Протоиерей Николай Агафонов: Мечтаю встретиться с Иоанном Дамаскиным

Протоиерей Николай Агафонов

– Отец Николай, почему вы решили написать роман о преподобном Иоанне Дамаскине?

– Для меня Иоанн Дамаскин – это великий поэт, писатель, богослов. Я считаю его покровителем всех православных писателей. Мне тридцать лет хотелось написать о нем роман. На меня неизгладимое впечатление произвела поэма Алексея Константиновича Толстого «Иоанн Дамаскин». В 1976 году студентом духовной семинарии я принимал участие в ее инсценировке. Постановку готовили преподаватели, архимандрит Матфей (Мормыль) отвечал за музыкальное сопровождение. Мы с нынешним владыкой Арсением (Епифановым) играли роль монахов из братии, наша реплика была: «Но кто же здесь учить того достоин, кто правды свет вокруг себя лиет? Чье слово нам как колокол звучало – того ль приять дерзнем мы под начало?» С того времени я все время мечтал запечатлеть образ преподобного в художественном историческом романе. Ведь Иоанн Дамаскин – это очень яркая фигура: христианский премьер-министр в мусульманской империи, которая противостоит Византии, управляемой императором-иконоборцем. В житии преподобного мало биографических подробностей, но даже имеющиеся моменты просто потрясающи: его труды, история иконы «Троеручица» и т.д.

– Перед вами стояла трудная задача: Иоанн Дамаскин – очень знаменитый в основном своими трудами святой, при этом о нем мало что известно и скупое житие написано почти через двести лет после его смерти. Как справились с этой ситуацией? Какими источниками пользовались?

– Я использовал творения преподобного, жития святых тех времен, труды византологов, все летописи по Византии, вплоть до армянских. В армянской летописи я откопал письмо халифа Омара к императору Льву Исаврянину. Из обозначенных в нем тем возникли вопросы по иконам. Я увидел очень интересную эпоху и понял, что можно образ Иоанна Дамаскина вставить в нее как в рамку.

С одной стороны, это было завершение определенного периода в жизни Церкви. Почти все догматы уже выработаны. И вот последняя борьба накануне Собора 843 года, где была разбита иконоборческая ересь, которая почти сто лет потрясала Церковь. С другой, эти потрясения тесно взаимосвязаны со сложной политической обстановкой того времени. Молодая и агрессивная мусульманская империя в начале VIII века наносит Европе два массированных удара. И, в принципе, тогда стоял вопрос о существовании христианской культуры вообще. Идеология иконоборчества была в том, чтобы через отрицание икон приблизить к христианству мусульман, которые четко на иудейских основах не принимают никаких изображений. Иоанн Дамаскин в самом начале этой эпохи выступил как защитник иконопочитания, его письма играли огромную роль и после его смерти, они цитировались на Соборе. Он в этой борьбе, на мой взгляд, был основным участником. По его богословским трудам вырабатывали четкое отношение к иконе. При этом он показал себя мудрейшим государственным деятелем и его отношения с другими фигурами того времени – отличная основа для исторического романа.

– Присутствует ли в романе элемент вымысла?

– Исторический роман не может быть без вымысла. В своем послесловии я подчеркиваю, что мое произведение – это не только это книга о том, что было или что могло быть, но и о том, как все увидел сам автор. Я дал свое видение, свой взгляд. Я увидел события и должен был их объяснить. Как они созрели? Это не столько вымысел, сколько форма подачи сухих исторических фактов в их психологической и логической достоверности. Так, например, в житиях сказано, что иконоборчество началось со снятия известной иконы Христа, находившейся над медными халкопракийскими дворцовыми вратами. И монахиню, которая выступила против этого, приговорили к казни. В житиях описывается что ее восемь дней бичевали и убили во время шествия по городу, не доведя до места казни. Как объяснить случившееся? Все это надо было описывать, также как и картины битв, воссоздавать диалоги и так далее. Надо было разрозненные жития сплести в одну общую картину. Но вымысла как такового в романе практически нет.

– Насколько Ваш роман актуален сегодня?

– Я писал о том, что болит у меня в душе, а это – современные проблемы. В моем романе в нескольких местах прорывается взгляд на сегодняшнюю действительность. В книге показана фигура императора Византии Иустиана Второго, который по типу похож на нашего Иоанна Грозного – тоже пролил много крови. Он был деятель неоднозначный, много строил, старался подражать своему тезке Иустиану Великому. О нем отзываются отрицательно, но я увидел в нем другое – это был очень преданный Церкви человек. При нем состоялись V и VI Трулльские соборы, на которых были выработаны 102 канонических правила, в основном регулирующие поведение клира. Иустиан стал на сторону ревнителей чистоты и святости Православия. Это уже о многом говорит. И вот он, которого сбросили с престола, пытались казнить, ссылали, отрезали нос, он, в итоге вернувшийся к власти, пытался совместить святость с жесткими методами правления государством. Эта проблема всегда была: власть и соблюдение заповедей Христа.

Другая злободневная проблема – до каких пределов государство может вмешиваться в церковные дела? Собственно, в своих письмах против иконоборчества Иоанн Дамаскин восстает против власти императора, обвиняя его в узурпаторстве церковной власти. Преподобный четко обозначил эти рамки, чем и взбесил Льва. В романе я прямо цитирую фрагменты этих писем.

Следующая актуальная тема – старчество. Сейчас к старцам относятся, чуть ли не как к волшебникам. У меня эта проблема поднята через взаимоотношение Иоанна Дамаскина со своим старцем. Я постарался показать облик такого старца – святого по сути, но который заблуждался. Богородица сама явилась этому старцу, ходатайствуя за преподобного, и старец просил прощения у Иоанна Дамаскина. Но его заблуждение было угодно Богу. Именно он отсек у преподобного всё житейское и сделал из него того великого святого, который нам известен. Это современно: показать, как становятся старцами. В начале своего пути это такие же люди, как и мы с вами. Нельзя делать из них оракулов. Они стремятся к Богу, они выше нас, но они остаются при этом людьми, и надо видеть в старце живого человека.

Ну и, наконец, проблема взаимоотношений родителей и детей. Иоанн Дамаскин не может уйти в монастырь, потому что отец не благословляет. Он говорит, что есть долг перед Церковью-матерью, надо наследовать должность отца и, используя ее, заступаться за христиан. Отец говорит правильные вещи, что придет время, и Господь сам развяжет этот узел.

– Вы не сказали про еще одну актуальную тему: взаимоотношение христиан и мусульман. Помогает ли ваше произведение разобраться в истории этого вопроса?

– Ислам в то время не был настолько агрессивен, как сейчас. Это еще не было время жестоких гонений на христиан. Мусульмане были захватчиками, которые, если так можно выразиться, были в меньшинстве. Почему Иоанн Дамаскин имел такую высокую должность? Да просто в то время мусульмане не имели своей развитой культуры, которая появится в XII–XVII веках. Тогда это были кочевники, и они не могли доминировать в культурном плане в захваченных ими городах, население которых было значительно образованнее. Поэтому чиновников набирали из христиан, так как сами были малограмотными. Когда арабы брали город, они полностью сохраняли порядок, ставили старшим кого-то из христиан, как в случае с Дамаском, в котором отец преподобного, Сергий Мансур, отвечал за христиан и собирал налоги, а их платили только христиане. Это потом, когда мусульман стало больше, начались притеснения, насильственное обращение в ислам. Но тогда это было еще в зародыше. Я показываю начало этих процессов, в числе которых запрет икон при халифе Изифе, который еще до Льва Исаврянина издал соответствующий указ.

В романе я постарался дать беспристрастное описание тех событий, ничего подобного тому, что есть в «Мечети парижской Богоматери» вы не найдете. Я считаю, что мусульмане разные, среди них есть и образованные и высококультурные люди. И религия у них не такая уж примитивная. Да, это были враги византийской империи, но это были достойные противники. В романе я показал, что люди разных культур могут уживаться.

– Идея написать книгу жила в вас тридцать лет. А сколько непосредственно длилась работа над романом, как и в каких условиях он создавался?

– К началу 2005 года я уже располагал необходимым проработанным материалом, который в основном собирал в библиотеках Московской и Санкт-Петербургской духовных академий. Тогда я решил, что напишу роман за два месяца. Но работа шла тяжело из-за страха дать неправильный образ святого. Сложность заключалась в том, чтобы интерпретировать житийный образ в художественный. Я боялся перейти пределы дозволенного, ведь надо было сохранить идейный образ святости и не допустить непозволительных вещей. При этом стояла задача показать интересную личность, показать развитие ее святости. Если в житии преподобный свят от рождения до кончины, то у меня в романе он должен расти.

Повторяю, работа шла тяжело, но потом как-то вдруг все пошло. И вот в августе 2006 года я уехал в Калужскую область, в село Барятино, там Богородично-Рождественская девичья пустынь, где меньше чем за месяц я сделал столько, сколько за минувшие полтора года. На праздник мучениц Веры, Надежды, Любви и матери их Софии я поставил в романе последнюю точку. Наверное, как-то повлияла атмосфера монастыря. В нем прекрасная библиотека, настоятельница, монахиня Феофила, интеллигентная москвичка, долгое время работала в издательстве под началом владыки Питирима. Монахини учат греческий язык…

– Герой романа достаточно серьезная и известная фигура в христианской и мировой истории. Создавая роман, вы осознавали, что сравнивать будут как минимум с «Камо грядеши» Сенкевича?

– Да ну? Я писал так, чтобы это было интересно читателю, а с кем и с чем будут сравнивать, меня мало волнует. У нас могут придраться к чему угодно. Но я писал не учебник по истории, а роман. Мне, например, сказали, что я лучше Сенкевича написал. Но я не ставлю это себе в заслугу. Я все время молился, когда писал роман. Я верю, что Иоанн Дамаскин мне сильно помог в написании романа. Меня даже спрашивали, не страшно ли мне будет встретиться с ним на том свете? Не то, что страшно, радость великая это для меня будет. Для меня самая большая мечта встретиться на том свете с преподобным. Я знаю, что он подойдет, и обнимет меня, и что-то скажет. Все что мог, я воплотил. Я бы не посмел роман выпустить, если бы у меня был искажен образ святого. Эта ответственность на меня очень давила – сейчас я спокоен. Во время работы над романом я пережил какой-то особый подъем. Я осознал, что это была помощь Божия. Если бы я с человеческими силами подходил, то не смог бы написать. Сегодня я не уверен, что напишу что-то лучше или подобное.

– Вы понимаете, что после этого романа ваша читательская аудитория значительно расширится? Это уже будут не только прихожане православных храмов, с удовольствием читающие ваши рассказы, но гораздо большая аудитория.

– Я на это рассчитываю. Но я не думал об этом во время работы. Я не различаю людей на церковных и нецерковных. Я пишу, чтобы это было интересно любому. Но, как священник, имею желание, чтобы нецерковный человек, прочитав мой роман, пришел в храм.

– Вы свои книги расцениваете как проповедь?

– Не как проповедь. Просто я хочу поделиться с людьми своей радостью пребывания в Церкви. Я в своих книгах не поучаю, а пишу как есть. В моих рассказах приход человека к Богу обязательно происходит через его внутреннюю потребность стать лучше или совершить хороший поступок. Тогда Бог идет ему навстречу. И потом, я это делаю не искусственно, а так получается. Для меня литература – это возможность передать людям что-то из своего жизненного опыта.

– А каков ваш путь к Богу?

– Это все есть на моем сайте (http://kirsat.narod.ru) – полная биография. Я пришел в храм в юности. Мне повезло, я сразу попал в хорошую среду. В Москве первый священник, с которым я увиделся и на чьих проповедях я учился, был знаменитый отец Николай Ведерников. Он по-настоящему проповедовал. Потом был отец Анатолий Волгин. Для неофита важно кто на него влиял. Это остается на всю жизнь.

– Как у вас на приходе относятся к тому, что батюшка – писатель?

– Любят. Подходят бабульки, спрашивают, когда выйдет что-нибудь новенькое.

– А вам самому какие писатели нравятся?

– Прежде всего, Чехов. Потом Лесков, Достоевский, Пушкин, Алексей Константинович Толстой. Еще Михаил Булгаков, все наши все почвенники. Сейчас появилось много православных писателей. Мне нравятся те писатели, которые пишут о духовном. Сегодня многие священники стали писать.

– Как вы думаете, будут ли это единичные произведения или получится целая православная художественная литература?

– Получится. Вся литература до революции была православной. Даже у еретика Толстого, за некоторым исключением. Но она была не церковная. Просто писатели принадлежали или тянулись к Церкви. А сейчас сами священники пишут о Церкви. Тема востребована. Раньше интеллигенция смотрела на Церковь как на что-то такое, что «не для нас». А сейчас наоборот. Идет воцерковление народа. Люди ходят читать литературу о себе, пришедших в храм. Вот смотрите, только за два года мои рассказы вышли тиражом 120 тысяч экземпляров.