Букеровский страм

Вообще-то можно было бы и не заметить очередного порнословия, если бы не две вещи. Во-первых, “Цветочный крест” признан лучшим романом 2010 года на русском языке; во-вторых, автор Елена Колядина утверждает, что она «человек православный, верующий», и что с ней “разговаривал Бог”. Колядина говорит: “это была моя духовная жизнь на протяжении полутора лет». Давайте разберемся, что это за своеобразная “духовная жизнь”.

49-летняя писательница заявляет, что источником романа послужила реальная история об осужденной колдунье города Тотьмы, прочитанная ею в книге о ведьмах. Колядина призналась, что писала роман по ночам, поэтому в нем много сладострастия и эротики. Это неудивительно, если вспомнить, что она долгое время работала журналисткой Cosmopolitan.

За последние 20 лет читатели и зрители неимоверно устали от потока грязного половодья, стремящегося затянуть каждого в свои блудливые мутные волны. Однако в данном случае Колядина настойчиво вписывает половые излишества в контекст церковной жизни, что само по себе обозначает некий новый, с позволения сказать, тренд, новый уровень отважного цинизма и воинствующего постмодернизма. Даже после прочтения небольшого отрывка ее опуса хочется пойти помыться, как будто испачкался в какой-то гадости.

Эта совершенно беспомощная в стилистическом и художественном отношении вещь приглянулась некоторым, по всей видимости, лишь степенью своей «раскрепощенности». Чем провинилась русская литература, что ее сегодняшней вершиной считают такие бездарные тексты, как этот: “И, словно ушам и глазам своим не веря, исподволь взглянул на Феодосью. Неужели это та жена, что еще недавно сбивала ход исповеди глупыми пререканиями и бессмысленными вопросами? Отец Логгин вспомнил, как донимала однажды Феодосья его, батюшку, нелепыми домыслами о сути лечения телесных недугов освященным мирро”. Здесь вам и нелепое «исподволь», и Логгин (который на самом деле должен быть Лонгином), и “мирро” (которое должно быть “миром”), и невообразимые по корявости стилистические конструкции.

На это обратили внимание многие критики. Так, Сергей Ходнев в «Коммерсанте» показал всю беспомощность языковых упражнений Колядиной: «Даже профан в исторической грамматике удивится перлам вроде «Отче, где нашедши ты лосиный череп?» или «Аз за что купила, за то и продаю». Тем более что персонажи периодически забывают о том, что они старинные. Феодосье сообщают, что она «арестована» (хорошо хоть, что права не зачитывают), а мастер-солевар изъясняется почти в стиле современной техдокументации…”. Мартын Ганин решительно заключает: “Перед нами текст, демонстрирующий все основные признаки культурной невменяемости, которую в просторечии называют графоманией”.

В этом контексте смешно говорить о важнейших языковых процессах XVII-XVIII веков: переходе диглоссии в двуязычие, стилистических программах Тредиаковского, Ломоносова, Карамзина. Глупо вспоминать Лескова с его народно-благочестивым говорком, который он сумел уловить и запечатлеть в своих произведениях, создав неповторимый и оригинальный стиль. А у Колядиной это даже не амикошонское наречие современной развязной журналистики. И уже тем более не язык церковнослужителей и верующего народа, потому что в действительности на таком псевдо-старославе никто не говорил ни в XVII, ни в других столетиях. Это нарочито глумливый тон хама, который вломился в храм Божий и пытается неуклюже пародировать его священные глаголы.

Не случайно в старину назначали специальное церковное наказание тем, кто с издевкой, всуе употребляет церковно-славянские обороты, о чем свидетельствуют древние епитимейники. И недаром русские писатели использовали этот языковой пласт, этот высокий стилистический регистр для передачи самых сокровенных чувств и мыслей своих героев. Вспомним “Мужиков” Чехова, где говорится о воздействии церковно-славянского на душу человека: “При слове «дондеже» Ольга не удержалась и заплакала. На нее глядя, всхлипнула Марья, потом сестра Ивана Макарыча”.

“О грехах вопрашивая кающагося, священник не должен вычислять роды и различия грехов, особливо плотских, дабы таким образом не обучил исповедающагося такому греху, коего он до того времени не ведал”#. То есть указание священникам дается ровно противоположное – не входить в подробности, особенно относительно блудных падений. Поэтому сладострастные диалоги во время исповеди существуют только в воображении череповецкой журналистки. Да и не могло быть священнику всего лишь 21 в те времена, когда более точно исполняли каноническое правило о рукоположении во пресвитера лишь по достижении 30 лет.

Кстати, удивительно, что Барков в женском обличье появился именно в Череповце. Ладно, если бы Колядина писала где-нибудь в Тотьме или Тьмутаракани, это еще было бы объяснимо. Но город Череповец славится прекрасной организацией церковной жизни и активной просветительской деятельностью епархиальных структур. Год назад мы со студентами Сретенской семинарии были здесь с миссионерской поездкой и своими глазами видели, как хорошо в городе налажена церковная жизнь, как энергично работает миссия – здесь уже пятый год по воскресеньям выходит православная православная телепередача, действует радиостудия, при каждом храме издается приходская газета, организуются встречи и беседы о священниками. Но Колядиной, по всей видимости, интереснее существовать в мире собственных грез.

А ведь у нас есть прекрасная художественная литература по церковной тематике, созданная именно женщинами: Олесей Николаевой, Майей Кучерской, Юлией Вознесенской. При всей разности их художественной манеры, – это всегда талантливо и всегда со знанием дела. Теперь же слабый пол проявил себя с самой неприглядной стороны.

Спешу поздравить госпожу Колядину, ей теперь смело можно выступать вместе с Ксений Собчак в увеселительных шоу, сниматься в Доме-2, подрабатывать в кабаре. Легкость разговора по вопросам сексопатологии и степень посвященности в “запретные темы” снискали высокую оценку ценителей изящной словесности. Пришло несомненное признание эротических достоинств автора!..

На самом деле, как священнику, мне ее очень жалко. Потому что когда-нибудь Елене Колядиной придется предстать пред Богом и держать ответ за то воистину “праздное слово”, слово лжи и мерзости, принесенное ею в мир. И она вспомнит весь непередаваемый бред, которым наполнен ее роман, и ей станет очень и очень горько. Дай Бог, чтобы это произошло во время ее земной жизни, когда еще можно принести покаяние и получить прощение на той самой исповеди, о которой она так глупо и цинично написала.