Александр Карелин: Шаги в Его сторону

Александр Карелин

Александр Карелин - трехкратный олимпийский чемпион и девятикратный чемпион мира по греко-римской борьбе. Международной федерацией любительской борьбы (FILA) Александр Карелин был назван величайшим борцом греко-римского стиля XX века.
Родился в Новосибирске в 1967 году. В 1988 году, несмотря на сотрясение мозга и высокую температуру, впервые выиграл бой с чемпионом мира Игорем Растороцким. Окончил Омский институт физкультуры. Доктор педагогических наук, защитил диссертацию по спортивной тематике. Герой России, награжден орденами Дружбы народов, Почета, «За заслуги перед Отечеством» IV степени. Почетный житель Новосибирска. С 1999 года — депутат Государственной Думы РФ. Активно занимается общественной деятельностью, в том числе работой с воспитанниками колоний для несовершеннолетних.

О тюрьме

— Дело в том, что, обращаясь к людям, находящимся в местах заключения, нужно делать это бережно, понимать, что ты затрагиваешь тончайшие струны человеческой души, которые важно не порвать. Здесь невозможен примитивный плакатный стиль, ведь люди, с которыми вы собираетесь говорить, переживают тяжелейший период своей жизни, и каждый — по-разному: кто-то озлоблен, у кого-то, наоборот, апатия. И потому, с одной стороны, помочь им очень непросто, а с другой — помогать необходимо, обязательно. Особенно в нашей стране, где в самой традиции содержится особое отношение к этой проблеме: от сумы и от тюрьмы не зарекайся.

— Скажите, а что мы, люди находящиеся на свободе, знающие о тюремном мире лишь по рассказам других, можем сказать осужденным? Не получится ли это фальшиво?
— Думаю, нет. Есть вещи, которые можно и нужно говорить. И в первую очередь мы должны помочь осужденным понять, что жизнь их не кончилась, что, даже если ты дошел до тюрьмы, все еще зависит от тебя и что жизнь будет продолжаться, а ты опять сможешь выбирать между добром и злом.
Ведь совсем недавно, и в гораздо более жестких, чем сейчас, условиях, через лагеря проходили лучшие люди нашей страны. Ведь лагеря не сломали академика Лихачева, он остался собой, стал выдающимся ученым. Я уж не говорю о драгоценнейшем примере из нашей истории — о российских новомучениках XX века, о людях, которые в годы жесточайших гонений не только не замкнулись в себе, не ушли в свою скорлупу, не озлобились, а напротив, стяжали святость.
Их пример потому и важен, что лишний раз подтверждает: такое возможно для простых людей, для наших современников. И здесь все зависит от тебя, от твоего желания сделать шаг в правильную сторону: освоить профессию, заняться своим здоровьем. Тут ничего не будет одномоментно — важна такая христианская добродетель, как терпение, нужно учиться смиряться, преодолевать трудности, и тогда все получится. Но, к слову сказать, ведь и падение человека тоже не происходит сразу и вдруг. Оступиться всегда можно, но обычно дело не в том, что человек просто однажды оступился: как правило, на скамью подсудимых приводит цепочка закономерностей, она же ведет человека дальше. Ее всегда можно разорвать, даже когда ты уже получил срок, но если ты этого не сделаешь, то тюрьмой все не ограничится и эта цепочка поведет тебя дальше, вниз...
Я сам прекрасно понимаю, сколь опасен этот путь, и я сам мог бы оказаться на нем. Мне просто неимоверно повезло, что я пришел в свое время в спортзал. И теперь мой долг — помочь другим разобраться в себе…
Это как поделиться книгой. Вот ты сегодня читаешь эту, потом расскажешь мне о впечатлениях, а я вот тебе эти две-три книжки дам, там тоже судьбы, там тоже непростая жизнь описана, там тоже совершенно нетипичные, как сама жизнь, примеры. Ведь жизнь никогда не складывается в единые правила.
Поэтому я всей душой приветствую нынешние проекты либерализации системы исполнения наказаний. Система должна быть открытой, и это необходимо не только осужденным, но и всем нам. Мы, например, проводим встречи и экскурсии для ребят, попавших на учет в милиции: показываем условия содержания в заключении. И это для них лучшая иллюстрация того, что тюремная «романтика» шансоном и исчерпывается, а проза жизни куда более неприглядна.

— Вы могли бы подробнее рассказать о свое работе с подростками?
— Я бы сказал так: она не особенно эффектна с виду. Приезжаем, разговариваем, встречаемся, просим рассказать, как идет жизнь. Привозим спортивное оборудование, теннисные столы, мячи. Если не спартакиаду устраиваем, то хотя бы просто матч. Даем возможность ребятам ощутить себя так же, как на свободе. И я не один в этом участвую — со мной работают многие другие чемпионы.
Надеюсь, это кому-то помогает. Кому-то — отказаться от вредных привычек, кому-то — заняться собой, своим здоровьем. Когда к ребятам приходит, скажем, такой выдающийся спортсмен, как Владимир Иннокентьевич Ладыжинский, который в шестьдесят с лишним лет стал чемпионом мира среди ветеранов, когда он рассказывает о себе — это не может не производить впечатления. А он не просто говорит: он своей жизнью, своей судьбой доказывает, что никогда не поздно...
Ведь никто из нас не начинал в каком-то волшебном зале, оформленном по последнему слову техники. Были обычные повседневные условия, обычные трудности. И мы такие же люди, как и все остальные.
Да и просто наш приезд в колонию — возможность для тех, кто находится там, немного побыть людьми. Вот мы привозим мяч, и ребята в минус двадцать начинают гонять в футбол, а когда так набегаешься — уже не до дури, и как-то забывается вся эта блатная иерархия. Они снова становятся обычными мальчишками, играющими в футбол...

— О чем Вас чаще всего спрашивают в колониях?
— Вопросы самые разные, и задают их по-разному. Кто-то хихикать начинает, но мне-то видно, что хихикает он потому, что сам себя стесняется. Он не нашел в себе силы духа, чтобы встать и при всей колонии задать вопрос. А кто-то после встречи подходит, про себя рассказывает. Бывает, помощи просит, говорит, что скоро освобождается.
Очень частый вопрос: как вам это удалось? Кто вам помог, кто сыграл роль в вашем становлении? То есть, проще говоря: кто был для вас авторитетом? Где вы его отыскали?
Я стараюсь рассказать, что для меня сделал спорт, необходимая для него самодисциплина. Сам тоже спрашиваю. Мой первый вопрос всегда один и тот же: кто на свободе борьбой занимался? Я в первые разы ждал, что поднимется лес рук, но обычно человек шесть встает. Я потом тогда все равно спрашиваю: где было лучше — там, где пот и дисциплина, или тут, после зала суда? И ответ всегда понятен и очевиден. Конечно, на свободе лучше, как бы тяжело она ни давалась.
Мне кажется, что такой диалог важен не только для воспитанников, но и для нас. Я, к примеру, всегда приезжаю с молодыми ребятами-тренерами, которых прошу потом, на свободе, делиться с ребятами тем, что они видели «за колючей проволокой». Потому что когда видишь все эти вышки, слышишь, как засовы лязгают, это очень доходчиво, и об этом должны знать и помнить те, кто сейчас на воле.

— Мы много говорим о заключенных, но с системой исполнения наказаний связана и еще одна категория людей — те, кто охраняет...
— Действительно так, и о них тоже нельзя забывать. Я хорошо знаю этих ребят, сам служил во внутренних войсках, много общался с теми, кто во время срочной службы стоял на вышках, а потом связал всю свою жизнь с системой исполнения наказаний. Конечно, это особая категория людей, и их тоже ни в коем случае нельзя обделять вниманием.
Есть ведь расхожая шутка, что они тоже отбывают срок и что чем больше стаж службы, тем это очевиднее… Здесь я могу посоветовать почитать Довлатова, который сам в свое время служил в охране колонии. Его цикл рассказов «Зона» правдив, и в то же время там с таким горьким подано главное: оценка службы, необходимость помнить, что те, кого ты охраняешь, это такие же люди. И здесь все очень сложно: от них ли ты оберегаешь общество или их от общества...
Я знаю, что у многих, кто служит в системе исполнения наказаний, хватает сил на то, чтобы не очерстветь, чтобы, несмотря на тяжелейшую службу, остаться людьми. И, к слову, такие люди получают уважение и от спецконтингента: за свою честность, за то, что умеют видеть человека, а не просто «зека».
Довлатову удалось донести эту атмосферу. Конечно, есть там и какая-то излишняя, возможно, сатира. Есть, понятно, и тоска. Но тоска — это вообще в нашем русском характере.

О вере

— Могли бы Вы рассказать о своем приходе к вере?
— Все на самом деле банально… Крестили маленьким, потому что бабушка настояла. Я всегда чувствовал себя частью огромной традиции, чего-то большого, и знал, что когда бабушка говорит: «Слава Богу!» или «Ангела Хранителя тебе в дорогу!», — это не просто пустые обороты речи. И такая связь с чем-то большим всегда помогала мне... Постепенно приходил в храм, учился, просто старался отстоять воскресную службу, выключив телефон. Наверное, я мог бы говорить про все это витиевато и рассказать что-то красивое о своих духовных достижениях, но буду честен — я только в самом начале, мне еще очень многое предстоит сделать.
Наверное, самым сильным толчком к вере для меня в свое время стала поездка в Израиль. Мы принимали участие в соревнованиях, и я, пользуясь возможностью, съездил в Вифлеем, сходил на Храмовую гору. Мне хотелось понять: кому мы обязаны нашим Богом? Почему этой маленькой и не самой комфортной стране? Я многое увидел, многое понял. В первую очередь то, что Христос действительно сделал служение Богу и храму достоянием всех людей, а не только избранных. И теперь каждый может использовать эту возможность.

— Но Он говорил и о том, что для этого надо меняться…
— Разумеется. Ведь речь идет о движении навстречу. Это не просто Господь идет к людям, но и человек обязан делать шаги в Его сторону.
— Вы говорили о христианских добродетелях, которые нужно доносить до людей, в том числе до тех, кто находится в заключении. Но христианство — вещь очень сложная. Как вы считаете: насколько вообще возможно объяснить его моральные нормы людям, далеким от самого христианства?
— Я считаю, что в чистом, сублимированном виде объяснить что-то вообще сложно. Тем более христианство, ведь оно многогранно. Оно не сводится к общепринятым моральным заповедям. Христианство намного больше этого.
Но мне кажется, что для человека, находящегося в тюрьме, появляется дополнительный шанс понять все это. Когда оказываешься в тяжелой ситуации, когда остаешься один на один с самим собой в замкнутом пространстве, то начинаешь больше думать, а потому разобраться в себе подчас становится легче.
Возможно, это странная аналогия, но заключение — это как затвор, как монашество. Разница лишь в том, что монах — человек, добровольно вставший на этот путь, а осужденный попадает за решетку против своей воли. Но если задуматься, то начинаешь понимать, что это Господь привел тебя в тюрьму потому, что ты нуждаешься в этом так же, как нуждается в своем затворничестве инок, и что Он дал тебе таким образом шанс на спасение.
Если отнестись так к своему положению, его можно обернуть на пользу себе, понять, что это не наказание, а урок, и воспользоваться тем, что пытается объяснить тебе Господь.
Еще раз повторюсь, христианство — это сложно, но можно попытаться. Взять и почитать Библию… Не сразу поймешь, но попытаться можно... И на службе в храме можно не все понять, но из проповеди, которая произносится на более светском, адаптированном языке, можешь уже понять больше, постараться разложить по полочкам.
Христианство интересно тем, что оно всегда оставляет для нас шанс: покаяться, измениться и исправить содеянное. Здесь всегда есть место прощению. И это, на мой взгляд, единственная возможность для человека измениться.