Ювенальная юстиция: исторический опыт и современные проблемы

Причиной столь живого интереса ученых и общества к нетрадиционным путям борьбы с антиобщественными деяниями несовершеннолетних послужили несколько факторов: изменение формации мировосприятия и капитализация с ее ориентацией на Запад; последовавшие за ними секуляризация общественного сознания и ослабление влияния традиционных религиозных конфессий и как следствие – общее падение духовности и системы нравственных ценностей и правовой нигилизм. Все это привело к росту преступности несовершеннолетних, бороться с которой уголовными средствами ученым, также вовлеченным в смену парадигмы научно-правового мышления конца XIX века, казалось уже невозможным.

Понимание важности статуса малолетства для оценки деяния пришло в российское право после ряда громких уголовных преступлений, совершенных несовершеннолетними в первой трети XVIII века. Это и убийства с участием 14-летних Прасковьи Федоровой и Фомы Федорова, и изготовление фальшивых паспортов 14-летним школьником из дворян Гриневых,[5] и другие преступления, поставившие правоприменителя перед дилеммой вынесения решений, от которых зависели жизнь и честь малолетних. Противоречие различных норм, мешавших точной квалификации преступления и назначению наказания, отсутствие единообразного законодательства привело к началу систематизации данной отрасли. Одним из первых подобных документов явился указ Сената от 23 августа 1742 года, введший особый статус малолетних[6]. Хотя и после этого возникали коллизии из-за традиционной для российского законодательства конкуренции норм, а также стремления «исправить» предыдущего законодателя по личным мотивам[7].

И если с XVII до XIX века уголовные наказания несовершеннолетним в России и так градировались и смягчались, то общеевропейская тенденция роста детской преступности, ознаменованная вышеупомянутой сменой традиционного жизненного уклада и капитализацией (во Франции за период с 1830 по 1880 год уровень преступности некоторых возрастных групп несовершеннолетних вырос на 247 %[8]), коснувшись России, обнаружила перед обществом и правом ряд серьезных проблем. Появление большого числа несовершеннолетних вне привычного оседлого образа жизни, потенциально могущих превратиться в преступников, и их ровесников, таковыми уже ставших, повлияло на либерально настроенные умы, заставив их альтернативу традиционной религиозно-философской русской правовой установке искать на Западе, уже столкнувшемся с этой проблемой ранее России. Под воздействием западноевропейской и североамериканской правовой мысли появился принципиально иной взгляд на преступность несовершеннолетних.

Понимая, что сократить уровень преступности можно лишь путем сокращения ее рекрутирования, то есть работой с молодежью, так называемыми «группами риска», и подъемом культурно-нравственного уровня, в ряде стран Европы пошли путем активного вмешательства общественной самодеятельности во внутрисемейные отношения[9]. Наряду с этим в Германии, Англии и США возникли конфессиональные общества для помощи воспитанию детей, нуждающихся в поддержке[10]. В США же, несмотря на сходство с европейцами в некоторых взглядах на социализацию (знаменитое бойскаутское движение было создано именно как альтернатива времяпровождению подростков группы риска[11] ), появились нетрадиционные правовые тенденции. Была предложена концепция особого судопроизводства для несовершеннолетних с выведением их в отдельную, фактически суперправовую, группу. Новаторами в этом вопросе считаются Австралия (где с 1894 года начали появляться ежегодные отчеты Государственного детского совета) и США[12]. В США активную роль в данном процессе играла лидер американского феминистического движения суфражисток Лаура Джейн Адамс[13], под влиянием которой уже 1899 году, в соответствии с законом штата Иллинойс (США) – «Законом о детях покинутых, беспризорных и преступных и присмотре за ними»[14], в Чикаго был создан первый суд для несовершеннолетних. Вместо традиционных правовых мер, направленных на восстановление нарушенных преступлением отношений, включавших в себя в том числе и содержание под стражей, различными представителями общественности, проникшимися идеалами педологии, был предложен совершенно иной подход. Отныне несовершеннолетний преступник, наряду с детьми, лишенными надлежащей заботы, попадал в сферу исключительно попечения и воспитания, что, по мнению педологов, должно было изменить нравственную мотивацию и позволило бы не дать малолетнему возможности превратиться в профессионального преступника. Данная концепция нашла широкий отклик в разных странах, возбудив оптимистичные надежды на сокращение, а возможно, и полное искоренение детской преступности.

В России уже делались попытки изменить влияние профессиональной тюремной среды на несовершеннолетних. С 1864 года – в Москве, с 1871 года – в Санкт-Петербурге, с 1873 года – в Саратове существовали исправительные учреждения для несовершеннолетних[15]. Большим успехом сторонников педологического подхода к несовершеннолетним преступникам стало появление Закона от 2 июня 1897 года «Об изменении форм и обрядов судопроизводства по делам о преступных деяниях малолетних и несовершеннолетних, а также законоположений об их наказуемости»[16]. Данный закон дополнил и изменил следующие нормативные акты: Уложение о наказаниях уголовных и исправительных; Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями; Учреждение судебных установлений; Устав уголовного судопроизводства[17]. Новациями закона можно счесть: дифференциацию санкций для разных возрастных групп несовершеннолетних, появление института отдачи под надзор родителей и других лиц, создание специальных исправительно-воспитательных учреждений, помещение несовершеннолетних преступников в монастыри их вероисповедания и работа с ними священнослужителей, обязательная судебная защита.

Пытаясь пойти дальше и ввести детские суды по западному образцу, вопрос активизировало Санкт-Петербургское юридическое общество, в котором весной 1908 года П.И. Люблинский сделал доклад об особых судах для юношества в Америке и Западной Европе[18]. В 1910 году в Санкт-Петербурге открылся первый особый суд по делам малолетних, вслед за ним подобные суды появились и в других городах России, в том числе и в Москве. Деятельность данных судов привлекала широкое общественное внимание и на первых порах вызывала поддержку. Однако практика детских судов подвергалась критике, в том числе из-за трудностей в реализации правоустановленных полномочий и гарантий условий отбывания назначенных наказаний (отсутствия специальных пенитенциарных учреждений), а также так называемого судейского произвола, проявлявшегося в самостоятельности судей, зачастую назначавших малолетним преступникам реальные сроки вместо «воспитания и попечения» их штатными попечителями или иными благонадежными лицами. Необходимо указать на то, что никакой речи о полном освобождении от наказания, а тем более о принудительном изъятии государством детей из семьи, ставших камнем преткновения в практике современной ювенальной юстиции, российская ювенальная система начала XX века не знала.

Широкая общественная дискуссия была прервана Первой мировой войной и последовавшими за ней событиями 1917 года. Уже 17 января 1918 года Декретом Совнаркома России ювенальные суды были отменены[19]. Шквал уличной преступности 1920-х годов, в которой самое активное и жестокое участие принимали несовершеннолетние, заставил пересмотреть так называемые гуманистические идеалы педологии. Попытки, опираясь на психологию, решить проблему виктимного поведения несовершеннолетних в новых политических условиях не увенчались успехом. Несмотря на все усилия сторонников ювенальной модели дореволюционного периода – а это возникновение «комиссий о несовершеннолетних», специальных реформаториев, – их позиции становились все более шаткими: «правосудию в отношении несовершеннолетних начала ХХ века, как надо отметить, был нанесен существенный урон»[20]. Более того, в 30-е годы XX века педагогические кабинеты и комиссии по делам несовершеннолетних в СССР были упразднены[21], а наказание несовершеннолетних постановлением ЦИК и СНК СССР от 7 апреля 1935 года «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних»[22] ужесточено. Перед началом Великой Отечественной войны в 1941 году Указом Президиума Верховного Совета СССР «О применении судами Постановления ЦИК и СНК СССР от 7 апреля 1935 года “О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних”» действие постановления было распространено и на преступления, совершенные по неосторожности[23]. То есть степень ужесточения наказаний для несовершеннолетних была доведена до максимума.

Лишь в 1960-х годах, с принятием новых республиканских уголовного и уголовно-процессуального кодексов, появились традиционные для российского права нормы, смягчающие наказание несовершеннолетних преступников. Несмотря на отсутствие в СССР специальной ювенальной юстиции, согласно исследованиям Владимирского института Федеральной службы исполнения наказаний, установлено, что показатели применения к несовершеннолетним условного осуждения никогда не опускались в СССР ниже 67%[24].

Однако в Европе и Северной Америке шли совсем иные процессы. Активная деятельность детских судов в этих регионах была прервана Первой мировой войной с ее взрывом подростковой преступности – следствие социальной катастрофы, когда на арену выживания вместо ушедших на фронт взрослых вышли их дети[25]. Многие страны с развитой на тот момент ювенальной юстицией, например Англия, без всякого предубеждения начали использовать несовершеннолетних правонарушителей в экономических целях, подчас эксплуатируя с широчайшим размахом и их подневольный труд[26]. После окончания Первой мировой войны ситуация несколько выправилась. С 1923 года вступил в действие Закон о детских судах в Германии, действовали детские суды в Бельгии, других странах. При этом широко использовалось такое «ювенальное» наказание, как сечение плетью. Тем не менее, шел неуклонный рост половых преступлений, а в некоторых регионах преступность не только не сокращалась, а, наоборот, только возрастала[27].

Вторая мировая война, нанеся огромный урон всему человечеству, возбудила новые надежды на переустройство мира. По своей сути подобные намерения продиктовывались доброй волей кающихся жителей стран, участвовавших в общемировом конфликте. Но, к сожалению, не учитывали реалий, в том числе реалий криминологических. Так, в Швеции, Франции, а позже в Канаде, США и иных странах, надо отметить, не так пострадавших от Второй мировой войны, как СССР или Польша, ювенальная юстиция начала играть все более решающую роль в отношениях несовершеннолетних, в том числе преступивших закон, их родителей и государства, постепенно вытесняя и традиционное уголовное право как регулятор девиантных антиобщественных проявлений, и родителей из процесса воспитания ребенка.

Показателен пример Франции, право которой уже с 1792 года ограничило власть отца над ребенком[28] и где ювенальные суды возникли в 1914 году – что интересно, также под влиянием США[29]. С 1945 года система ювенальной юстиции во Франции регулируется Законом № 45-174 «О правонарушениях несовершеннолетних»[30], где устанавливается, что воспитание, или так называемая ресоциализация подростка, совершившего правонарушение/преступление, является, в отличие от уголовного или иного преследования, прерогативой. До середины 60-х годов XX века практика французских детских судов отличалась логикой и последовательностью, а назначаемые наказания немногим отличались от наказаний, назначаемых взрослым преступникам[31], меры же воспитательного воздействия отличались еще большей строгостью. К примеру, находившиеся в заключении несовершеннолетние не имели права употреблять табак вообще[32]. После принятия в 1958 году закона, касающегося детей группы риска, и появления Управления воспитания несовершеннолетних, находящихся под надзором (кураторством), позже переименованного в Судебную защиту молодежи (СЗМ), несовершеннолетние правонарушители фактически выведены из-под юрисдикции традиционного правосудия. На данный момент во Франции под эгидой СЗМ существует множество институтов, занимающихся несовершеннолетними правонарушителями, а численность персонала превышает 25 000 человек. В результате деятельности СЗМ вероятность реального заключения на длительный срок под стражу несовершеннолетнего лица, совершившего преступление любой степени тяжести, фактически равна нулю. Так, несовершеннолетний в возрасте до 18 лет, в случае совершения им кражи впервые, подвергается лишь предупреждению. Только лицо, совершившее преступление, санкция за которое превышает семь лет, предстает перед судьей и асессорами. Повторное же заключение, как правило, вообще немыслимо. Строгая регламентация процедур, распределяющая несовершеннолетних по трибуналам и судам присяжных для несовершеннолетних, архаичность форм судопроизводства создает видимость устойчивости и традиционности французской модели[33]. По заверениям представителей СЗМ, упомянутая модель крайне успешна, а рост преступности неуклонно снижается.

Однако массовые беспорядки 2005–2007 годов, спровоцированные несовершеннолетними выходцами из стран Африки и Ближнего Востока, выявили беспомощность государства в борьбе с подобными противоправными проявлениями. Всем известно, что ударной силой в антиобщественных действиях стали подростки. Последние, задерживаемые полицией сотнями ночью и передаваемые ювенальным судьям, утром оказывались на свободе и вечером вновь совершали правонарушения, в том числе посягающие на органы и порядок государственного управления (нападения на сотрудников полиции, поджоги полицейских участков и муниципалитетов)[34]. И так на протяжении нескольких месяцев. Что не удивительно, учитывая принципиальную позицию органов, призванных работать с несовершеннолетними.

Порой деятельность данных органов приобретает черты анекдотического казуса. Так, парижская Бригада по защите несовершеннолетних, являющаяся составной частью Судебной полиции и имеющая самые широкие права по всем вопросам, связанным с несовершеннолетними, в том числе правонарушениям и преступлениям, в своем названии прямо декларирует, что ее задача – защита несовершеннолетних. И концептуально несовершеннолетний преступник для сотрудников Бригады не может быть таковым. На практике это выражается в том, что в случае любого общественно опасного поступка совершивший его несовершеннолетний передается в службы Городской полиции, а Бригада занимается взрослыми исполнителями преступлений против несовершеннолетних, «толкнувших» его на этот путь. К разряду таких «серьезных» преступлений, относящихся к физическому насилию, предотвращение и пресечение которых возложены на Бригаду, причислена в том числе тряска младенцев их родителями[35].

Следует отметить острую реакцию профессионалов, работающих в поле практического применения права, особенно в судебной сфере, на подобный – компрометирующий традиционный высокий дух права – подход. Французские судьи, несмотря на навязываемую им гуманистическую парадигму, заявляют о необходимости лишения несовершеннолетних преступников свободы как на один из элементов их воспитания и коррекции[36]. Только за 2003 год, по сравнению с годом 2002-м, количество осужденных несовершеннолетних увеличилось на 13,3%, из них на 12 % – несовершеннолетних моложе 12 лет[37].

Особой же чертой французской ювенальной юстиции, наряду с заменяющим уголовное наказание «воспитанием», является широкое вмешательство в дела семьи. Простота процедуры, с которой несовершеннолетний (с девиантным поведением или без) может быть изъят по решению суда из семьи и помещен в так называемую фостерную (приемную) семью, где его корректорами-воспитателями станут лица без специального образования, к примеру работники цирка[38], уже привели к проблемам демографии титульной нации. Фактически законопослушные граждане не имеют никакого влияния в вопросах воспитания своих детей, а их мнение в суде ничтожно. Мотивация в вопросах деторождения резко снижена.

В докладе В.Е. Хомякова, прозвучавшем 31 января 2010 года в Москве на конференции «Проблемы ювенальной юстиции», приводились цифры, согласно которым на 100 новорожденных во Франции лишь 19 – этнические французы. Возможно, объяснением данного факта может служить доклад «О положении дел в судах по делам несовершеннолетних и в социальных службах, о разлучении детей с родителями» генерального инспектора по социальным делам Пьера Навеса и генерального инспектора юридического отдела Брюно Катала, подготовленный по поручению французского правительства. В докладе констатируется полный крах ювенальной системы и произвол социальных служб. Судебная практика ювенальных судов отличается крайней непоследовательностью и нарушением законов. Приведены случаи изъятия детей из семьи только лишь из-за анонимных звонков. Органы прокуратуры ввиду массовости дел не в состоянии вести надзор. С 2000 года число детей, изъятых социальными службами и судами, превысило 2 млн. Из них 50%, по состоянию на 2007 год, – незаконно[39]. В некоторых случаях не помогло и прямое вмешательство президента Французской Республики Николя Саркози[40].

Ситуация, подобная французской, сложилась и в Скандинавии, особенно в Швеции. Несмотря на внешнюю сторону скандинавского «социализма», еще в 60-х годах XX века отмечался стремительный рост преступности несовершеннолетних в этих странах (Дания, Швеция, Норвегия)[41]. В Швеции нет специального ювенального уголовного законодательства и ювенальных судов, хотя история этой страны насчитывает череду вариантов Закона охраны детства и юношества (с 20-х годов XX века), как и давно действующих губернских органов охраны детства и юношества[42]. Однако в Швеции есть ювенальные прокуроры и ювенальные судьи, рассматривающие дела не только несовершеннолетних, но и взрослых подсудимых. Большинство несовершеннолетних не подвергаются лишению свободы. Подсудимый, не достигший 18 лет, освобождается от уголовной ответственности вообще.

Известен случай, когда двое малолетних, совершивших убийство, были возвращены в свои семьи, в качестве же мер восстановления им были предложены беседы с психиатром[43]. Аналогичен случай и с 16-летним подростком, совершившим немотивированное убийство 47-летнего прохожего[44]. Проституция несовершеннолетних шведским законом не преследуется, но с 1979 года публичное наказание взрослым ребенка на улице влечет за собой крупный штраф или лишение свободы[45]. Необходимо отметить и надправовую ювенальную надстройку шведской системы образования. Количество часов, посвященных общеобразовательным предметам, сведено в некоторых школах до двух-трех, но в качестве обязательных занятий с 1955 года введены занятия по сексуальному просвещению для школьников с 13 лет. Для мальчиков 15 лет обязательны регулярные беседы о порнографических фильмах и беседы с людьми нетрадиционной сексуальной ориентации[46]. Как и во Франции, вмешательство родителей, выражающееся в запрете ребенку посещать подобные занятия, влечет к привлечению уполномоченного по правам ребенка, который констатирует, как правило, нарушение права ребенка на образование, закрепленное в Конвенции о его правах, и привлечение социальных работников, которые по решению ювенального судьи могут изъять ребенка и передать его на воспитание в фостерную семью. Несмотря на протесты общественности, которые в той же Швеции привели в 1991 году к смене социал-демократического правительства на правоцентристское[47], деятельность ювенальной юстиции и омбудсменов приобрела самостоятельный и бесконтрольный характер. Сходная ситуация наблюдается в Италии, Канаде, Греции.

Особенностью современной ювенальной юстиции является так называемый восстановительный подход, или медиация, относящаяся к альтернативному способу разрешения споров (ADR – Alternative Dispute Resolution)[48]. Одной из стран, тщательно разработавшей и внедрившей ее в практику, признается Италия. Ее суть заключается в восстановлении нарушенных прав личности и государства путем так называемой реабилитации несовершеннолетних преступников и потерпевших в форме их совместных бесед, где обязательными посредниками являются даже не профессиональные психологи, а добровольцы-«медиаторы». После чего лица, совершившие преступления, «подвергаются» дальнейшей социализации, например отправке на морские курорты, где получают дополнительную психологическую помощь[49].

Некоей кульминацией попыток избавления права от такого понятия, как несовершеннолетний преступник, видится законодательство Германии. Еще с 1960-х годов, после десятилетней практики применения Закона об уголовном судопроизводстве для несовершеннолетних от 4 августа 1953 года, германские криминологи отмечали его неэффективность и рост молодежной преступности[50]. На данный момент, согласно Закону о судах по делам несовершеннолетних, получение реального срока лишения свободы несовершеннолетним практически нереально[51], а в соответствии с так называемой квазимедицинской теоретической концепцией ювенальной германской юстиции, несовершеннолетний преступник избегает каких-либо мер серьезного принуждения, если выяснится, что в момент совершения им противоправного деяния он в свои, к примеру, 20 лет не достиг уровня развития совершеннолетнего, а умственно пребывал в мироощущениях 14-летнего подростка[52] и его деяние, согласно § 105 Закона о ювенальном суде, было обусловлено поведением, свойственным подростковому возрасту[53]. И заметьте, речь идет не о классической модели невменяемости, а о некоей «особой» ювенальной модели. Надо отдать должное, что хотя бы в практике медиации Германия – одна из немногих стран, где медиатором выступает нотариус[54], а не представитель какой-либо экзотической, не имеющей к праву и психологии отношения профессии.

Ввиду вышеописанного, хотелось бы сделать замечание. Известно, что из-за особенностей психики преступления, совершенные несовершеннолетними, в 60% носят тяжкий характер. Обществу же в качестве защитной меры предлагается так называемое «восстановительное» правосудие, осуществляемое нередко, как в Австрии, в опекунских (?!) судах[55]. Несомненно, это приводит к размыванию граней социально-допустимого поведения. Неудивительно, что во Франции подростки с 13 лет массово приобщаются к употреблению так называемых «легких» наркотических средств (курению марихуаны). В Великобритании это делает каждый седьмой подросток еще до 13 лет.

В случае же возникновения какого-либо правового конфликта, прерогативы судебного рассмотрения, к примеру в США, отданы не судье либо профессионалу-юристу, а соцработнику, естественно (в силу идеологических и материальных причин), заинтересованному в разрешении дела вне мер уголовного принуждения[56]. В результате растет социальное напряжение, и уже не только общественность, но и сами наделенные властными полномочиями институты управления на местах пытаются противостоять данной ситуации. Так, до 7 лет[57] на родине ювенальной юстиции, в США (штат Мичиган), снижена уголовная ответственность, а сами ювенальные суды отменены в большинстве штатов[58]. Американским родителям рассылаются инструкции, как вести себя с сотрудниками социальной службы опеки, где первый пункт гласит: «Не пускайте сотрудника опеки внутрь дома». В Великобритании также идут подобные процессы, напоминающие ужесточение отношения к несовершеннолетним преступникам в 1950–1960-х годах[59], возраст уголовной ответственности снижен до 10 лет[60], а уголовная ответственность несовершеннолетних ужесточается[61].

Такова ситуация за рубежом. В РФ планомерная деятельность по введению ювенальной юстиции ведется с 1990-х годов – времени взлета преступности несовершеннолетних[62], деморализации общества и падения правосознания. Времени, когда вместо консолидации и обращения к традиционным духовно-нравственным ценностям (обращения реального, действенного, а не его декларации) социуму предлагалась дальнейшая «либерализация». Так, Указом Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина от 14.09.1995 г. № 942 «Об утверждении Основных направлений государственной социальной политики по улучшению положения детей в Российской Федерации до 2000 года (Национального плана действий в интересах детей)» было предусмотрено создание ювенальных судов как части российской системы ювенальной юстиции. Пилотным регионом, даже без соответствующей законодательной базы, стала Ростовская область. По данным источников, уже более 20 регионов России включены в этот процесс: Москва, Санкт-Петербург, Саратовская, Самарская, Брянская, Волгоградская, Кемеровская, Пермская, Костромская и Нижегородская области, Ставропольский, Красноярский и Краснодарский края, Чувашская республика, Ханты-Мансийский автономный округ. В самой Ростовской области действуют 15 ювенальных судов[63]. И с их деятельностью связан ряд скандалов, а большинство решений оспаривается в судах вышестоящей инстанции[64]. Что не удивительно, учитывая доктрину российской ювенальной юстиции с ее широким вмешательством в семейные отношения[65]. В частности, это явилось одной из ключевых тем на выше упомянутой конференции «Проблемы ювенальной юстиции», проходившей 31 января 2010 года в Москве. Отмечены вопиющая некомпетентность, формализм, манипуляции правом, коррупционная составляющая. Ряд судебных решений вообще лишен всякой юридической логики[66]. То же отмечалось и на проходивших 24 ноября 2009 года в Москве Общественных слушаниях по ювенальной юстиции. Вообще, надо отметить тот высокий общественный резонанс, который вызывает данная тема. Так, уже на состоявшихся 20 мая 2010 года в Петербурге публичных слушаниях «Ювенальная юстиция: за и против» в качестве контраргумента сторонникам введения ювенальной юстиции в России было указано на тенденции попустительства и вседозволенности, а также на прерогативу занятия проблемами преступности профессионалов, а не соцработников[67]. Даже сторонники введения ювенальной юстиции обращают внимание на провоцирующую к новым преступлениям сторону условного осуждения несовершеннолетних, сами же предлагая еще более сомнительные меры превенции[68]. Более того, они же ратуют и за жесткий внеправовой контроль над семьей, утверждая полезность такого вмешательства[69].

В феврале 2002 года Государственная Дума РФ приняла в первом чтении Федеральный Конституционный Закон РФ «О внесении изменений в Федеральный Конституционный Закон “О судебной системе Российской Федерации”»[70], предусматривающий создание специализированных ювенальных судов в системе федеральных судов общей юрисдикции. Ювенальные суды, как гласит законопроект, в пределах своей компетенции рассматривают уголовные, гражданские и административные дела, хотя бы одним из участников которых является несовершеннолетний. Окончательное решение по данному вопросу не принято до сих пор. В октябре 2004 года законопроект в предварительном порядке рассматривался в Управлении делами Президента и поддержан не был. Однако в 2008 году число изъятых детей, в том числе при участии ювенальных судов, по некоторым источникам, достигло 170 000 человек.

Активный же период лоббирования данной законодательной инициативы, начатый в 2005 году и воплотившийся в принятом в первом чтении проекте Федерального закона «Об основах системы ювенальной юстиции»[71], уже включил в себя визиты представителей различных международных организаций, таких как ЮНИСЕФ, ЮНЕСКО, Департамент международного развития Великобритании (DFID ), Human Right Watch. В 2005 году поддержать идею введения ювенальной юстиции на территории России приезжал лично генеральный секретарь ООН Кофи Аннан[72], а чуть позже президент США Б. Обама предложил проблему гомосексуализма и насилия в семье обсудить с Президентом РФ Д.А. Медведевым.

Стоит особо упомянуть об активной в последние годы работе ООН по внесению предложений, касающихся вопросов, явно выходящих за компетенцию этой организации, а порой и прямо вторгающихся в интимную сферу жизни человека. Безусловно, у ООН ведущая роль в формировании многих институтов и норм международного права, включая права несовершеннолетних на особое положение в случае их уголовного преследования[73], однако принципиальная позиция этой организации в отношении некоторых вопросов вызывает, мягко говоря, недоумение. Так, в Замечании № 8 (Подборка замечаний общего порядка и общих рекомендаций, принятых договорными Органами по правам человека)[74] прямо сказано о недопустимости всякого строгого поведения в отношении ребенка со стороны его родителей. В замечании же № 10[75] предлагается минимизировать санкции, применяемые к несовершеннолетним преступникам, исключив заключение под стражу вообще.

Касаясь сугубо правового аспекта, следует отметить, что широкая трактовка понятия ювенальной юстиции, предлагаемая российскими авторами законопроекта, выделение несовершеннолетних и их прав в особую суперправовую группу влекут за собой ряд серьезных проблем. Не секрет, что в российской правовой науке уже существует определенный раскол в связи со слишком широким, межправовым вторжением ювенальной юстиции[76]. Вызывает недоумение и стойкая позиция некоторых ученых к особому «выпячиванию» несовершеннолетнего и неприменимости к нему всего спектра общественных отношений, словно речь идет о некоем существе из иного мира – мира вне права[77]. Относительно российского законопроекта эксперты отмечают, что структура проекта вызывает сомнение, объем полномочий и отсутствие четко установленных пределов и четких критериев ведет к тому, «что мы будем иметь дело не с юстицией, а с какой-то более общей формой социальной деятельности, выходящей за пределы правовой сферы»[78]. Отмечено, что проект не учитывает то, что существующая система российского законодательства уже содержит в себе правоотношения, регулируемые традиционными нормами права: гражданского, семейного, административного, уголовного, уголовно-процессуального и других. Изъятие из соответствующих глав соответствующих разделов означали бы коренную правовую реформу[79]. Анализ проекта выявляет его аморфность; неоправданно широкое участие в ювенальной юстиции различных общественных организаций может способствовать конфликту права и внеправовых способов разрешения конфликтов, могущих возникнуть в поле ювенальной юстиции. Не отрицая позитивности идей гуманизации в отношении наказания несовершеннолетних преступников и необходимости защиты детей из реально неблагополучных семей, стоит заметить, что нормотворчество всегда являлось прерогативой профессионалов. Участие в данном процессе общественности допустимо и необходимо, но явно не на стадии конструирования правовой нормы. Согласно же предложенному законопроекту, именно представители различных учреждений и организаций (в том числе неправительственных некоммерческих организаций) и будут фактически творить ювенальное право и применять его.
Видится опасным (чему уже имеются примеры) и возможное следование западным стандартам вмешательства в дела семьи. Но в этом случае ювенальные инициативы явно посягают на права родителей, зафиксированные в Семейном Кодексе РФ (ст. 63 и 64), прямо указывающем на то, что именно родители представляют интересы своих детей и защищают эти интересы от возможных нарушений. Об этом свидетельствуют и иные нормативные акты. Более того, защита интересов детей – прямая обязанность родителей. Это вытекает из ст. 38 Конституции, гласящей: «Забота о детях, их воспитание – равно право и обязанность родителей». И право это преимущественное перед любыми лицами, как физическими, так и юридическими[80]. Вызывает тревогу проблема дестабилизации семьи как социального фундамента общества, излишнее и неполезное гиперправовое вмешательство в частно-семейные отношения. Уже упоминалось и об опасности коррупционной составляющей ювенальной системы. Так, в интернете выложен примерный контракт одного муниципального образования с неправительственной организацией на продвижение ювенального проекта стоимостью более чем в 1 миллион рублей[81].

Хотелось бы еще раз заметить, что выделение ювенальной юстиции как суперправовой отрасли явно будет нарушать основной конституционный принцип, закрепленный в ст. 2 Конституции, где высшей ценностью человека названы его права и свободы, без выделения прав несовершеннолетних.

В качестве же заключения считаю необходимым напомнить, что любой закон призван охранять права личности, общества и государства. Ювенальная же юстиция, как показывает мировая практика, не только не делает этого, но более того – грубо их нарушает. Результаты вековой деятельности данной системы крайне сомнительны. Число подростков-делинквентов в странах с развитой ювенальной юстицией не сокращается. Наблюдается лишь правовая дезориентация и разрушение традиционных представлений о социальной и защитной роли права, его уголовной и семейной отраслей. Аргументам же о необходимости интеграции в мировое сообщество, в том числе в правовом поле, хочется возразить: нет никакой необходимости интегрироваться в ту область права, где этого поля нет. В принципе.