Православный календарьПравославный календарь
«Когда мир тебя отвергает, Бог принимает»
Иером. Серафим (Алдя)
Кто встретил Бога, тот уже не может ни ненавидеть ближнего, ни осуждать его, ни оставить его на верную смерть.
Божественная латрия, православное вероучение и наша церковная жизнь
Иеромон. Лука Григориатский
Мы можем с уверенностью сказать, что подлинная христианская жизнь, жизнь, ведущая к обожению, истинная латрия, не исчезли в наше время.
Как русский святой явился пасынку Наполеона
Мария Тоболова
Посмотрев на принца, монах сказал: «Не вели войску своему расхищать монастырь. Если исполнишь мою просьбу, Бог тебя помилует. И знай, что твои потомки будут служить России».
Крест любви
Схим. Нектария (княгиня Наталья Долгорукова; 1714–1771)
16-летняя Наталья добровольно последовала вслед за мужем в ссылку, показав всему миру пример беспредельной любви и преданности супружескому долгу.
«Работай над собой – сделаешь благо для ребенка»
Беседа с замдиректора крупнейшей в России православной гимназии
Важно, чтобы сам процесс обучения уже воспитывал, чтобы воспитание было не частью работы, а охватывало все пространство образования.
Отец Дометий Рымецкий – духовник, сердцем горящий
Кристиан Курте
Он был батюшкой, который по грудь в ледяной воде зимой переходил горные реки, преграждавшие ему путь к храму.
Огород – дело духовное
Прот. Александр Авдюгин
Увидев же картофельное поле с многочисленными рядами уже выкопанного картофеля, батюшка вспомнил голливудские фильмы с плантаторами и неграми-невольниками.
«Дай Бог стяжать титул сельского батюшки» (+ВИДЕО)
Прот. Геннадий Беловолов
Здесь, на сельском поприще, ты за все в ответе. Ты здесь отец. Здесь я понял, что слово «отец» происходит от слова «отвечать».
«Хватит спать! Пошли кутить!»
Людмила Панич
Наш любимый старец Гавриил в свой день рождения подарил жизнь моей дочери во второй раз.
Купец. Благотворитель. Мученик. Николай Григорьевич Григорьев
Алина Сергейчук
Он отличался неподдельно добрым отношением к человеку и видел в нем равного себе, а не инструмент для зарабатывания денег.

Однополчанки, сёстры

Всё меньше остаётся ветеранов Великой Отечественной. Редеют их ряды и на парадах Победы. Да и живут они большей частью этим счастливым днём – от 9 Мая до 9 Мая, чтобы собраться с оставшимися в праздничные шеренги, пройтись по главной площади, посидеть за одним столом, помянуть невернувшихся с войны и тех, кого смерть унесла за прошедший год… Наш корреспондент Евгений Суворов побеседовал в канун праздника с ветеранами Великой Отечественной.

Военные судьбы однополчанок Елизаветы Алексеевны Кисляковой и Анны Ивановны Корнауховой во многом схожи. Они обе медсёстры. Обе попали на фронт в декабре 41-го года и воевали до самой победы.

Представители самой гуманной профессии, они гордятся, что не убили ни одного немца: они не убивали, а только спасали наших бойцов, а если приходилось, то и раненых фрицев. Я встретился с ними в военном госпитале г.Сыктывкара.

Кругом одни смерти...

Елизавета Алексеевна Кислякова
Елизавета Алексеевна Кислякова
Вначале я побеседовал с Елизаветой Алексеевной. В этот день она впервые в свои 84 года исповедалась и причастилась в больничном храмике Георгия Победоносца. Всю жизнь она была активной коммунисткой и вот, наконец-то, воссоединилась со Христом в Таинстве причастия. «Ты сегодня как невеста, вся помолодела», – говорит ей соцработник Валентина Полищук, входя к причастнице в палату. Бабушка действительно вся сияет от счастья каким-то внутренним светом. Инвалид первой группы, она уже много лет не расстаётся с палочкой, с трудом передвигается, но голос и сейчас ещё молодой и решительный.

– На второй день, как только объявили войну, я написала заявление, – рассказывает фронтовичка. – Но мне было только 17 лет, а в этом возрасте в начале войны на фронт не брали. Пришлось ждать 18-летия до октября. В это время как раз у нас на Севере начала формироваться 28-я Невельская дивизия, куда я и попала. Два года работала в медсанбате в тылу, а потом нас послали на передовую. Там, конечно, было гораздо труднее: молодой девушке годами не видеть бани, находиться под бомбёжками – кругом одни смерти, смерти, и самой ежедневно думать, что погибнешь.

Однажды, это было в Белоруссии, немецкая артиллерия прямой наводкой стреляла в домик, где мы принимали раненых. Снаряды рвались совсем рядом, дом весь шатался. Я тогда была уже парторгом санитарной роты (на фронте в 20 лет вступила в партию), а до этого – комсоргом батальона в медсанбате. Воспитывала бойцов, чтобы ничего не боялись, а сама не выдержала, струсила. Во время бомбёжки всё бросила и убежала из домика под горку. А наша санитарка по фамилии Храбрая никуда не убежала, осталась с ранеными. Оказалась храбрей меня, жива осталась. Один из санитаров в этот день сошёл с ума. Он добровольцем ушёл на фронт из лагеря и посреди бомбёжки стал кричать, как в лагере: «Граждане начальники!» – и проявлять агрессивность. Нам, девчонкам, пришлось его связать вместе с легкоранеными, а потом отправить в госпиталь.

После каждого боя к нам по сто человек свозили раненых. Однажды взяли языка, был он то ли жив, то ли мёртв. Приказали привести его в более или менее приличное состояние, чтобы он мог дать показания. Я трое суток его спасала: кровь переливала, другие процедуры делала, а когда он всё рассказал, мне приказали его расстрелять. Я говорю начальнику штаба, подполковнику: «Стреляйте в меня, а я в него стрелять не буду!» Отказалась, но через десять минут всё равно наши санитары его расстреляли.

Ещё помню, совсем молодой боец в звании лейтенанта зашёл в нашу санитарную палатку перед боем. Ему лет 20 всего было. И вот говорит: «Девушки, завтра бой, я чувствую, что погибну. Хочу умереть красивым. Сделайте со мной что-нибудь, подстригите». Мы сделали, что могли: подстригли его, даже попудрили. В том бою он сразу же погиб, даже не мучился.

– Елизавета Алексеевна, а на войне вы много встречали верующих людей?

– На войне все верующими становились. Если слышали, что летит немецкий самолёт бомбить, все обращались к Богу: «Господи, помоги!» – и крестились при этом. Думали о спасении, забывали про антирелигиозную пропаганду. А кто постарше, так те и молились. Был такой случай: выпало затишье на несколько дней, раненых не поступало, и мне дали задание сходить в штаб полка, отнести пакет. Лето, июль, жара, солнышко светит, птички поют. Я иду, любуюсь цветами, природой, так хорошо, радостно на душе. Вдруг, откуда ни возьмись, в небе появляется немецкий самолёт и на бреющем полёте начинает меня обстреливать. Я упала в траву – весь огонь летит на меня – и начала молиться, как умела: «Господи, Господи, Господи…» Только одно слово и повторяла. Сама ни жива ни мертва. И Господь спас, ни одна пуля меня не задела.

Я всегда чувствовала, что существует какая-то сила, но, конечно, не верила так, как сейчас. У нас в семье было семеро детей, всегда полуголодные, полураздетые. Мне в детстве приходилось ходить по соседям, милостыню просить. А в начальную школу мы с братом по очереди в одних валенках через день ходили: день он, а второй – я. Брата и отца сразу же взяли на фронт. Отец был уже пожилой, воевал третью войну. Как узнал, что я тоже на одном с ним фронте, постоянно искал меня, заходил во все медицинские палатки. И вот в Прибалтике он наконец зашёл в нашу палатку, спросил меня. А я в это время была в другом населённом пункте, оказывала помощь раненым. Вечером мне передали, что меня искал отец, и я пошла к нему. Идти больше 15 километров, а это было на передовой, кругом немцы. Нашла его, а он чуть ли не при смерти лежит, весь больной. Воевал в пехоте, а в последнее время из-за своего здоровья был в трофейной команде, хоронил погибших. У меня хватило смелости пойти к начальнику его подразделения и добиться, чтобы отца отпустили с фронта. Тем более, дома его ждали ещё трое детей: сестрёнку, ей тогда 9 лет было, одну оставили в холодном доме без спичек и хлеба, а старших – 14-летнего брата и 17-летнюю сестру – отправили на лесоповал. Отец вернулся за 9 дней до конца войны и ещё прожил двадцать лет.

Эта иконка вас будет спасать

Анна Ивановна Корнаухова (справа) и соцработник Валентина Полищук (слева)
Анна Ивановна Корнаухова (справа) и соцработник Валентина Полищук (слева)
После войны я ещё год ходила в шинели и кирзовых сапогах. Работать негде, есть нечего. Спасибо доброй женщине Галине Николаевне Габовой – заведующей яслями. Она взяла нас с сестрой на работу. Там, в яслях, мы больше года и спали на детских койках. Уже потом я устроилась медсестрой. В 1951 году закончила заочно с отличием Областную высшую партийную школу, училась вместе с будущим первым секретарём обкома И.П.Морозовым. С ним мы до войны и в медицинском училище вместе учились. После партшколы меня направили организовывать Воркутинский горком партии. Там вышла замуж за устьцилёма. Переехала к нему в Усть-Цилемский район по настоянию его матери.

Вошла в их староверческую семью, в доме полно икон. В своё время их семью раскулачили, отца отправили в ссылку, там он и скончался. Мать осталась одна с тремя детьми. Прожила с ними восемь лет. Сначала они меня приняли очень болезненно, пошли разногласия и из-за моей работы (я была секретарём по идеологии в двух районах: Усть-Цилемском и Ижемском). Они – верующие, а я выступала против религии. Но потом всё наладилось. Они троих детей моих воспитали: я же постоянно в командировках, месяцами дома не бывала.

Каждое лето со своими детьми и внуками (а у меня 8 внуков и 6 правнуков), мы ездим в свой родительский дом в Деревянск. Вместе сажаем там картошку, выращиваем овощи. Дети приучены к сельскому труду, все хорошие выросли.

– Елизавета Алексеевна, я смотрю, у вас старинная медная иконка, которую вы постоянно носите с собой?

– Эту староверческую иконку мне дала крёстная одной дочери моей свекрови. Подарила со словами: «Эта иконка вас, Алексеевна, будет спасать». И она меня сейчас спасает от болезней. У меня вот рука совсем отнималась. Я эту иконку к руке прикладывала, и через два месяца всё прошло. Рука полностью исцелилась.

Столь «практическое» отношение к святыне нас с Валентиной Полищук несколько озадачило. Валентина объяснила старушке, что исцеляет её Господь по вере и лучше молиться на эту иконку и просить Бога о помощи.

Чувство локтя

Попрощавшись с Елизаветой Алексеевной, мы пошли в палату к Анне Ивановне Корнауховой. Маленькая жизнерадостная старушка, божий одуванчик, очень скромная, напевно растягивает слова и постоянно по-девичьи весело смеётся. А между тем ей уже 88 лет.

– Нас было четверо детей, – рассказывает она. – Отец нас бросил, когда я ещё не родилась. Нянчились со мной старшие братья – 6 и 8 лет от роду. Однажды они меня, недельную, укутали в люльке шубой с ног до головы, а сами убежали купаться. Мама пришла с работы, заглянула в люльку, а я уже вся синяя лежу, задохнулась. Вытащила из печи чугунок с тёплой водой, помыла меня, подняла за ножки вниз головой, похлопала по попе – я ожила, начала дышать. Но с той поры я росла очень болезненной и дышала всегда очень тяжело. В те годы был страшный голод, кушать было нечего. Четырёхлетняя сестра меня, грудную, носила на руках на луг, где растёт клевер, и я этот клевер ела. Наемся, засну прямо на лугу. Потом проснусь, опять ем. Она ещё домой клевера наберёт, чтобы на вечер и на утро хватило. Зимой я ела глину с печки.

Мама умерла, когда мне было 13 лет. И я отправилась поступать в Сыктывкарский медицинский техникум. По-русски ничего не понимала. На экзамене мне поставили жирную двойку, а всё же приняли – благодаря сестре. Она училась в этом техникуме на третьем курсе на одни пятёрки и уговорила принять меня. Первый год мне ставили тройки с минусом, второй год я уже хорошо училась, а окончила на отлично.

Когда началась война, у меня на руках был маленький ребёнок – 4-летняя дочка брата (он погиб на фронте). Кушать было нечего. Давали небольшой кусочек хлеба, чтоб с голода не умерли. Мякиш я сама съедала, а корочку девочке оставляла, чтобы животик у неё не болел. И она весь вечер, было, грызёт эту корку. Жалко её – не сегодня-завтра умрёт. И когда в декабре 41-го нас вызвали в военкомат, спросили, кто хочет на войну, я сразу же согласилась. Могла бы и не идти, но пошла из-за этой девочки. Думаю: «Если соглашусь, девочку возьмут в детский дом, там хоть её кормить будут».

На войне было очень страшно, особенно когда бомбили. Бомбят, а у нас идёт операция, мы раненых спасаем: я кровь вливаю, а рядом подруга наркоз даёт. Слышно, как бомбы свистят, на нас летят. Каждый раз думаешь, что сейчас на голову упадёт. Как бомбёжка начинается, мы друг к другу локтями прижимаемся: чувствуешь чужой локоть и не можешь уйти от стола. Ведь если уйдёшь, то раненый в любую минуту может погибнуть. Вот мы стоим, слышим – бах! – взорвалось где-то далеко. Мы улыбнёмся, локти разомкнём. Сразу легко становится – пронесло.

А во время бомбёжки хирурги, операционная сестра и ещё трое ассистентов всегда прятались под палаткой во рву. Мы только вдвоём с ранеными оставались. Ох и страшно!

Один случай запомнился. Поступил раненый – ни рук, ни ног, весь перебинтованный, будто кукла, одна голова торчит. А в сознании и жить хочет. А как он будет жить – такой? Бригада наша посовещалась и решила сделать ему укол морфия, чтобы он спокойно уснул и во сне умер. Но никто укол такой делать не хочет. Бросили жребий на спичках: кому длинная достанется, тот и сделает. Выпало мне. Я набрала морфия и пошла к нему, а сама молюсь: «Господи, помоги!» Очень не хотела его убивать, а куда деваться? И вот захожу в палату и вижу: он с нар упал, видимо от предсмертных судорог, и лежит на полу мёртвый. Я перекрестилась: «Слава Богу, слава Богу!» Так была рада, что Господь его забрал, что он умер своей смертью.

А вот ещё один случай. Поступил к нам тяжело раненный в живот 17-летний парень. Без сознания. Мы ему кровь вливаем уже третий день, а пульса всё нет. Ему надо операцию делать, но без пульса хирург не берёт. Пить ему нельзя, кушать тоже, ждём. Наконец я хирургу говорю: «Берите его на операцию». «Куда я его возьму без пульса, убивать, что ли? Только вскрою, он сразу же умрёт». «И без операции всё равно умрёт, – не сдаюсь я, – а так, может, выживет, если во время операции кровь будем вливать». Уговорила я доктора. Стали делать операцию, вскрыли, а у него полный живот аскарид, поэтому у него пульса и не было.

На второй день после операции он очнулся. Оказывается, он всё слышал и запомнил меня по голосу. Спрашивает мою сменщицу: «А где вторая сестра, которая меня спасла?» Я пришла: «Чего вы хотите?» «Я хочу вас отблагодарить. Достаньте в моём рюкзаке кружку». Я достала ему эту кружку, а в ней, оказывается, были золотые серёжки с голубыми камушками. «Это тебе в благодарность за то, что меня спасла». Я стала отказываться: «Что вы, мы подарки не берём!» Так и не взяла. Тогда он попросил хирурга: «Скажите ей, чтобы она взяла серёжки. Я ведь всё слышал, как она уговаривала вас делать операцию!» Хирург ко мне: «Почему не берёшь? Ты же его спасла. Бери!» Тогда уж я взяла. Тоже молилась за этого раненого, благодарила Бога, что Он спас его.

Победу мы встретили в Латвии. В три часа ночи где-то 3 или 4 мая замполит пришёл к нам в землянку, говорит: «Война кончилась!» Мы сразу же соскочили с нар на землю, прямо в кальсонах, в мужских рубашках, все разом хотим его обнять. Он нам: «По очереди, по очереди!» И мы, двенадцать девушек, подходили к нему по очереди обниматься и целоваться, – старушка весело смеётся, вспоминая этот счастливый эпизод. – Сейчас-то смешно, а тогда от радости слёзы выступили на глазах. Такая радость была, такая радость!..

Рейтинг: 10 Голосов: 1 Оценка: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Псковская митрополия, Псково-Печерский монастырь

Книги, иконы, подарки Пожертвование в монастырь Заказать поминовение Обращение к пиратам
Православие.Ru рассчитывает на Вашу помощь!

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru

Рассылка выходит два раза в неделю:

  • Православный календарь на каждый день.
  • Новые книги издательства «Вольный странник».
  • Анонсы предстоящих мероприятий.

Новинки издательства
«Вольный Странник»

Другие статьи автора Евгений Суворов

Новые материалы

Выбор читателей

×