Прощай, любимый город!

Москва преображается буквально на глазах. На месте вчерашних тихих улочек с малоэтажной застройкой вырастают небоскребы и движется шумный поток автомобилей. Обретая новое лицо, город все более стандартизируется, утрачивая черты  былой самобытности. Привыкнув к  непрекращающемуся строительству, мы уже перестали замечать, как прямо на наших глазах один за другим исчезают памятники архитектуры и исторические постройки, некогда придававшие Москве особый, ей одной присущий колорит. Мнением о сложившейся ситуации мы попросили поделиться директора Института искусствознания Алексея Комеча, долгие годы ведущего борьбу за сохранение исторического облика Москвы и отечественного культурного наследия.  

— Алексей Ильич, сейчас часто противопоставляют нынешнюю пору минувшей, коммунистической. Каково было отношение официальной власти к проблеме сохранения исторических памятников Москвы тогда, и как изменилась ситуация в наши дни? 

— На протяжении всего ХХ века сохранение исторического облика Москвы не было актуальным ни для власти, ни для работавших в городе архитекторов. Актуальной эта проблема являлась лишь для тех, кто сопротивлялся инициативе разрушения отечественной культуры.

Москва к началу ХХ века была самым крупным русским городом, по своему характеру и архитектурным ансамблям, резко отличавшимся от европейских городов. Она состояла в основном из усадеб, и только на главных улицах в последние годы XIX, начале ХХ века сформировалась плотная каменная застройка, возникшая в результате нового буржуазного строительства. Усадьбы перемежались сотнями храмов и монастырей, зеленью, пространственными прорывами, раскрытыми перспективами. Характерной чертой того города было отсутствие в нем парадных набережных, а храмы возводились высоко над берегом, на видных местах, а не у воды. Такой была Москва, и такой многие ее не любили на протяжении всей советской власти.

Например, в 20-е годы, по нищете строили мало, и поэтому, многое сохранялось и даже, как не странно, кое-что реставрировалось. К 30-м годам ситуация резко изменилась — над старым городом нависла угроза не столько нового строительства, сколько физического уничтожения. Тогда снесли половину Москвы: были разрушены старые дома на центральных улицах, в целом 3-4 тысячи (до 1990 года) и около 300 церквей. Причем храмы сносились большей частью в центре, лучшие, на центральных улицах. Делалось это сознательно, для того, чтобы изгнать «старые силуэты».

В 1990-е годы массовый снос прекратился, но, если раньше разрушали сотнями, то теперь сносят десятками. За прошедшие 15 лет Москва потеряла около 100 памятников архитектуры, в том числе было уничтожено 30 ценных исторических застроек. Причем, если можно говорить о том, что в последние годы разрушать стали меньше, то ситуация расправы с историческими пейзажами не изменилась никак. Это связано с тем, что огромное количество денег, скопившееся в Москве, породило интенсивнейшее строительство, которое по своим масштабам в 3-4 раза превосходит возможности старого города.

Сквозь былую Москву прорастает новый город, изменяя прежние пейзажи и силуэты. Это город нового капитализма, уже практически заменивший историческую Москву. Даже силуэты Кремля мысленно рисуются теперь на фоне чудовищных зданий — вокруг Москвы планируется построить 60 небоскребов. То есть, вполне вероятно, что в недалеком будущем вместо привычного пейзажа, открывающегося с Воробьевых гор, мы будем наблюдать зубья высоток, поднявшихся по линии горизонта. 

— Удавалось ли в последние годы спасти какие-либо памятники?

— Отстоять их, к сожалению, удается очень редко. Существует специальная комиссия, которая «приговаривает» их к сносу. Например, сейчас мы ведем борьбу за так называемую «Колбасу». Москвичи старшего поколения поймут, о чем идет речь — это трехэтажное угловое здание  напротив концертного зала им. П.И. Чайковского на Тверской, в котором раньше располагался колбасный магазин. На него покушается находящаяся по соседству гостиница «Марриотт». Пока нам удается его отстаивать, но уверенности в успехе нет. Думаю, что его все-таки добьют, как это обычно и происходит. И хотя власти сейчас предпочитают не трогать памятники, находящиеся на охране, чтобы не доводить дело до суда, рядовая историческая застройка исчезает стремительно.  

— Каков в данном случае критерий оценки — что является памятником архитектуры, а что нет?

— Существует налаженная схема: все, что находится на охране — памятник, а что нет — историческая застройка. Представляет то или иное здание ценность или нет — решают органы охраны памятников и специальная экспертиза. Однако у властей есть свои давно отработанные аргументы для сноса. Чиновник может сказать: «Да, это очень интересное здание, но имеется заключение, что оно находится в аварийном состоянии. Дом может рухнуть, погибнут люди, а я буду отвечать. Так что давайте его снесем и построим на этом месте новый»…

— Но ведь существует и категория так называемых «вновь выявленных» памятников, поставленных на охрану в наши дни, с целью уберечь их от уничтожения?

— Каждое здание ставится на охрану решением правительства — регионального или федерального, в зависимости от того, к какому из них оно относится. Снять его с охраны можно только решением федерального правительства. Попасть в категорию «вновь выявленных» памятников можно решением органов охраны памятников, здесь решения правительства не требуется. Однако региональное правительство обладает властью исключить объект из этого списка. Так было с Военторгом, гостиницей «Москва» и многими другими зданиями. 

— Вы считаете, что в охране нуждается все архитектурное наследие, или же есть исторические здания, которые и снести не грех?

— Здесь все зависит от терминологии. Все существующие здания возникли в тот или иной исторический период, а значит, могут быть названы историческими. Естественно, часть из них возникла по хозрасчетным или домовладельческим соображениям и не представляет собой никакой архитектурной ценности. Поэтому, конечно, некоторые постройки, не только можно, а даже нужно снести. Однако все дома до 1917 года я бы отнес к исторической застройке и сохранил бы их обязательно. Хотя и среди них есть исключения, и не все они заслуживают подобного отношения. Но так уж сложилось, что новые здания московскому начальству, да и самим москвичам нравятся куда больше, чем старые.

— С чем связано подобное невнимание к своему историческому прошлому?

— Так воспитан народ, так воспитана власть. По статистике, вопросом культурного наследия интересуется только 1% москвичей, его даже в предвыборную программу не вписывают.  Если вы выйдете на Манежную площадь, то увидите, как доволен народ. Люди с удовольствием гуляют по этому безобразию, купаются в фонтанах, ходят в бутики. Так что, власть может воспитывать народ, а может и развращать его. 

— Получается, что этот 1% не имеет права голоса даже из соображений политкорректности?

— Однажды я спросил Ресина: «Владимир Иосифович, если вы захотите узнать мнение народа, скажем, о физике, как вы поступите? Выйдете на улицу, остановите первого встречного и спросите, что он думает о физике? Или вы позовете физиков, и будете считать, что именно физики представляют мнение народа о физике (пусть приглашенных не наберется даже и сотой доли процента)? Вот и мы учились на народные деньги, среди нас есть историки, искусствоведы, реставраторы, так что нам просто положено представлять мнение народа в этой области. И мы вам говорим — это здание нельзя сносить…»  А Ресин отвечает: «Да, Комеч здесь, конечно, прав! Но ведь меня тоже народ выбирал, и я тоже представляю его мнение. А народ говорит: «здание старое, надо снести». А ведь и в правду — развалится, убьет кого-нибудь, кто за это будет отвечать?».

В Москве есть все законы, все нормы для правильной работы в историческом городе. Все они созданы по постановлению Московского правительства, Москомархитектуры и лично Юрием Михайловичем Лужковым. Только на практике получается — я дал — я и взял. Например, существует 40-й закон, запрещающий строительство в охранной зоне, которая, кстати, покрывает почти весь центр. А строительство, тем не менее, идет полным ходом. 

— Завершилось ли ваше судебное разбирательство с правительством Москвы, и в чем было существо вопроса?

— Эта история завершилась буквально на днях. Меня, наконец, оставили в покое. То, что правительство Москвы подало на меня в суд, было для меня, мягко говоря, удивительно. Причиной же послужило то, что в одной из телепередач я сказал, что поскольку Манеж является памятником федерального значения, его судьбу в праве решать только федеральные органы. В данном случае я просто процитировал существующий закон, а в иске было сказано, что я пытался уменьшить деловой авторитет московского правительства. Честно говоря, я вообще слабо представляю себе, что такое «деловой авторитет правительства», и уж тем более мне не понятно, как цитирование закона может его уменьшить.  

— Как вы считаете, почему в вопросах сохранения культурного наследия наши рядовые сограждане проявляют полнейшую пассивность? Разве возможно представить себе подобное отношение к своей истории, скажем у жителей Западной Европы?

— Если брать в целом, то люди живут там значительно лучше, за счет чего ощущение ценности культуры у них значительно выше. У нас же настоящая (не массовая) культура оказалась далеко не на первом месте.

Приведу такой пример: живут люди в памятнике архитектуры, доме XVIII или XIX века. И тут появляемся мы, начинаем делать обмеры здания, фотографировать. Нам на встречу почти всегда выбегают радостные жители: «Наконец-то вы пришли нас сносить!».

 Все древнерусские города полны гибнущими историческими зданиями. И их нельзя спасти одними реставрационными методами. Если мы не сделаем все, чтобы людям жить там было удобно, то они так и останутся стоять пустыми и постепенно погибнут.

Сейчас у нас в стране на охране находится 50 тысяч памятников архитектуры. И часто можно услышать, что это слишком много. Но, например, в крошечной по сравнению с нами Голландии охраняются те же 50 тысяч, а в Англии — 450 тысяч. Так что, чтобы охранять надо, прежде всего, любить и хотеть.

Нам следовало бы чаще задумываться о своем культурном уровне, любви к отечественной истории. Ведь Москва превращается в город, который скоро нельзя будет отличить от прочих современных мегаполисов. Подобное явление можно наблюдать в новых японских городах, например, на острове Хоккайдо. Что какой-нибудь американский штат, что этот город — никакой разницы. В Москве тоже появляются такие районы, по которым ни за что не определишь, где ты находишься. И большинству этот интернациональный «космополитический» стиль нравится. И он намеренно вводится. Большевики ведь тоже всегда хотели быть похожими на Америку (которую, правда, сами же и проклинали) и ради этого разрушали Москву. Примерно то же происходит и в наши дни.

— Как, на ваш взгляд, должна решаться задача современной застройки города и организация архитектурной среды?                              

— Я повторяю, что на все существуют законы. Если вы, например, получили территорию, то по закону должны придти в соответствующие органы и объявить свои желания. Затем, вам необходимо согласовать возможность планируемого строительства с органом охраны памятников, конечно, если данная территория находится в охранной зоне. А они уже смотрят: допустим, если на этом месте когда-то стоял исторический двухэтажный дом, то строить можно только в этих габаритах. Существует также и стадия (при условии, если вы хотите построить нечто более высокое) ландшафтного анализа. В процессе него выясняют, не портит ли ваше здание город, не закрывает ли собой памятник архитектуры и т. п.  На основании этих двух согласований выдается архитектурно-планировочное задание. Вот схема, которая дает возможность все делать правильно, если вы обнаружили участок, пригодный для строительства.

Что же происходит на самом деле?  К нам приезжают уважаемые иностранные архитекторы. Например, голландец Эрик ван Эгераат, предлагает проект «Русский авангард» — архитектурный ансамбль из пяти башен, каждая из которых названа именами русских художников начала ХХ века. Первоначально этот проект попал в охранную зону церкви Иоанна Воина (на Якиманке), но наши возражения, как не странно, возымели некоторое действие и теперь его планируют строить около памятника «Петру I» Церетели. Пять цветных башен высотой 70 метров вырастут прямо на набережной, в ландшафтной зоне Москва реки, которая является охраняемой пейзажной территорией. Мне интересно, что бы сказали господину Эгераату в Голландии, предложи он подобный проект для Амстердама? А у нас, прямо в историческом центре, получается, можно творить, что угодно. И, конечно, виноват в этом не архитектор. Он просто преследует свой интерес. Подобные вопросы решают власти.

— Были ли в Москве за последнее время воплощены архитектурные проекты, которые вы бы могли назвать интересными?

— Мне нравится дом в Дегтярном переулке, за гостиницей «Минск», построенный Александром Скоканом. Существуют и другие талантливые проекты, но общее ощущение стиля, конечно, балаганное. Наши новые дома похожи на сундуки с добром, или на кассовые аппараты. Все они воплощают новую самодовольную технологическую архитектуру. Я имел возможность оценить современные постройки в Вашингтоне, и могу сказать, что все они гораздо более целостные и профессиональные. Зато наша архитектура хоть и любительская, но такая забавная, в ней столько всяких «прибамбасов». Надо сказать, что я не против новой архитектуры как таковой, а лишь за то, чтобы в городе в правильном пространственном вырезе строились достойные и качественные вещи.

— Какие проекты вы считаете наименее удачными?

— Таковых, к сожалению, огромное множество. Чудовищны гостиница «Арарат» на Неглинной, угловой дом «Наутилус» на Никольской, застройка Остоженки с Оперной студией, гостиница «Балчуг», весь комплекс Дома Музыки, торговый центр на Смоленской, и многие-многие другие.

— Что такое приватизация памятников архитектуры и хорошо это или плохо?

— Сейчас можно говорить о том, что федеральная линия власти фактически бросила исторические памятники. И если их кто-нибудь не подберет (допустим, инвестор), то они просто погибнут. Надо понимать, что они обречены, и весь вопрос в том, что-либо мы найдем того, кто о них позаботится, либо они исчезнут. Однако большинство из них доведены до такого состояния, что желающих взять их практически нет. Если мы не предоставим возможному инвестору преференций и привилегий, если не пообещаем компенсацию расходов, или даже не передадим ему эти памятники бесплатно, то он их и не возьмет.

Во Владимирской губернии сотни зданий были предложены к приватизации, и на протяжении двух лет не было приватизировано ни одного! Я выступаю за приватизацию, за собственника, хотя и понимаю, что многие благие начинания в этом процессе могут быть искажены. Так что проблем здесь очень много, и их надо решать.

Один из положительных примеров — это храмы. Еще 15 лет назад никто и подумать не мог, что почти все из них уцелеют до наших дней. И хотя более половины храмов до сих пор еще брошены, но остальные все-таки получили хозяйственный уход.

— Каковы, на ваш взгляд, перспективы в области охраны памятников и есть ли надежда, что сложившаяся ситуация может измениться к лучшему?

— Честно говоря, нет. Понимания не существует никакого, а об увеличении ассигнований никто и слышать не хочет. Вероятно, какие-то надежды мы можем связывать с регионами: в некоторых областях к культурному наследию относятся очень бережно. Но федеральный уровень продолжает оставаться абсолютно равнодушным и удаленным от этой проблемы. Поэтому, я думаю, что нам предстоят еще огромные потери, прежде чем какую то часть памятников удастся сохранить.