Враг у святых врат, или тест на маргинальность

Выставка в притворе Татьянинского храма, вокруг которой сегодня идут дебаты, нигде не представлялась как «Православный концепт-арт». И в этом – её значимость. Иначе было бы – см. предыдущий абзац.

Тема, которую так мастерски инициировал к дискуссии отец Максим Козлов, более чем актуальна. Её охват выходит далеко за рамки не только современного искусства, но и пространства всей культуры как таковой. Вопрос предельно прост: что есть Церковь Христова для мира сего? Ответов на этот вопрос не так уж и много.

Первое, что приходит на ум – Церковь – не от мира сего. Из этого можно сделать два противоположных вывода. Если «неотмирность» и есть то главное, что определяет существо Церкви, – значит, Церковь и мир – два непримиримых врага, имеющих целью уничтожение одного другим. Соответственно, либо Церковь гонима и уничтожаема, либо – чем скорее сгорит в адском пламени мир сей со своими страстями и похотями, тем Церкви будет лучше. И отношения в такой парадигме мышления могут быть только фронтовыми: если ты не за нас (то есть не в нашем окопе) – значит, ты враг и подлежишь уничтожению. Любая попытка разговора на передовой есть провокация и должна быть отражена шквальным огнём – мы-то знаем подлость врага, он просто так говорить не будет!...

Есть и другое прочтение христианской максимы неотмирности Церкви. Коль скоро Церковь и мир – разноприродны, поскольку Церковь – из другого, лучшего, а не от этого мира – у неё есть определённая задача. Этот образ превосходно изображён евангельской притчей о сеятеле, который сеет везде, если не сказать – где попало: и попадает, как мы знаем, очень по-разному. Но – заметим! – его никто не осуждает за нерациональное использование посевного материала. Идея «сеяния» Божественных Логосов – буквально «осеменяющих Логосов», – проходит красной нитью не только у Климента Александрийского. Да, Бог действительно даёт твари полное право ходить собственными путями, и свобода в христианском понимании вовсе не блеф, но Божественное попечение повсюду расставляет неброские указатели, руководствуясь которыми человек не может не обрести Бога.

Такое понимание более чем рискованное, если сравнивать с предыдущим. Прежде всего потому, что здесь нет окопов, всё на виду, да и сам фронт как-то размазан по всему полю. И надо быть предельно внимательным и чутким, чтобы суметь увидеть среди прочего Божественную стрелочку и пойти по ней, а не подорваться на замаскированной мине.

Если бы выставка «Двоесловие/Диалог» состоялась лет эдак десять тому назад, есть все основания полагать, нечего было бы громить православным ревнителям в 2003 г. Ведь актуальное искусство – всегда крик, чаще всего – нервный, если не сказать – истерический, но всегда – более чем искренний. Кричат, когда больно. Своим голосом и невпопад кричат только живые; зомби кричать могут только хором и по команде. Актуальное или альтернативное искусство – крикливый вызов культуре не то что заблудившейся, а смертельно уставшей от своего постоянного блуда. Было бы безумием пытаться переложить этот крик на ноты и сделать его партитурой нового распева антифонов. Но разве не подло, услышав этот крик, лишь передёрнуть затвор со словами: «Ага, опять там кого-то насилуют!»?...

Проблема миссии есть всегда проблема языка. Но сейчас дискуссия идёт даже не о допустимости разговора таким языком, какой представлен на выставке. Вопрос ставится гораздо глубже: имеет ли Церковь право формировать своё культурное пространство? И какое пространство должна создавать Церковь: маргинальное для всего остального общества, или же способное к общению и взаимодействию с ним? Где должна быть Церковь – в окопах, или же за столом переговоров – может, даже в притворе храма?

...А вдруг мы всё-таки изменим тактику и будем не отстреливаться, а учиться предупреждать болезненные для нас удары, любовью Христовой преображая стойкое неприятие хотя бы в доброжелательность – для начала? «Спокойные, твёрдые лица, готовые идти на смерть» – это, конечно, впечатляет, но в жизни с улыбкой как-то светлее живётся!...