Лимонка в одной руке, молитвослов в другой

Иерей Петр Лысенко

- Отец был военным, подполковником, и вся его жизнь прошла в армии. В начале 90-х армия начала разрушаться под влиянием Запада. И, конечно, у меня ассоциации с данным видом служения были самые нерадостные. И любви большой не испытывал к этому роду деятельности. А потом я стал заниматься любимым искусством, которому посвятил всю жизнь.

- И что это за искусство?

- Дальневосточное боевое. А потом стал Господу молиться, воцерковляться постепенно. И, как-то чудом Божиим, полтора года назад залетел к нам, в нашу Ишимскую учебку – 242 ВДВ, которая находится в центре нашего города. В крылатой гвардии, оказывается, бывали и до моего появления разные пастыри: даже были друзьями этого военного соединения. И отец Михаил Васильев – он туда приезжал тоже. Но все они приходили и уходили, а вот постоянной плодотворной работы не было –  потому что служение в армии это, конечно, жертвенное служение, непростое.

Я считаю, что не что иное, как Чечня, потом приснопамятный Беслан – все эти события наставили меня на путь истинный: я окончательно выбрал армию, как место своей  заботы и работы. Я так полюбил! Лишь бы не прошла эта любовь. Полюбил и, понимаете, как бы заболел: уже имею такую привязанность к Кавказу, до болезненности, жить без него не могу. Бабушки-прихожанки спрашивают: «Батюшка, вы когда поедете в последний раз?»  А я каждый раз, когда приезжаю оттуда, думаю – хоть бы не последний раз это было. Если Бог даст, конечно. Если даст, то еще раз поеду, если не даст… то как даст…

- А сколько раз Вы бывали в Чечне?

- Трижды. Последний раз – приехал перед Рождеством Христовым к друзьям, к коллегам – просто их посетил. То ли армейские гены сказываются, или что другое, но мне так это все нравится! Я просто все это искренно люблю – и этих простых солдат-мужиков, и все, что связано с армией.

- Скажите, батюшка, по своим воззрениям солдат из горячей точки отличается от современного человека, чье становление происходило в мирных условиях?

- Вы знаете, они – эти люди с войны – имеют совсем другое мировоззрение. Когда брат идет на задание, он с тобой, как с братом прощается, или говорит: «До свидания». Потому что, может быть, он не придет. И когда просто приезжаешь из Чечни домой, в Россию, понимаешь, что даже священник нуждается в некоторой реабилитации. Хотя бы два-три дня: осмыслить, подумать. Ты теперь живешь в мирных условиях, то есть, не нужно ничего быстро делать. Там же – совсем иной дух у ребят. Да и священник там становится немного другим. Совсем другое состояние души. Особое, православно благостное.

- Мировоззрение самого священника меняется после того, как он побывает в горячей точке?

- Мое мировозрение поменялось очень сильно и произошло это довольно внезапно: жил-был человек, имел некие спортивные достижения, – ну, был он мастером спорта – и однажды, когда кто-то нацелил на него оружие, он забыл все свои черные пояса, и только вспомнил молитву матери, или лучше сказать – бабушки. Он стоял, крестился и говорил: «Если Господу будет угодно, то я погибну».

- Этот человек - Вы?

- Да. Но суть в чем? Там, на войне человек вразумляется. Там иерархия ценностей должна соответствовать иерархии бытия. Иерархия ценностей на войне правильно выстраивается и соответствует иерархии бытия, которую создал Бог. В нашем же мире эта иерархия расстроена, и все принципы жизни находятся не на своем месте.

- Не все идут на то поприще, куда Вы пошли...

- А потому что надо гроши самому вкладывать. Не брать. Мы все сейчас привыкли брать. Хотим и в браке брать, и в обществе брать. А вот отдавать – с этим уже появляются  проблемы. Но есть евангельская заповедь: «Возлюбиши ближнего своего, как самого себя». Нельзя забывать, что Господь потом сторицею воздает за хотя бы малые, посильные жертвы…

- А не рождается ли у Вас после всего пережитого и увиденного некоторого ожесточения, ненависти?

- Мы бывали в разных селениях – Центарой, Энгеной, Ведено, Гудермес, Ойсхара – то есть и у Шамиля Басаева, и у Ахмата Кадырова погостили. Есть нормальные люди, есть гордые горцы, обиженные, - как Кадыров. Есть такие больные ненавистью люди – шахиды. Знаете, в одно селение заезжаешь и смотришь – видишь такую  ненависть в глазах, огромную неприязнь! Даже страшно. Да, в некоторых селениях к нам и относились «по-шахидски». Но есть люди и нормального, трезвого, рассудочного направления мыслей и чувств. Я был там у одного такого – Махмуд его звали – он накормил, он напоил, рог подарил, чуть ли спать не уложил, и кинжал я у него за полцены купил. Не каждый русский бы так принял, как он принял.

- А вообще, как к Вам лично относились, батюшка? Как воспринимают священника в горячей точке?

- Дело в том, что там, как нигде нужен священник и с него, конечно, пыль-то не сдувают, но любят, уважают по-особенному. Несешь рюкзак, а он 35 килограмм – кажется, уже все, больше нести нет сил, а тут раз – рука Божественной помощи протягивается: от брата, который рад тебе подсобить. Если искренно им служишь – особенно о ВДВ я говорю – то они искренно тебе помогают. И там дышит чувство братства, военного, особенного. Оно действует нерушимым великим законом.

 - А как именно проходит служение священника на войне?

 - Совершением Таинств и молитвой вместе с солдатами. Основные таинства, которые я совершал, это таинства Покаяния, Крещения. Удивительно, что ребята почти все крещеные. Перед тем, как идти на войну, они считают своим долгом принять православную веру. Некрещеных очень мало. И вообще, там неверующих нет. Потом, кроме этих таинств, часто совершается таинство отпевания (я специально называю отпевание не обрядом, а таинством – на войне слово обряд не подходит), исповедь и Причастие. И такой порой бывает уровень духовности у военнослужащих! Представляете, они могут спросить: «Батюшка, а у нас служба будет полная или нет?» Они понимают, что такое Литургия, чин обедницы, причастие запасными Дарами. И это очень радует.

- Значит, наша российская армия все-таки в основном состоит из православных воинов?

- Вы знаете, я в последнюю командировку поехал сначала к нашему Тюменскому ОМОНу. У меня был план посетить «ВДВ Хатунь», и потом уже приехать к нашим. Но я не прорвался к своим, потому что чеченцы взорвали мост. И вот крестил ребят – четверых. Это были наши ребята, и я радовался, что они принимают веру. Я крестил их, и здесь уже не осталось некрещеных. Военнослужащие – все крещеные. На лекциях собирается общество, я спрашиваю – «поднимите руки, кто некрещеный» – девяносто процентов крещеных, православных людей. Может быть, даже и больше, я могу ошибиться. Как-то, помню, получилось первый раз собрать на плацу всю 42 боевую дивизию Ханкалы. Дивизия – это очень много солдат. Я попросил, чтобы иноверцы вышли из строя – хотел понять, какое соотношение. И из всей дивизии вышли совсем немногие – небольшая горстка  ребят. Все остальные сознавали себя православными людьми. Вот недавно, на Рождественских чтениях, отец Димитрий Смирнов говорил о том, что мы не многоконфессиональная страна, а мы страна сугубо православная и у нас очень много крещеных православных людей. Так и есть... Однажды было построение: штаб построился, сама дивизия построилась, - а произошло это в Ханкале. Было пасмурно - не было солнца, мы начали служить молебен. Это были сухопутные войска, в них священников бывает очень мало, а они очень нуждаются в священнике, и вот им, как в знамение веры, с неба проник луч света, как «луч света в темном царстве», освящая только то место, где мы стояли и молились. Было такое чудесное явление. Действует очень утешающее – как бальзам на сердце. У меня это записано на видеокамеру, четкость  и точность  видимости необыкновенная.

- А когда Вы возвращаетесь домой, не возникает трудностей с отношениях с людьми, не побывавшими на войне?

- Вы знаете, тут вопрос просто христианского смирения и вопрос работы над грехом гордости. Каждый человек, которому открывается все, должен сохранять в сердце своем – по примеру Божией Матери, как мы знаем из Евангелия. Физически священник очень устает – понимаете ли, резко континентальный климат, погода меняется пятнадцать раз в день. Бывает, в течение суток можно увидеть чуть ли не все явления природы. И поэтому, когда приезжаешь, физическое здоровье твое надорвано, но если ездить часто, духом гореть, духа не угашать, заповеди Христовы исполнять, то чувствуешь, что совершаешь благостное, нужное дело.

- Расскажите, батюшка, бывали ли с Вами лично случаи смертельной опасности в этих поездках?

- Первый из них: ехали без охраны. Случилось так, что наш самолет сломался. Слава Богу, не в воздухе, а в Ростове. Помните, упали два ТУ-104 – в этот момент мы летели в Чечню. И вот, после этой поломки наш миссионерский план сбился. Приезжаем первый раз на войну, и никто нас там не ждет. Без охраны нам довелось путешествовать от местечка Ахмата Кадырова в Ойсхара до Ведено, где нас ждали десантники. Очень  «интересно» было тогда жить – лимоночка в одной руке, молитвословчик в другой руке. «Для чего лимоночка?» – спрашивал я сначала.  «А это лучше плена», – отвечали знающие люди. А я думаю, а как же грех самоубийства? Но дело тут в том, что заповедь о самоубийстве отпадает. Тут есть только заповедь «Блажен  тот, кто душу свою положит за други своя» – вот эта заповедь на войне и начинает действовать. И все канонические правила – они тоже чуть преображаются. Тут действуют свои особые тонкости, некоторые опущения, если можно так сказать. Другой случай – мы забыли пароль. Постовой спрашивает – «Стоять, пять…» – и нужно прибавить число. А мы не были на вечерней проверке и не знали пароль. И нас наши же солдаты чуть не прибили ночью на посту. Третий случай – ракетный полк, в котором мы находились, обстреляли. Казалось бы, Ханкала – место спокойное, здесь заставы стоят под Грозным – около пятнадцати тысяч наших солдат на охране. И, несмотря на это, боевики как-то прорвались к нам. А я крестил ребят в казарме. Покрестились они, и мы ушли оттуда, и меньше чем через полчаса полк подвергся сильнейшему обстрелу дальними очередями. И машину командира продырявили, и крышу в казарме всю пробили. Но, благодарение Господу, всегда Он выводил нас из беды. Вера спасает на войне. Дивен Бог христианский!