Сретенка. Улица, которую ни разу не переименовывали

Сретенский монастырь. Вид со стороны Лубянки. Фото А. Комлева.

Возникла она на пути из Москвы в Троице-Сергиев монастырь. По Сретенке всякий день целыми партиями шли православные в «Троицу». Путь неблизкий — 68 верст. И пройти его надо было непременно пешком. Такова традиция паломничества в Лавру. Любопытно, что дожила она и до нашего времени, хотя и приобрела новую неожиданную форму. Герой рассказа Владимира Крупина «Вася, отбрось костыли» торгует книгами в поездах ярославского направления, и он говорит знакомому попутчику: «Тут бывает, что едут старухи и не присядут, ходят насквозь электричку, от хвоста до головы. Я спрашиваю, чего не сидится, говорят: надо бы по правилам идти в Лавру пешком, а тут хоть так».

Такое необычное и далеко не всем понятное название улицы — Сретенка — происходит от церковнославянского слова «сретать», что означает встречать, повстречать, идти навстречу. «Срете Мелхиседек Авраама» (Евр. 7:1). И названа так была улица по расположенному на ней Сретенскому монастырю. Монастырь же в свою очередь стал так называться в честь важнейшего события российской истории — избавления Москвы от нашествия Тамерлана в 1395 году. Не полагаясь на одну только силу оружия и на исконную доблесть русских ратников, великий князь Василий Дмитриевич повелел перенести в Москву из Владимира чудотворную икону Божией Матери. Вся Москва 26 августа (8 сентября по н.с.) вышла встречать верную Заступницу за землю русскую. И на том самом месте, где произошло «сретение» москвичей с Владимирской иконой, в 1397 году был основан монастырь. Действовал он до конца 1920-х годов и был одной из самых известных православных обителей. С 1991 службы здесь возобновились. А к 600-летию «сретения» в монастыре была восстановлена ограда со святыми вратами, эффектно подчеркивающая красную линию Большой Лубянки. Так уж распорядилась история, что Сретенский монастырь оказался впоследствии не на «своей» улице. Еще до революции часть Сретенки, до Бульварного кольца, где и находится монастырь, стала называть Большой Лубянкой.

Нужно заметить, что ни Сретенский монастырь, ни собственно Сретенка не имеют никакого отношения к двунадесятому празднику Сретения Господня, отмечаемому церковью на 40-й день по Рождеству, то есть 2 (15 по н.с.) февраля.

Ул. Сретенка. Фотография 1920-хх годов. Справа видны купола церкви Троицы в Листах.

Многовековая церковно-религиозная специфика Сретенки в советское время была подтверждена самым неожиданным образом: по иронии судьбы именно на этой улице располагался союз воинствующих безбожников, возглавляемый главным советским богоборцем Емельяном Ярославским. И что особенно удивительно — улица не была переименована. В то время как многие другие улицы в Москве сменили свои куда более идеологически нейтральные названия. Большая Лубянка, например. Так и присутствовало церковно-славянского происхождения слово «Сретенка» на всех документах безбожников, пока их организация не исчезла бесславно.

Еще с XVII века район Сретенки с прилегающими переулками стал складываться как торгово-ремесленная, купеческая часть города. О том, чем здесь занимались мастеровые, лучше всего могут рассказать топонимы — названия сретенских переулков: Печатников, Колокольников, Пушкарев, Мясной, Просвирнин. Именно из-за этого своего третьесословного склада Сретенка была нелюбима московским дворянством, людьми «благородными». На Сретенке никогда не было ни одной дворянской усадьбы. По этой же причине на улице не было богатых магазинов, таких, как на Петровке, Тверской, на Кузнецком мосту. Зато на Сретенке было в изобилии всяких лавок — мясных, рыбных, зеленных, было множество мелких магазинчиков, трактиров, чайных, парикмахерских, дешевых меблированных номеров. Ну и, наконец, в самом конце Сретенки, у Сухаревой башни, раскинулся знаменитый, самый большой в городе, рынок, на который, как писал Гиляровский, «как на праздник, шла вся Москва, и подмосковный крестьянин, и заезжий провинциал».

Улица и по сей день не утратила своего исконного торгово-ремесленного профиля. Почти во всех домах Сретенки, в первых этажах, расположены какие-либо торговые заведения. И большинство этих заведений, как и в старину, рассчитаны на людей с невеликим достатком, на так называемый «средний класс». Есть тут несколько магазинов, которые давно уже стали достопримечательностью улицы и которые, — это не будет, наверное, преувеличением, — известны всей Москве.

В Москве в сущности нет такого квартала, который можно было бы назвать «старым городом», наподобие того, что имеются почти во всех европейских столицах. Поляки после войны вообще построили «старый город» в Варшаве заново, подняли из руин. В Москве таким кварталом могло быть Зарядье. Но, увы, об этом говорить уже несвоевременно. Единственный в столице район, в котором старины пока еще больше, чем новоделов — это Сретенка с переулками. Здесь еще остались от прежней провинциальной Москвы очаровательные колоритные трущобы. Если кто-то хочет посмотреть, какой была Москва в первой половине ХХ века, а может быть и раньше, тому нужно побродить по сретенским переулкам, особенно по тем, что идут от нечетной стороны улицы. Там сохранились те знаменитые московские дворы, в которые попасть можно только через арку, в которых развешено белье на веревках, а под окнами домов сохранились палисадники, огороженные убогими деревянными заборчиками, а в палисадниках иногда устроены грядки. И там мальчишки, как в песне, гоняют по крышам голубей. Рассказывают, что еще лет двадцать назад в этих дворах пели петухи. Но самое главное, здесь можно найти настоящих коренных москвичей. Не тех, что уже давно оплакали свои арбаты в новостройках, и не ту московскую элиту с ротвейлерами, что обитает в европейски отремонтированных шедеврах архитектуры Белого и Земляного города. Здесь — люди невеликие. У них, в их коммунальной «эклектике», протекает крыша, гуляет ветер на лестницах, в маленькие окошки едва пробивается свет, но они не нарадуются, что живут на самой Сретенке. А при случае еще и расскажут вам, о каком-нибудь купце — их бывшем соседе, или о том, что вот тут, неподалеку, в Большом Головине переулке, в студенческие годы жил Чехов. Именно тогда он сказал: «Я навсегда москвич».

Но, конечно, новая Москва наступает на старую Сретенку. Старины на ней год от года становится все меньше и меньше. Какие-то здания сносятся. На их месте появляются всякие современные постмодернистские находки с телекамерами на фасадах. Или вообще остаются пустыри. Поэтому надо торопиться зарисовать, сфотографировать или просто прийти посмотреть на ту дорогую для москвичей ветхость, что еще сохранилась на бывшей главной улице столицы.