время обысков было изъято послание митрополита Агафангела от 18 июня 1922 года, изобличающее ВЦУ, как самозваный орган.

Борьба святителя Илариона с обновленчеством летом 1923 г.

Согласно выписке из протокола заседания коллегии ГПУ от 22 июня 1922 года, годовой срок высылки епископа Илариона заканчивался 7 июня 1923 года^[22]. 13 июня в его комнате был произведен новый обыск. На этот раз вовсе ничего не нашли, кроме нескольких номеров газеты «Наука и религия». 21 июня ему объявили, что ему разрешен выезд в Москву^[23]. Одновременно, 21 июня, Политбюро приняло решение об освобождении Патриарха Тихона, а накануне, 20 июня, был освобожден архиепископ Феодор (Поздеевский), осуждавший любые церковные контакты с советской властью^[24].

Возможно, что назначение епископа Илариона управляющим Московской епархией было сделано сразу же после выхода из заключения Патриарха Тихона. Патриарх поручил святителю Илариону борьбу с обновленчеством и прием бывших обновленческих клириков, он так же готовил проекты патриарший посланий. Святитель Иларион взял на себя и тяжелейшую задачу – переговоры с Е.А. Тучковым.

Днем освобождения патриарха, 27 июня 1923 года, датировано прошение на имя епископа Верейского Илариона, управляющего Московской епархией, причта и прихожан Воскресенской церкви на Ваганьковском кладбище, в котором они сообщали об изгнании ими клириков-обновленцев и приглашали Патриарха Тихона приехать к ним 8 июля, чтобы окропить святой водой их храм^[25]. Патриарх, действительно отслужил литургию в тот день в этой церкви^[26], а также литию на могиле архидиакона Константина Розова, 40-й день со дня кончины которого отмечался в тот день^[27].

1 июля 1923 года патриарх совершил первую литургию в Донском монастыре, где благословлял народ до 5 часов вечера^[28]. В тот же день было обнародовано патриаршее послание, где говорилось: «Появилось много разных групп с идеями “обновления церковного”, о коих Мы уже высказали Свое мнение в предыдущем Нашем обращении к православному народу. Обновленцы эти бессознательно или сознательно толкают Православную Церковь к сектантству, вводят совершенно ненужные реформы, отступая от канонов Православной Церкви»^[29].

Настоятелем Сретенского монастыря святитель Иларион был назначен сразу после своей архиерейской хиротонии в мае 1920 года. Первым монастырским деянием вернувшегося из ссылки настоятеля стало переосвящение собора Сретенского монастыря, где с 1922 года служил ставший в обновленчестве «митрополитом» Антонин (Грановский).

Помимо перехода на русский язык в богослужении Антонин перенес престол из алтаря на середину храма. Литургию он стал совершать по особо им составленному и изданному чину, «рецензированному по чинам древних литургий». Будучи сторонником «разнообразия литургической жизни Церкви», он активно «импровизировал» в этой сфере, например, вводил в состав богослужебных последований стихи современных поэтов.

Накануне праздника в честь иконы Владимирской Божией Матери, 5 июля 1923 года, епископ Иларион освятил великим чином собор Сретенского монастыря. Владыка «произнес проповедь, в которой обратился к священству, вступившему в обновленческие группы, чтобы они покаялись в церкви всенародно, иначе он не допустит их к службе в алтаре. Присутствующее духовенство публично покаялось, и Иларион освятил церковь от осквернения еретиков». Самого же святителя один из сотрудников ГПУ характеризовал так: «известнейший проповедник, по своим способностям превосходящий известного проповедника Храповицкого (митрополита Антония (Храповицкого). – Д.С.). Иларион пользуется громаднейшей популярностью среди верующих и любим за свои проповеди, проникнутые чистейшей тихоновщиной»^[30]. 6 июля святитель Иларион принял участие в богослужении в том же монастыре вместе с Патриархом Тихоном^[31].

Обновленцы были в панике, их лидер Владимир Красницкий в своем письме в ГПУ от 9 июля писал: «Усердно прошу обратить внимание на крайне провокаторскую, контрреволюционную деятельность Тихоновского ессесента (так в тексте. – Д.С.) Илариона; 6/VII, проповедуя в Сретенском монастыре, он произнес такую погромную речь… в толпе, в ограде и на улице произвели физические толкования и дело кончилось арестами. За пережитых 10 дней тихоновцы чрезвычайно обнаглели, держатся вызывающе и готовы перейти к избиению, и это настроение – определенно погромное и ярко антисоветское, – создается им, епископом Иларионом. Если его явно контрреволюционной деятельности не будет положен предел, то неизбежны общественные беспорядки и избиение церковников-обновленцев»^[32].

В другом доносе, датированном тем же числом, Красницкий писал: «Имею долг представить ГПУ, что в доме № 55, кв. 1 по Большой Царицынской улице, около Новодевичьего монастыря, у священника Ивана Левицкого, проживают сейчас три тихоновских архиерея – Иларион, Филипп^[33] и Николай^[34]. Глубокой ночью, около 2-х часов, происходят регулярные тайные собрания»^[35].

Впоследствии, в декабре 1929 года, архиепископ Филипп, будучи управляющим Московской епархией, направил в Ленинград для участия в отпевании своего друга – святителя Илариона – протоиерея Владимира Страхова.

Одной из важнейших задач архиепископа Илариона была борьба с обновленчеством. Владыка по поручению Патриарха Тихона принимал покаяние у бывших обновленцев и утверждал документы об их возвращении в лоно Церкви.

Левитин-Шавров писал: «Великолепный, пламенный проповедник, умевший говорить просто и эмоционально, ревностный служитель алтаря, владыка Иларион пользовался огромной популярностью среди московского духовенства и буквально обожанием народа… Быстро поняв новую позицию патриарха, епископ сразу стал ее активным проводником. Он в эти дни переговорил с сотнями священников, мирян, монахов и монахинь. Он договорился с приходами о чине их присоединения к патриарху, разработал чин покаяния, принял тут же десятки обновленцев, пришедших к патриарху с покаянием. Благодаря неукротимой энергии этого человека церковная организация в Москве была восстановлена в два дня»^[36].

Обновленцы помимо доносов в ГПУ попытались противостоять Патриаршей Церкви путем выпуска посланий и листовок. 7 июля обновленческий Высший церковный совет выпустил специальное воззвание к верующим, которое было ответом на воззвания Патриарха Тихона от 28 июня и 1 июля 1923 года. В этом воззвании в отношении Патриарха Тихона говорилось: «Он вновь предал Церковь Православную и, будучи лишенным сана и монашества, он приступил к совершению Божественной литургии и тем разорвал ризу Христову, разорвал единство церковное, положил начало церковному расколу»^[37]. Это послание было прочитано Красницким в храме Христа Спасителя^[38]. В эти же дни Антонин (Грановский), по сообщениям ГПУ, «ходил в Кремль», чтобы узнать «зачем выпустили Тихона»^[39].

Патриарх Тихон распорядился, чтобы все приходившие из обновленчества священники направлялись к епископу Илариону. Так в сообщении ГПУ от 7 июля 1923 года говорилось: «На приеме у патриарха много народа, особенно духовенства, последние являются к Тихону на благословение и большей частью виниться в сочувствии прогрессивным церковникам. Провинившихся принимает предварительно еп. Илларион; патриарх здорово всех кающихся пробирает»^[40]. 8 июня сообщалось, что среди духовенства и верующих «разговор о том, что к патриарху все время идут на покаяние попы… и что всех патриарх посылает к архиерею Илариону»^[41].

В результате активной деятельности Патриарха Тихона и епископа Илариона московское духовенство массово возвращалось под омофор Святейшего. Так 12 июля состоялось собрание духовенства Пречистенского сорока, где было вынесено решение «о присоединении к Тихону»^[42]. Святитель Иларион не только вел личный прием духовенства, но и рассматривал письменные прошения о приеме духовенства. 13 июля 1923 года он рассматривал прошение священника московского Всехсвятского единоверческого женского монастыря Сергия Сунгурова, который просил дать ему место священника, т.к. устроился рабочим, чтобы не служить в обновленческом приходе^[43].

Массовое возвращение духовенства из обновленчества вызвало панику в руководстве раскольников. 9 июля 1923 года обновленческий Московский епархиальный совет подал заявление в ГПУ. В нем говорилось: «Московский епархиальный совет настоящим сообщает, что выступления епископа Илариона (гражданина Владимира Алексеевича Троицкого) во время его служения по храмам Москвы носят явно контрреволюционный и погромный характер; своими выступлениями означенный епископ возбуждает одну часть верующих на другую, в своих речах он ориентируется на самых крайних реакционеров и возбуждает их к активным действиям. В результате его речей в толпе поднимаются разговоры о необходимости восстановления монархии: “одного хозяина нашли, найдем и другого”. Приводятся в разговорах цитаты из Апокалипсиса: что вслед за возвращением пастыря должен явиться и князь. Открыто ведутся речи о необходимости погрома евреев и прочее, что первый враг русского народа советская власть, а второй – обновленческое церковное движение. Открыто высказываются ожидания скорого падения власти. В результате его речей происходят столкновения между разными группами, и отрицательные отношения и настроения тихоновской толпы растут с каждым днем, и в ближайшее время можно ожидать уличных столкновений. Считая своим гражданским долгом сообщить о сем Госполитуправлению, епархиальный совет обращает внимание на общественную опасность от речей епископа Илариона»^[44].

Святитель Иларион, очевидно, знал, что обновленцы пишут на него доносы, но все более активно обличал раскольников. 13 июля 1923 года архиепископ Иларион совершил всенощную накануне престольного праздника в храме святых бессребреников Космы и Дамиана на Полянке. В сообщении ГПУ об этом говорилось: «Всенощную в честь храмового праздника совершал епископ Иларион с другими священствующими лицами. Народу было очень много. Во время богослужения Иларион сказал присутствующим проповедь и указал на новое церковное управление, называя Антонина самозванцем. Конечно, присутствующие более симпатизируют Тихону»^[45]. В другом сообщении говорилось: «В церкви Козьмы и Демьяна служил епископ Иларион, говоривший о самозванцах в ВЦС и ругавший Антонина»^[46]. На следующий день в этом храме совершил литургию Патриарх Тихон^[47].

15 июля 1923 года во время патриаршего богослужения в храме Воскресения Христова в Кадашах епископ Иларион прочитал послание Патриарха Тихона, где была дана каноническая оценка обновленчеству. «Ныне же торжественно и во всеуслышание с сего священного амвона свидетель­ствуем, что все эти столь решительные заявления о соглашении с Нами и о передаче Нами прав и обязанностей Патриарха Российской Церкви ВЦУ, сос­тавленному священниками Введенским, Красницким, Калиновским и Белко­вым, есть ложь и обман! И что перечисленные лица овладели церковной властью путем захвата, самовольно, без всяких установленных правилами Нашей Церкви законных полномочий. На таковых св. Церковь изрекает строгие прещения: по 16-му правилу Антиохийского Собора епископ, отступивший от указанного порядка и самовольно вторгнувшийся в чужую епархию, хотя бы об этом просил его и весь народ, изгоняется из нее и извергается из сана за грех нарушения церковных законов. Лица, учредившие самозванное ВЦУ в Москве и повинные в этом перед Церковью, отягчили свое положение еще посвящением епископов в захваченные области, так как поставили себя под действие 31-го правила св. апостолов, угрожающего лишением сана как посвящающим, так и посвящен­ным… Всем этим они отделили себя от единства тела Вселенской Церкви и лишились благодати Божией, пребывающей только в Церкви Христовой. А в силу этого все распоряжения не имеющей канонического преемства незаконной власти, правившей Церковью в Наше отсутствие, недействительны и ничтожны! А все действия и таинства, совершенные отпавшими от Церкви епископами и свя­щенниками, безблагодатны, а верующие, участвующие с ними в молитве и таинствах, не только не получают освящения, но подвергаются осуждению за участие в их грехе»^[48].

Содержание этого послания не было согласовано с Е.А. Тучковым, что послужило причиной вызова епископа Илариона в ГПУ. «Епископ Иларион вызывался в ГПУ по поводу прочтения воззвания церкви Воскресения Кадаши»^[49]. Причиной вызова, возможно, было то, что епископ Иларион подготовил текст этого послания патриарха.

17 июля, накануне дня памяти преподобного Сергия Радонежского, святитель Иларион служил всенощную в Сергиевском храме на Ильинской улице. Проповедь его была посвящена преподобному Сергию. Обновленческой проблематики он не касался, возможно, сказался разговор с Е.А. Тучковым, который состоялся на Лубянке накануне. 18 июля в том же храме святитель Иларион совершил литургию в том же храме. Сообщалось, что «молящихся до 600 человек, много женщин. Говоря об обновленцах, Илларион сказал, что дело обновления – дело вселенских патриархов, а не кучки попов в 100 человек»^[50]. В своих разговорах со священниками епископ Иларион не переставал обличать обновленцев. Так 19 июля 1923 года в разговоре с одним из священников епископ Иларион говорил, что слова обновленцев – обман, а «их истинное лицо – лицемерие»^[51].

Уже 18 июля власти начинают переходить к репрессиям против патриаршего окружения. В тот день московским отделом ГПУ был арестован архимандрит Борис (Рукин), накануне по поручению епископа Илариона выезжавший в Можайский уезд для борьбы с обновленцами. Вскоре он был освобожден.

21 июля святитель Иларион служил в церкви Казанской иконы Божией Матери у Калужских ворот и говорил проповедь^[52].

23 июля епископ Иларион советовал прихожанам изгонять священников-обновленцев. «К нему подошла одна женщина, по-видимому представительница прихода, говорила, что приход не хочет своего священника-обновленца, а тот их не слушается, и спросила, что делать. Илларион спросив, признает ли этот священник патриарха и получив отрицательный ответ, сказал: “Это дело прихода: если он его не хочет, с завтрашнего дня рассчитайте его и дело кончено”»^[53].

В июле 1923 года епископ Иларион почти ежедневно вел прием духовенства, возвращавшегося из обновленчества и рассматривал письменные обращения-покаяния. Так, в конце июля он наложил письменную резолюцию о принятии бывшего члена «Живой церкви» священника Богословского, служившего в Дмитрове. Однако священномученик протоиерей Павел Фелицын попытался отложить исполнение этой резолюции, считая Богословского просоветским священником. В сообщении ГПУ об этом говорится: «22/VII в соборе города Дмитрова состоялось собрание по поводу перерегистрации общины. Проходило собрание весьма бурно. Под влиянием агитации попа-тихоновца Фелицына, предшествовавшей собранию, верующие даже не хотели принимать раскаявшегося живоцерковника Богословского, несмотря на утвердительную резолюцию еп. Илариона»^[54]. В другом сообщении ГПУ говорится: «Фелицын ездил к Илариону с жалобой на попа Богословского, что тот говорит о диктатуре пролетариата и подчиняется ей, за что же лобник Фелицын получил от Илариона нагоняй»^[55]. Политизированная позиция протоиерея Александра Фелицына, направленная против подчинения советской власти не была приемлема для архиепископа Илариона, который выступал за лояльность в отношении властей.

31 июля должен был состояться первый публичный диспут святителя Илариона с А.И. Введенским. В сообщении сотрудника ГПУ, присутствовавшего на этом диспуте, говорится: «Публики приблизительно до 1.500 человек. Илларион на диспут не явился, прислав выступить вместо себя гражданина Потоцкого»^[56]. Потоцкий сказал, что причиной того, что свт. Иларион не пришел на диспут, явилось служение всенощной в канун дня памяти преп. Серафима»^[57]. Антирелигиозный пропагандист, бывший священник Михаил Галкин, публиковавшийся под псевдонимом М. Горев, писал: «Вот, например, Потоцкий. Он будто случайно встретился с одним из “столпов” тихоновской Церкви, епископом Иларионом, который сказал, что сам-де выступить не может, так как занят “молением преподобному Серафиму за Русь. А тебя благословляю. Говори, что Бог на душу положит”»^[58].

Возможно, что святитель Иларион знал о предсказании, данном праведному Иоанну Кронштадтскому в 1901 году. Ему во сне явился преподобный Серафим, чтобы показать послереволюционное будущее. В рассказе праведного Иоанна говорится: «Я пошел за старцем по зеленому полю и вижу массу крестов деревянных, тысячи стоят на могилах: большие, деревянные, и глиняные, и золотые. Я спросил старца: “Что это за кресты?” Он ласково ответил мне: “Это те, которые за веру Христову пострадали и, за слово Божие убитые, оказались мучениками!” И вот идем дальше. Вдруг я вижу целую реку крови, и спросил я старца: “Что это за кровь? Как много пролито!” Старец оглянулся и сказал: “Это кровь истинных христиан!” Затем старец показал ввысь, и вот я вижу и слышу пение ангелов, они поют: “Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф!” Шла большая толпа народа со свечами в руках, с радостными сияющими лицами. Здесь были архиереи, монахи, монахини, масса мирян, молодые, даже юноши и дети. Я спросил чудного старца: “Что это за люди?” – “Это все пострадавшие за святую соборную, апостольскую Церковь, за святые иконы от губителей!.. И опять я вижу собор младенцев, пострадавших за Христа от царя Ирода, и получили венцы они от Царя Небесного. И вот идем дальше и заходим в большой храм. Я хотел перекреститься, но старец сказал мне: “Не надо! Здесь мерзость запустения!” Церковь была очень мрачна. На престоле – звезда со звездою, свечи горят смоляные и трещат как дрова; чаша стоит залита сильным зловонием; просфоры со звездой; перед престолом стоит священник, лицо как смола, а под престолом женщина, вся красная, со звездой во лбу, во весь храм кричала: “Я свободна!” Господи, страшно! Люди как безумцы стали бегать вокруг престола, кричать, свистеть, в ладоши хлопать и ртом стали петь блудные песни. Вдруг сверкнула молния, загремел ужасный гром, задрожала земля и храм рухнул, провалились женщина, люди, и священник, и все – в бездну. Господи, как страшно, спаси нас! Я оглянулся. Старец что-то видел, и я вижу. “Отче, скажи мне, что это за страшный храм?” – “Это вселенские люди, еретики, которые оставили святую соборную Церковь и признали новообновленную, в которой нет благодати Божией: в ней нельзя говеть и приобщаться!”… И вот пошли дальше, а старец так быстро шагал, что я едва поспевал за ним. “Смотри!” – сказал старец. Вижу, идет большая толпа народа, гонимая страшными бесами, которые били их кольями, вилами и крюками. Я спросил старца: “Что это за люди?” Старец ответил: “Это которые отреклись от святой веры и от соборной, апостольской Церкви и приняли новообновленческую. Это были священники, монахи и монахини, миряне, которые отвергли и брак, пьяницы, богохульники, клеветники. У всех у них страшные лица, изо рта – зловоние. Бесы били их, гнали в страшную пропасть, оттуда выходил смрадный огонь. Я страшно испугался, перекрестился: “Избави, Господи, от такой участи!”»^[59].

Во многом благодаря епископу Илариону лидер «Живой церкви» В. Красницкий, как полностью дискредитированная личность, был удален Тучковым из Москвы в Петроград^[60]. Ставка была сделана на архиереев старого поставления, которые могли быть авторитетны для верующих. 20 июля в Москву приехал обновленческий митрополит Евдоким (Мещерский), который был определен ГПУ главой создаваемого обновленческого Синода.

Чтобы избежать обвинений Патриаршей Церкви в контрреволюции, епископ Иларион 5 августа 1923 года обратился к верующим с воззванием, в котором отмечалось: «Православные люди! Около храмов, где служит Святейший Патриарх Тихон, происходят ожесточенные споры и столкновения. Бывали даже случаи насилия. А что всего хуже, так это то, что ведут речи контрреволюционного содержания. Все это совершенно недопустимо. Врагам нашего строя, разного рода черносотенцам, нет места около Святейшего Патриарха, который ясно всем сказал, что он ничего общего с контрреволюцией не имеет. В богослужении совершаются только молитвы. Злые и ненужные политические разговоры, а тем более всякое насилие, совершаемое возле храма, оскорбляют храм и набрасывают тень и подозрение на святую Церковь и ее служителей. Прошу и умоляю православных людей никогда не бесчинствовать, особенно около храмов. В ком горят политические страсти, тот лучше оставайся дома. Упорные же нарушители мира и порядка да знают, что таковых мы будет отлучать от святого причащения как не щадящих святой Церкви и позорящих ее. Управляющий Московской епархией епископ Иларион»^[61]. Послание было вызвано давлением властей, озабоченных слишком активным падением обновленческого влияния в Москве, избиением обновленцев в косвенном, а иногда и в прямом смысле. С другой стороны, сам святитель Иларион не мог пройти мимо грубости и насилия, которые проявляли иногда сторонники патриарха в отношении обновленцев.

Одновременно было выпущено послание, которое власти попытались не допустить до верующих. Оно было озаглавлено: «От епископов Русской Православной Церкви». Его подписал среди прочих и святитель Иларион. Оно призвано было оспорить основной тезис обновленческой антипатриаршей пропаганды. «Напрасно непризнанные “обновители” Церкви попрекают своих противников “контрреволюцией”. Да будут отныне заграждены уста, глаголющие неправду. Церковь решительно отмежевалась от всякой контрреволюции. Социальная революция произошла. Возврат к старому строю невозможен. Церковь не служанка тех ничтожных групп русских людей, где бы они ни жили – дома или за границей, которые о ней вспомнили только тогда, когда были обижены русской революцией и которые хотели бы ею воспользоваться для своих политических целей»^[62]. Епископа Илариона постоянно приглашали служить в московских храмах, так 7 августа община храма великомученика Георгия на Моховой просила святителя об этом^[63].

8 августа начал свою деятельность обновленческий Синод во главе с Евдокимом. Как писал в своих отчетах Тучков, Евдокиму была оказана ГПУ всесторонняя поддержка для того, чтобы он смог привлекать на свою сторону архиереев старого поставления и видных священников. В частности, Тучков указывал: «Конечно, привлечение Евдокимом таких архиереев и попов без нашего негласного содействия было бы равно нулю, но благодаря всего того же осведомления приток оказался в весьма внушительным, так, например, к настоящему времени у синода одних только епископов насчитывается более 200 человек»^[64].

К августу 1923 года уже действовал Синод при патриархе из числа назначенных им трех архиереев: архиепископа Серафима (Александрова), архиепископа Тихона (Оболенского) и епископа Илариона (Троицкого), управляющего Московской епархией. Возведение святителя Илариона в сан архиепископа состоялось, очевидно, 26 августа, в день именин патриарха. 6 сентября 1923 года святитель уже в сане архиепископа вместе с Патриархом Тихоном подписал постановление Патриарха и Священного Синода № 209. Указанную нами ранее иную дату возведения святителя Илариона в сан архиепископа – 6 июля 1923 года^[65] – следует признать ошибочной.

Резкое обличение обновленчества прозвучало из уст святителя Илариона на диспутах с обновленцами^[66]. М.Е. Губонин писал: «И прежде всего необходимо отметить роль архиепископа Илариона в сокрушении “идеологического” обновленчества. Церковные диспуты архиепископа Илариона сыграли в этом отношении колоссальную положительную роль. Вся церковная (и отчасти антирелигиозная) Москва устремлялась на них, но лишь незначительная часть желающих могла попасть в переполненные до отказа залы Московской консерватории, театра Зимина или в большую аудиторию Политехнического музея, где обычно происходили эти диспуты… Выступления владыки Илариона по своему внешнему характеру бывали чрезвычайно просты, серьезны и исполнены величайшего внутреннего – какого-то органического – достоинства, благодаря чему слова его речи, правдивой, умной и ясной, приобретали особую убедительность и непререкаемость у слушателей, а все квазинаучные построения докладчика Введенского, старавшегося “и рассказом, и показом” донести их до сознания и сочувственного восприятия аудитории, после того как их спокойно и просто освещал и вскрывал оппонент архиепископ Иларион, – летели кувырком к невообразимому восторгу слушателей, тут же устраивавших своему любимому владыке восторженные и бурные овации»^[67].

Публичные диспуты и лекции архиепископа Илариона сыграли огромную роль в деле борьбы с обновленчеством. Святитель со свойственным ему красноречием и убедительностью сумел доказать абсолютно неканоничный, раскольнический характер обновленческого движения. Он сорвал с обновленцев лживые маски и вскрыл их подлинное лицо, что отрезвило очень многих, способствуя их возвращению в лоно Патриаршей Церкви. Его аргументы использовались и другими представителями православного духовенства. Яростно обличая обновленцев, он понимал, что тем самым ускоряет свой новый арест и заключение, но шел на это сознательно, жертвуя собой ради Церкви Христовой. Ибо по его словам, «если не служить Церкви – нет никакого смысла во всякой деятельности и незачем тогда жить на Божьем свете».

Деятельность архиепископа Илариона как управляющего Московской епархией приносила значительные плоды. В Москве обновленцы утратили свои позиции, к осени 1923 года. По оценке Е.А. Тучкова, в подчинении «Священного Синода» в Москве оставалось всего 30 церквей, в том числе храм Христа Спасителя, и 10–20 % процентов церквей в Московской губернии. Тучков также отмечал, что это течение не пользуется поддержкой мирян, и признавал, что в Москве и области наибольшим авторитетом пользуется «Тихоновская» Церковь. Последователям Антонина (Грановского) в Москве принадлежало три храма, а в уездах Московской губернии их не было совсем^[68]. В октябре 1923 года уполномоченный Московского городского отдела ГПУ А.В. Казанский писал: «В Москве тихоновщина более или менее успешно расправилась с обновленчеством»^[69].

Чтобы оценить значение этого события, нужно вспомнить, что на тот момент обновленцам принадлежало большинство храмов, около половины епископата, десятки тысяч священников. Святитель Иларион со всей ясностью показал, что обновленчество – это не просто раскол в Церкви, но скверна пред Богом. Это отрезвило очень многих, сотнями потянулись в Донской монастырь к Патриарху Тихону и архиепископу Илариону обновленческие епископы и священники приносить покаяние, чтобы вернуться в Церковь Христову. Уже к осени 1923 года огромное число бывших обновленческих епископов и священников принесли покаяние и вернулись в Церковь, а влияние обновленческих центров было существенно ослаблено.