Умный правдолюбец

И.С.Дмитриев

– Игорь Сергеевич, как можно проследить по документальным источникам: запискам самого ученого, воспоминаниям его современников – отношение Д.И. Менделеева к вере и Православию?

– Прежде всего, надо начать с того, что Дмитрий Иванович был внуком священника Павла Максимовича Соколова, который служил в Тверской губернии. И сам Менделеев воспитывался в семье, которая была верующей. Он родился в Сибири, в Тобольске, в 1834 году. Его мать – Марья Дмитриевна Менделеева, урожденная Корнильева, происходила из известного с XVII века купеческого рода, который торговал с Китаем; кстати, в этом роду первыми в Сибири завели частную библиотеку. Там была и духовная литература; правда, полного перечня книг мы не имеем. Кроме того, семья Корнильевых открыла первую в Сибири частную, или, как тогда говорили, вольную, типографию. Эта вольная типография издавала журналы «Иртыш, покоряющий Ипокрену», «Библиотека историческая», ряд других. То были издания широкого профиля, в которых были материалы в том числе и православной тематики. Семья и гордилась, что основала эту типографию раньше, чем Б. Франклин свою типографию в Америке, но, к сожалению, судьбы этих предприятий были разные. Если типография Франклина процветала, то в России указом императора Павла I все частные типографии были закрыты.

Марья Дмитриевна, когда еще семья была в силе и финансовые возможности позволяли, построила под Тобольском, в селе Аремзяны (Аремзянка), церковь. В экспозиции нашего музея есть фотография этого храма.

Разумеется, Дмитрий Иванович был верующим человеком, но, если сравнивать его биографию, скажем, с биографиями Ивана Петровича Павлова или Алексея Алексеевича Ухтомского, которые были активными верующими, посещали регулярно богослужения, исповедовались, являлись старостами храмов, то о Менделееве такого сказать нельзя. У меня был один японский аспирант (сейчас он уже доцент в Токио), которому я задал как-то вопрос, кто он по вере. Тот ответил, что определяет себя как ленивого буддиста. Менделеев был не то чтобы ленивым православным, но какой-то активности как прихожанина у него не было. Да, он посещал наш университетский храм, был в прекрасных отношениях с настоятелями и прочее. Но здесь уместно сказать о другом: в конце своего земного пути, когда Дмитрий Иванович все больше думал о философских вопросах жизни и науки, он выделил три фундаментальных понятия, которые описывают и лежат в основании нашего понимания мира: материя, сила и дух. Впрочем, лучше обратиться к его собственным словам: «По моему разумению, грань наук, доныне едва достигнутая и, по всей видимости, еще и надолго долженствующая служить гранью научного познания, грань, за которой начинается уже не научная область, всегда долженствующая соприкасаться с реальностью, из нее исходить и в нее возвращаться, эта грань сводится (повторю опять для избежания недоразумений – по моему мнению) к принятию исходной троицы несливаемых, друг с другом сочетающихся, вечных (насколько это нам доступно узнавать в реальностях) и все определяющих: вещества (или материи), силы (или энергии) и духа… Признание их слияния, происхождения и разделения уже лежит вне научной области, ограничиваемой действительностью или реальностью. Утверждается лишь то, что во всем реальном надо признать или вещество, или силу, или дух, или, как это всегда и бывает, их сочетание, потому что одинаково немыслимы в реальных проявлениях ни вещество без силы, ни сила (или движение) без вещества, ни дух без плоти и крови, без сил и материи». Вот это духовное начало, куда он, конечно, включал и религиозную компоненту, для него было очень важным. Причем не менее важным, чем сила государства, сила мысли, сила воли человека, чем материальное начало. У него еще была другая триада понятий, которая описывает нашу земную экономическую жизнь: свобода, труд, долг. И опять-таки в этом понятии долга, определяемом широко, он объединял не только долг перед Родиной, учениками, семьей, но и перед Богом. Во второй тройке понятий также заключалась идея следовать своему призванию. Хотя Менделеев, может быть, не формулировал ее в религиозных терминах, как она сформулирована, например, в словах Евангелиста: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк. 9: 62), – но, по крайней мере, очень близко к этим словам Священного Писания по сути. И вот это призвание Христа не оглядываться назад, если «возложил руку свою на плуг», находило отклик в жизни Менделеева. Можно еще привести несколько подобных примеров, характеризующих мировоззренческую позицию Менделеева, которые дают возможность выстроить цельный образ человека. Кстати, эти мысли (о понятийных триадах) взяты из его заметки «Мировоззрение», которую ученный не включил в прижизненные издания своего итогового труда – «Заветные мысли», но часто этот отрывок добавлялся туда при переизданиях книги. Таким образом, можно сказать, что, несмотря на всю «приземленность» его научных трудов, связанных с технико-экономическими и чисто научными темами, он никогда не забывал о духовной компоненте бытия.

– В его дневниках паломничества по Валааму и Коневцу есть строчка, показывающая, как он завидует монахам, что те имеют возможность молитвенного уединения. Чем она навеяна?

– У Менделеева возникали периодически моменты, когда он хотел отрешиться от мирской суеты, когда, как он говорил, «надо обязанности всякие исполнять, а сил уже нет и времени нет», все куда-то уходит в суету. И эта суета его временами душила. Он действительно завидовал монахам, потому что что-то в его характере было созерцательное, помимо мощного активного начала. Как человеку глубоко мыслящему и чувствующему, ему для души необходимо было уединение.

– Можно о Менделееве говорить как о человеке, который честно ходил под Богом?

– Да, конечно. Он говорил в своих заветах детям (повторяя, в свою очередь, то, чему его учила мать), что честный труд и честное отношение к другим людям – это залог всего хорошего в жизни. И детей он учил тому, что они должны быть чистыми перед Богом и людьми.

– А насколько сегодня актуальны сетования Д.И. Менделеева по поводу того, что многие родители не уделяют должного внимания этому! Тем более что сегодня многие наши современники, увлекаясь карьерой, видят своих детей считанные часы в неделю.

– Тут приходится говорить об особенностях национальной психологии и жизни. Я знаком со многими коллегами – учеными и университетскими профессорами из Великобритании и США – и могу сказать об их отношении к детям. Вот такой пример. Я пишу письмо по электронной почте одному очень известному английскому ученому с совершено пустяковой просьбой – прислать его статью, которая недавно была опубликована. Решить этот вопрос элементарно просто: он мог сказать секретарю, чтобы тот посмотрел его электронную почту, найти соответствующую статью и отправить ее по запросу. Но человек пишет в ответ (может, секретарь болел в это время), что, к сожалению, пришлет статью чуть позже, поскольку очень занят – у него родился ребенок. Это значит, что по меньшей мере в течение года он будет занят ребенком. И в Англии, и в США таких примеров я знаю много. Да, они очень поздно заводят детей, но зато очень серьезно относятся к их воспитанию. И детей у них часто бывает больше, чем в среднем в России. Хотя в вопросах демографии есть свои проблемы.

У нас немного другая ситуация. В России очень несовершенная инфраструктура и социальная сфера. И когда отец и мать вынуждены работать на нескольких работах, чтобы физически прокормить и поддержать себя и ребенка, то часто это происходит за счет того времени, которое они должны бы ему уделять. Не всегда родители в этом виноваты.

А вообще, самый тяжелый грех современной России, с моей точки зрения (и я думаю, что Менделеев, который очень любил детей и очень серьезно относился к проблеме воспитания и образования как собственных, так всех остальных детей, наверняка сегодня бы разделил эту точку зрения), – это не коррупция и плохие дороги (хотя и это важно), а то, что число детей, находящихся в детских домах, измеряется десятками и сотнями тысяч. В разоренной войной Чечне такого не было. Другие традиции у народа. И это обстоятельство говорит не в пользу нравственного состояния нашего общества. Это свидетельствует не только о материальном неблагополучии – тут все понятно, и многодетные семьи у нас, как правило, не самые богатые, – но, прежде всего, как сказал В. Г. Короленко, «о больной совести народа».

– Какие темы, поднимаемые Менделеевым, кроме воспитания детей, сегодня еще в повестке дня общества?

– Если говорить о вопросах жизни, а не науки, то он был очень активным экономистом. Не буду поднимать вопрос, насколько он был оригинален, насколько реалистичны или утопичны были его идеи, но он был прав в главном, а это главное для него состояло в том, что Россия не должна жить за счет торговли сырьем, страна должна производить сложные, как бы сейчас сказали, наукоемкие продукты, должна иметь свою развитую промышленность. Иначе, как он говорил, «позарятся, пожалуй», имея в виду наших соседей с Запада и Востока. По этому поводу у него был большой спор с публицистами и писателями, особенно со Львом Толстым. Эта главная идея Менделеева-экономиста сейчас очень актуальна. Когда в наш музей приходят различные чиновники и я им привожу слова Менделеева, что «торговать сырьем может и дикарь», то все согласно кивают головами, удивляются проницательности и мудрости Менделеева. Но я не знаю, где заканчиваются его мудрость и гениальность и начинается бездарность государства, для которого 150 лет актуально одно и то же.

Мы можем найти у Дмитрия Ивановича очень много умных мыслей, касающихся образования. Он считал, что образование должно быть многоступенчатым и непрерывным. В его понимании многоступенчатое образование должно быть таким, чтобы удовлетворять потребность страны в необходимых специалистах в настоящий момент и в обозримом будущем. И еще один момент, на котором настаивал Менделеев: независимо от того, какое образование получил человек (начальное, среднее, высшее), полученное им образование должно обеспечивать ему достойную жизнь. Одна из последних его работ, посвященных проблемам образования, – проект училища наставников, то есть педагогического училища, выражаясь современным языком. В этом проекте он предусмотрел все: программы, количество учебных часов и даже то, как расположить спальни учащихся, комнаты преподавателей и рекреации. Кстати, духовные предметы присутствовали в его учебной программе. Это характерная для Менделеева черта: не только широко мыслить, но и уделять большое внимание деталям. Как он говорил, «мне бы цифирку».

– Кстати, о деталях. Как он воспринимал Промысл Божий о себе в том, что именно ему было дано открыть таблицу, упорядочивающую химический состав той земли, из которой Творец создал мир и людей?

– В таких терминах открыто он никогда не выражался, но, в конечном счете, как человек верующий, понимал, что «causa finalis» восходит к тому духовному началу, к которому мы все «подключены», независимо от того, является ли человек православным, католиком, протестантом или придерживается иной религии. Это понимание у него было. Но специально трактовать открытие Периодического закона или другие свои чисто научные идеи в религиозных терминах… Такого у него не наблюдалось, по крайней мере в явном виде. А что он думал про себя, мы не знаем. Есть легенда, что Периодическая таблица приснилась ему во сне, но это очень смутная история, которая всплыла спустя 40 лет после его открытия, уже в начале XX века, в воспоминаниях профессора Петербургского университета геолога А.А. Иностранцева.

А вот чувство гармонии мира – это другой вопрос. У Менделеева было двоякое чувство гармонии. Прежде всего, речь идет о познании мудрости Творца через познание Его творения. Это было близко Менделееву, хоть он и не выражался так, как говорили в предшествующие века, к примеру Исаак Ньютон. С другой стороны, Дмитрий Иванович глубоко чувствовал гармонию в произведениях искусства, в природе. Это эстетическое начало было в нем очень развито. Здесь опять-таки уместно привести его собственные слова: «Естествознание учит, как формы внешности отвечает внутренности… Мы постигаем только внешность, а значит, и сущность на основе этого. Так, кристаллическая форма и вид соли отвечают их внутреннему виду… Это равновесие внешнего с внутренним проявляется, когда мы музыкою, игрою лица, живописью узнали внутреннее, – это секрет знания».

– Менделеев может подать хороший и яркий пример современным ученым, не обращающим внимания на мракобесие и псевдонаучность, своим выступлением против спиритизма. Почему он тогда ввязался в борьбу с этим явлением, и почему нынешние ученые спокойно относятся ко всяким экстрасенсам, астрологам и т. д.?

– Менделеев смотрел на проблему спиритизма следующим образом: есть вера, и есть сфера науки, и можно по-разному воспринимать их взаимоотношение, но есть сфера предрассудков, которая одинаково вредна и для веры, и для науки. Он взялся за этот вопрос (о спиритизме), движимый своим пониманием этой проблемы и как ученый и, я могу предположить, как христианин, потому что заметил, что некоторые его коллеги, в том числе такие известные люди, как Е.Е. Вагнер и А.М. Бутлеров, начали увлекаться спиритизмом. Причем это уже было не просто увлечение, а перерастало в веру в эти предрассудки. Тогда Менделеев заказал специальные столики по своему проекту для спиритических сеансов, к которым подсоединил систему манометров, пригласил спирита, и в итоге получился огромный толстый разоблачающий труд «Материалы для суждения о спиритизме», который принес ему массу неприятностей. Тот же Бутлеров сказал, что работа Менделеева ничего не доказывает, поскольку имеют место тонкие эффекты, которые манометр «не возьмет». Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя» писал, что спиритизм – это социальное явление, и к нему нельзя подходить с манометром. Кстати, как мне представляется, тут Достоевский во многом прав. Но Менделеев делал то, что мог делать, тем самым демонстрируя свою гражданскую и мировоззренческую позицию. Здесь важно не то, что он с манометром или без манометра подошел к проблеме, а то, что он выступил и привлек к ней внимание через прессу, академию и университет, привлек внимание к проблеме предрассудков.

– После этой истории Менделеев предстает таким классическим типом правдолюбца, которых на Руси становится все меньше и к которым относится заповедь «блаженны алчущие и жаждущие правды».

– Да, несомненно. Но при этом стоит отметить, что существуют разные типы правдолюбцев: есть люди умные и воспитанные, есть глупые и невоспитанные. От последних больше вреда, потому что у них своеобразное понимание правды и методов ее отстаивания. Менделеев был достаточно умным (я имею в виду – по житейски умным) человеком и хорошим психологом. Он умел вести полемику и знал, когда, кому и что можно сказать. Приведу несколько примеров. Профессор нашего университета академик А.С. Фаминцын был арестован и посажен в дом предварительного заключения. Просидел он только несколько дней и потом получил приказ генерал-губернатора Петербурга И.В. Гурко явиться к нему. Фаминцын собрался ехать. «Постойте, – сказал ему Менделеев, – я поеду с Вами. Одному Вам с ним не справиться».

Естественно, генерал, герой русско-турецкой войны, встретил профессоров криком. Смущенный Фаминцын слушал, как Гурко кричал, что сам придет в университет и всех согнет в бараний рог. Дмитрий Иванович тоже поначалу молчал, но затем, тряхнув головой, стал тоже кричать басом. Кричали оба, но скоро голос генерала стал слабеть, и слышен был только голос Менделеева: «Как Вы смеете мне грозить? Вы кто такой? Солдат и больше ничего. В своем невежестве Вы не знаете, кто я такой! Имя Менделеева навеки вписано в историю науки. Знаете ли Вы, что он произвел переворот в химии; знаете ли Вы, что он открыл Периодическую систему элементов? Что такое Периодическая система? Отвечайте!» Разумеется, о Периодической системе Гурко не имел никакого понятия. И крик Менделеева его смутил. Свидание закончилось торжеством науки. Распахнув двери кабинета, Менделеев спокойно сказал Фаминцыну: «Идемте. Он теперь не пойдет разносить университет». Мудрым приемом Менделеев сломал изначальный сценарий генеральского разноса и перевел разговор в другую плоскость.

Иногда Менделеев не слушал никаких советов. Так, в 1890 году он принял у студентов университета петицию, которая содержала их как политические, так и бытовые требования. По законам Российской империи он, как госслужащий, не имел права передавать в высшие инстанции коллективные петиции. Менделеев сначала посоветовался с коллегами. Те советовали проявить сдержанность. Но Менделеев в итоге решил передать студенческую петицию министру народного просвещения графу И.Д. Делянову. «Бог и государь пусть меня осудят; я же думаю, что поступил, как велела минута». Министр на следующий день вернул Менделееву петицию с припиской, что «не имеет права принимать подобные бумаги». В ответ Менделеев насильно сунул в карман и.о. ректора Васильева прошение об отставке. Коллеги уговаривали его потом забрать это прошение, физико-математический факультет не замещал его кафедры в течение 1890/1891 учебного года, но Менделеев не вернулся. Это, конечно, был скандальный уход. Он мог этого не делать, а спокойно написать прошение и уйти по-тихому. Но темперамент не позволил… Кстати, о темпераменте и нраве. Вот любопытное свидетельство В.Е. Тищенко, ассистента Менделеева и будущего академика: «Конечно, нельзя отрицать, что нрав у него был крутой, но он был вспыльчив, да отходчив. Слушать его крик, воркотню было иногда нелегко, но мы знали, что он кричит и ворчит не со зла, а такова уж его натура. Вероятно, в шутку он говорил, что держать в себе раздражение вредно для здоровья, надо, чтобы оно выходило наружу. “Ругайся себе направо-налево – и будешь здоров. Вот Владиславлев (М.И. Владиславлев (1840–1890) – философ, с 1887 по 1890 годы ректор Петербургского университета. – И. Д.) не умел ругаться, все держал в себе и скоро помер”. Ох, и прав был мудрый Дмитрий Иванович: воспитанный человек в России не жилец!»

Еще пример. Ему говорили: почему вы, Дмитрий Иванович, предсказали только три элемента, хотя в таблице чуть ли не 20 пустых мест? Он отвечал на это, что если бы начал рассказывать про все, то ему бы не поверили.

Менделеев был правдолюбцем и умел не с улыбкой, а серьезно говорить царям правду. Он писал по просьбе С.Ю. Витте письма Николаю II по важнейшим экономическим вопросам. Но, тем не менее, в «Заветных мыслях», которые издавались при Николае II, он довольно открыто писал, что лучше всего понимание своих идей он находил при его батюшке – Александре III.

– Насколько сегодня людям могут быть интересны книги о научных деятелях прошлого и их труды, как те же «Заветные мысли» Менделеева?

– Как историк науки, я могу сказать, что сейчас очень удобное время читать хорошие книги. Сейчас издается много книг по истории науки, правда, небольшими тиражами. Владеющие английским языком могут читать в Интернете полные тексты различных изданий, в том числе о Ньютоне, о Галилее, о других ученых. В истории отношений науки и религии существует очень много предубеждений и предрассудков. И самый тяжелый из них – это то, что эти отношения определяют как столкновение некого светлого разума с церковным мракобесием. Но такого не было, по крайней мере в Новом и Новейшем времени, если не говорить об отдельных печальных инцидентах, как правило, связанных с полемикой вокруг дарвинизма. Как автор уже второй книги о процессе над Галилеем, я могу сказать, что в большинстве случаев имел место диалог между наукой и религией. Да, он шел подчас очень тяжело, и принимались не всегда «оптимальные» решения, за которые потом приходилось извиняться (напомню, что 31 октября 1992 года папа Иоанн Павел II официально признал, что инквизиция в 1633 году совершила ошибку, силой вынудив Галилея отречься от теории Коперника), но все же это был диалог. Впрочем, это уже другая тема. 

Справка:

Дмитриев Игорь Сергеевич (р. 1948) – историк науки, доктор химических наук. В 1971 г. окончил химический факультет Ленинградского государственного университета. С 1991 г. и по настоящее время – директор Музея-архива Д.И. Менделеева Санкт-Петербургского государственного университета. Профессор философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета, профессор кафедры теории и методики естественнонаучного образования Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования. Член правления Санкт-Петербургского отделения Российского химического общества им. Д.И. Менделеева, член «History of Science Society» (США), член редколлегий журналов «Вопросы истории естествознания и техники», «Журнала общей химии» и «History of Science» (Великобритания). Неоднократно выступал с лекциями и докладами в университетах США, Германии, Японии и др. стран. Автор 150 научных работ, в том числе монографий «Квантовая химия: ее прошлое и настоящее» (1980; совм. с С.Г. Семеновым), «Электрон глазами химика» (1983), «Неизвестный Ньютон. Силуэт на фоне эпохи» (1999), «“Союз ума и фурий”: французская наука в эпоху революционного кризиса конца XVIII столетия» (2000), «Человек эпохи перемен: очерки о Д.И. Менделееве и его времени» (2004), «Бензольное кольцо Российской империи: создание коксобензольной промышленности на юге России в годы Первой мировой войны» (2005), «Искушение святого Коперника: ненаучные корни научной революции» (2006) и «Увещание Галилея» (2006).