О «потенциально лояльных людях»

Сергей Худиев

Определенное пересечение, однако, налицо, и, наверное, нам стоит рассмотреть претензии к Церкви, которые выдвигаются в этих статьях. Раздражение Михаила Бударагина вызвали высказывания Патриарха о ЖКХ, слова протоиерея Всеволода Чаплина об электронной карте Москвича и суждения миссионерского отдела тульской Епархии о взглядах Бориса Гребенщикова. Я должен написать “раздражение” а не “возражения” поскольку возражений по существу в статье нет; трудно понять, в чем состоит суть претензий, предъявляемых к Церкви. Автор пишет: “Если бы я был прихожанином на пороге храма, то услышав о ЖКХ, БГ, социальных картах и дресс-коде, развернулся бы и пошел домой. Не потому что все это как-то устрашает или отталкивает, а потому что все это как-то глупо. Даже если в церковь идут не за умом, то не до такой же степени”.

Сразу видно, что Михаил Бударагин – не прихожанин. Более того, он просто не знает, зачем христиане ходят в Церковь. Потому что человек, отвергающий причастие Святых Христовых Тайн из-за того, что ему не понравилось что-то из того, что сказал Патриарх, или о. Всеволод Чаплин, или Александр Дворкин, с самого начала не христианин, и что ему делать в Церкви – непонятно. К сожалению, непонимание такого рода характерно не только для него. Люди могут не разделять нашей веры во Христа; но им следует понять, что в Церковь ходят люди, которые во Христа верят – и ходят именно поэтому. Церковь – не корпорация, которая ищет продать потребителям тот товар, который бы они купили. Церковь – это единство людей, разделяющих общую веру во Христа. Для того, чтобы войти в нее, Вам нужно принять эту веру. Если Вы ее не принимаете, то заманивать Вас под своды храма, тщательно избегая каких-либо неприятных высказываний, просто бессмысленно. Что Вам там делать? Поэтому разговоры на тему “Церковь должна вести себя так-то и так-то, поддерживать такие-то идеи, а от таких-то, наоборот, отказаться, и тогда мы к ней потянемся” – это просто неправда. Если Вы верите во Христа, то идете к Чаше спасения; если не верите – не идете; все остальное не имеет значения. Собственно, на Западе это уже проходили – журналисты и общественные активисты требовали от Церкви измениться и приспособиться, “иначе от Церкви отвернутся современные люди” и некоторые общины прогибались и менялись – что приводило к тому, что их храмы пустели и превращались в книжные магазины. “Потенциально лояльные люди” как не ходили, так и не ходят; те, кто верит во Христа, уходят в более консервативные общины.

Но выполнить пожелания “потенциально лояльных людей” – и тем “перестать их отталкивать” невозможно еще по ряду причин. У каждого “потенциально лояльного” свои запросы к Церкви – кого-то страшно раздражает негативное отношение Церкви к тов.Сталину; кто-то наоборот, возмущен тем, что она не клянется в верности либерально-демократическим ценностям; кто-то недоволен сдержанным отношением Церкви к воинствующему национализму; кто-то, наоборот, неприязненно относится к ней именно потому, что (вполне обоснованно) видит в ней фундамент русской национальной идентичности. На всех не угодишь – нечего и пытаться.

Другая причина, по которой это невозможно сделать – “потенциально лояльные люди” сами имеют крайне туманные представления о том, чего же они, собственно, хотят. Бударагин полагает, что Церковь “уже почти в военный фрунт вытягивается перед нынешними кесарями” и ставит ей это предполагаемое вытягивание в упрек. При этом в упрек же Церкви ставится выступление Патриарха относительно ЖКХ и осторожность в отношении “единой карты”. Так в чем повинна в глазах автора Церковь – в вытягивании перед властью или в критике действий власти? И с какой позиции сам автор ее критикует? Если автор – несгибаемый революционер, в системе ценностей которого сотрудничество с “кровавым царским режимом” есть несмываемое пятно, то что он сам делает в качестве редактора официального сайта “Единой России”? Тайком выпускает онлайн-версию “Искры”? Далее автор пишет: “Объединяющая миллионы людей организация может быть какой угодно, но она не может позволить себе быть служанкой – ни у власти, ни у собственной паствы, ни у нынешней конъюнктуры. РПЦ же, обладая огромным запасом влияния и авторитета, зачем-то бессмысленно мечется между властью, прихожанами и конъюнктурой” Этот упрек, однако, высказывается одновременно с упреками относительно как раз нонконформистских высказываний представителей Церкви – относительно того же ЖКХ, электронной карты или взглядов Бориса Гребенщикова.

Относительно Бориса Гребенщикова стоит сделать некоторые разъяснения. Тульский Миссионерский Центр, рассмотрев взгляды Бориса Гребенщикова, нашел их неправославными. Другие православные люди с этим не согласились – в прочем, в ходе дискуссии наметились разные точки зрения, в частности, та, что взгляды Гребенщикова действительно нездравы, а вот мудро ли делать на это упор – другой вопрос. Это вызвало у людей внешних по отношению Церкви отзывы с стиле “суд!”, “партсобрание!”. Комментаторы как-то упускают из виду, что суд и партсобрание имели весьма серьезные последствия для гражданской (а нередко и физической) жизни подсудимых – в то время как суждения Тульского Миссионерского Центра никак на жизнь Бориса Гребенщиковая повлиять не могут. БГ может придерживаться таких взглядов на мир, какие ему угодны; православные могут рассуждать между собой, насколько эти взгляды согласны с их верой. Но претензии к Церкви состояли в этом случае именно в том, что она выступает как госпожа – судит и учиняет партсобрания, и уже сожгла Великого Композитора на Костре Инквизиции. Как это сочетается с упреком в том, что Церковь – “служанка” не очень понятно. Чрезвычайно трудно угодить людям, которые одновременно укоряют Церковь в холуйстве и бунтарстве, в беспринципной гибкости и в отталкивающей жесткости.

Статья другого Михаила – Соломатина – затрагивает вопросы отношения Церкви к Ювенальной Юстиции и той же электронной карте. Ключевая фраза статьи вынесена в подзаголовок: “Сама идея контроля над личностью совершенно не смущает Церковь, ее пугает лишь идея чужого контроля. Именно это и становится причиной протестов РПЦ против сбора государством информации о гражданах”. Но в чем состоит “контроль над личностью” со стороны Церкви? Как хотя бы теоретически мог бы осуществляться этот контроль? Какими органами для этого Церковь располагает? Это церковники собирают базу данных о гражданах? Это церковники добиваются себе возможности забирать детей из “неправильных” – в том числе, политически нелояльных – семей?

Автор порицает сограждан за их опасения относительно Ювенальной Юстиции: “Так, например, нежелание расставаться с правом безнаказанно распоряжаться правами своих детей создает прочную основу для страхов россиян по поводу ювенальной юстиции.”. Что такое “право безнаказанно распоряжаться правами своих детей”, не очень ясно; ясно только, что лишать этого права, по мысли автора, будет благодетельное государство – а уж никак не Церковь; Церковь же, скорее, разделяет опасения несознательных россиян. Противостояние, таким образом, складывается не между “церковным” и “государственным” контролем, а между попытками установления такого контроля, когда у Вас могут забрать детей, например, из-за Ваших неправильных взглядов на охрану лесов, и попытками такому контролю противиться – как со стороны рядовых граждан, так и со стороны Церкви.

В этой ситуации понятны и опасения, связанные с электронными системами контроля, которые Соломатин отвергает как “луддистские”. Люди склонны злоупотреблять властью. То, что делает человека более уязвимым перед лицом представителей власти, не следует приветствовать. Это не требование веры – это требование здравого смысла.

Однако нельзя не отметить общее свойство упреков в адрес Церкви – их невнятность. Их иногда бывает сложно оспаривать даже не потому, что они ложны – а потому, что они бессодержательны.