Бахтинские труженики

Виноградная лоза

В наше время принято с иронией относиться к званиям «Ударник социалистического труда» и «Передовик производства» прошедшей эпохи – слишком набили они оскомину в своё время. На самом же деле за этими лозунговыми словами был реальный труд и в передовики-то выходили действительно люди работящие, хозяйственные. В этом убеждаешься сейчас, когда идеологическая шелуха давно уж опала.

Илья Филиппович Петраков

– А чего дома-то сидеть? – замечает хозяин, в ответ на моё восхищение его активностью в столь преклонном возрасте. – Дома одному тяжело.

– Но у вас ведь, наверное, и семья есть, и дети?

– Никого уж нет, один только внук со мной живёт. Жена три года назад умерла. Двоих детей схоронил, а двое живут со своими семьями в городе. Пятеро внуков и три правнука у меня. Я уже прадедушко. Приезжают, конечно, в гости.

Как бывший передовик производства, Илья Филиппович своё домашнее хозяйство содержит в образцовом порядке. Домик аккуратный, хоть и весьма скромный. Не по чину, как бы сейчас сказали. Грядки на огороде ухоженные, ровные, даже виноград перед входом в дом растёт. Лоза красиво обвивает веранду, словно мы и не на Севере вовсе, а в какой-нибудь знойной Аджарии. Хотя вызревать здесь виноград не успевает и выращивается, скорее, для красоты – грозди, замечаю, не убраны с прошлого года.

Земля без людей?

храм Святой Троицы

– А храм-то у вас почему такой огромный построили? – спрашиваю пенсионера. – Село ваше хоть и на старом Московском тракте стоит, но вроде не очень большое.

– Да и не маленькое. По данным последней переписи с прилегающими деревнями, 2 тысячи 720 человек, – выдал мне «пенсионер» первую цифру. – Это, конечно, немного для такого храма. Приход раньше был, наверное, в два раза больше. Со всей округи в нашу церковь ходили. Она ведь старинная. В этом году 235 лет исполняется.

Интересно, что приход в начале ХХ века был поделен между двумя священниками поровну – по 14 деревень и 14 починков. Народ здесь жил зажиточно, крестьяне имели большие наделы, получали хорошие урожаи зерновых и репы, держали много скота, лошадей, занимались извозом, благо губернский город рядом. Почти половина сельчан перешла в мещанское, чиновничье и купеческое сословия. В период репрессий крестьянства в 30-х годах почти треть подворий разорили и выселили.

– Когда я в 1958 году хозяйство принял, в наш колхоз входило 55 деревень, – рассказывает Илья Филиппович. – А ведь это всё были прихожане нашего храма. Сейчас осталось 12, не больше. Остальные уничтожены.

– Во время «укрупнения» хозяйств? – уточняю у бывшего председателя.

– Советская власть начала, а нынешние «демократы» закончили.

– Наверное, жалко, что всё развалилось?

– Не то слово, – вздыхает Илья Филиппович. – Всё же выстрадано. Все фермы пришли в негодность. Некому работать и следить за их состоянием. 1250 голов крупного рогатого скота стояло!

– И чем ваш колхоз ещё занимался?

– Колхоз у нас был видный – на всю Российскую Федерацию. Мы каждый год участвовали на ВДНХ по урожайности, по кроликам и по картофелю. Я, как руководитель, имею золотую медаль ВДНХ по урожаю. Получали по 45 центнеров отборного зерна с гектара. Пчёл две пасеки держали, мёду брали по 15 тонн в год. 25 лет поставляли городу, больницам свою продукцию. Врачи больниц были очень довольны, благодарили за свежее вкусное мясо, за молоко, за качественный мёд. А с 91-го года пошли торги. Кто на торгах выиграл, тот и получал право снабжать больницы сельхозпродукцией. А выигрывал чаще тот, кто ничего и не производил. Скупал где попало сырьё, а какого качества это мясо или молоко, как оно добыто – никого не интересует.

Сбыта не стало, и многие хозяйства разорились. Сейчас вот вырастишь мешок картошки и не знаешь, кому его продать. Да и люди не хотят работать. То поколение, которое раньше трудилось, ушло на отдых или умерло. А молодые на низкую зарплату не идут. И коров доить некому, и на полях трудиться. И привлечь людей нечем. Раньше хоть жильё молодым бесплатно давали, а сейчас все дома и квартиры, которые были построены для колхозников, отдали в частные руки.

– Торговать-то легче, чем производить, – киваю я.

– Знамо дело! Перекупщиков сельской продукции сколько развелось по всей стране. И ладно бы у своих покупали – везут продукцию из разных стран. К нам в Россию картофель поставляют из Африки! Молочный порошок завозят из Америки, ещё откуда-то, а своё молоко мы реализовать не можем.

Илья Филиппович корректен в своих высказываниях. Чувствуется, что проблемы сельского хозяйства, которые переживает страна, его сильно беспокоят. Но он, заставший ещё сталинские и хрущёвские времена, когда за «разговорчики» могли посадить в тюрьму, на крепкие слова скупится.

– Это не проблемы, это бардак какой-то! – возмущаюсь я. – Развалили всё, что можно. Я вот часто езжу в командировки по разным районам и вижу разрушенные, нежилые деревни, зарастающие поля. Такая ситуация по всей России! Хорошо хоть, на Вятке не всё уничтожено. Молоком вы обеспечиваете не только свою область, но и «экспортируете» его в другие районы.

– Да, – соглашается Илья Филиппович, – везут в Коми, в Нижегородскую область...

– У вас в Бахте, я слышал, совхоз в частную собственность перешёл. В хозяйстве коров много осталось?

– 850 голов, – отвечает бывший директор, – плюс нетель. 15 тонн молока в день получают. Нынешний руководитель опытный, ведёт всё по правильному пути. Тут ведь какая проблема. Как рынок начался, пошёл диспаритет цен. Себестоимость продукции стала выше, чем цена. Потому что всё дорогое: техника, удобрения, энергетика, и, главное, зарплату маленькую никто не хочет получать, по-городскому желают жить. Село-то пригородное. И деваться некуда – руководитель нашего хозяйства вместо людей роботов стал ставить. Новый комплекс для дойного стада построил, в котором полностью автоматическая дойка. Работящих людей на селе мало осталось – и надо как-то выкручиваться.

Год-два – и храм бы рухнул

– Илья Филиппович, а Троицкий храм при вас закрывали? – спрашиваю старого передовика.

– Это ещё до моего председательства. Был такой грех: все стенки между зимним, летним храмом и алтарями переломали, полы раскурочили. Там вначале МТС была, потом – «Сельхозтехника», за ней – «Сельхозхимия». Ну, как ни называй, это практически одно и то же – трактора там стояли. А в алтаре – токарные станки и сварочное оборудование.

– Восстанавливать храм когда вы начали?

Иконостас в зимнем приделе

Вначале мы кладку провели, все проёмы заложили, потом пол забетонировали. Там же тракторами всё было раскурочено. Грязи не одну тракторную тележку вывезли. А главное, крышу успели закрыть вовремя. Потому что свод уже в некоторых местах провалился. Ещё год-два, и всё бы рухнуло, тогда о восстановлении храма вообще можно было бы забыть. Так, потихоньку, полностью отремонтировали зимний придел. Отец Виктор нанял художников из Кирово-Чепецка, и они сделали роспись. Главный купол со шпилем тоже при отце Викторе начали восстанавливать, а заканчивал его уже новый священник, отец Михаил.

Копейка к копейке

Надежда Васильевна Прокопьева

– Это сноха моя, Таисия Васильевна Кротова, зачинщицей была, – ответила старушка. – Она умерла два года назад. Всё советское время она с мамой в церкву ходили, ещё в Быстрицу. И вот они с Леонидом Александровичем, Любовь Александровной (тоже год как умерла) поехали в Вологду просить владыку, чтобы он дал нам батюшку. И направили к нам отца Виктора. Он у нас до прошлого года всё был. Начинали мы с того, что стали обустраивать церковный домик, что рядом с храмом. Там хозяйственный магазин освободился, и нам его передали. Мы оттуда сколько барахла вывезли! Только одного битого стекла две тракторные тележки. Потом всё думали, как нам в церкву попасть.

И вот все стали просить Таисию Васильевну, чтобы она всем руководила: «Давай, начинай, у тебя получится. Мы тебе поможем». После этого мы с ней да ещё с Любовь Александровной стали по людям и по организациям ходить – деньги просить и материалы. Кто десять рублей даст, кто сто. Три человека дали по 30 рублей. Так вот и собирали по копейкам. А потом поедем в город, чего-нибудь купим для храма. И всё слава Богу.

А когда уже нам его передали и батюшка стал в храме первые службы проводить, там ещё ни окон, ни дверей не было, вместо пола – земля. Мы плёнкой окна заделаем, иконы из домика в храм перенесём, расставим их, а после службы плёнку с окон убираем и обратно всё в домик несём.

Потом совхоз начал нам помогать. Десять лет я в церковной лавке стояла, за казну отвечала и прибиралась там, пока батюшку Виктора от нас не убрали. Хороший он. Служба пройдёт – он выйдет к народу, сядет вместе с нами на лавочку, поговорит по душам. На все вопросы ответит, чего посоветует. И для храма он много сделал. В посёлке Сосновом организовал цех по изготовлению колоколов: колокола лил и церковные оградки на могилки делал.

– Ещё много старинных икон нам приносили, – добавляет старушка. – Большую икону Святой Троицы вернули, которая прежде в храме была.

– А вашу маму, которая и в советское время в церковь ходила, как звали?

– Марией Григорьевной. Она и дома молилась. На кого ей было ещё надеяться, кроме Бога, – росла круглой сиротой. Всю жизнь молилась и нас, детей, молитвам обучила. Нас у мамы пятеро было. Остались только мы с сестрой.

Ещё много чего рассказала Надежда Васильевна. Да разве жизнь перескажешь? Семья, работа, «показатели социалистического труда», храм с тракторами внутри – и вера, сохранённая с детства.

Некогда болеть

Перед отъездом из Бахты зашёл я попрощаться с Ильёй Филипповичем. Спросил между прочим о вере: вот народ-то колхозный и в советское время Богу молился, а начальство как, о духовном не помышляло?

– Знаете, я ещё при советах верил, – ответил бывший председатель без обиняков. – Когда служил в Германии, то без боязки в храм ходил. Там много православных храмов действовало. У меня и родители были верующие, меня крестили. И я в 60-70-е годы в быстрицкой церкви своих детей и внуков крестил. Конечно, делалось это тайно, иначе конец бы моему председательству. Раньше как было: делай своё дело, но не в открытую, чтоб «общую картину» не портить. Конечно, кому надо, тот знал, что я с отцом Константином из быстрицкого храма дружу. Храм его, кстати, никогда не закрывался. Отец Константин хорошим священником был, участником Великой Отечественной войны. Он мне церковные журналы давал читать. Сильно его тогда прижимали. Один раз даже арестовали за то, что соборование провёл на квартире. Но, слава Богу, потом отпустили. Последнее время у него ноги отказывали, сильно болели, так он сидя служил. А умер в начале 70-х, когда ему было уже за 80 лет.

– А в Германии вы срочную служили?

– Да, с 1948 по 1954 год, был переводчиком в оккупационной зоне. Местные немцы к нам очень хорошо относились. Служба была спокойной, не то что в Литве или в Закарпатье, где националисты лютовали против русских. Когда по Германии шёл состав с русскими военнослужащими, его даже не охраняли. Только уже на границе с Польшей охрану ставили. Мы стояли на границе ГДР и ФРГ, рядом с английской зоной и двумя немецкими заставами. Перебежчиков в обе стороны было много, всех надо было допросить. Так что работы хватало. Вообще же армия раньше у нас была сильная. И служба была почётной, не то что сейчас. Считалось, если ты не отслужил, то и не мужик вовсе.

– А вот скажите, как вам удалось сохранить такое хорошее здоровье? – не удержался я, чтобы напоследок не задать вопрос, который вертелся в моей голове с самого начала нашей встречи. Ну никак Илья Филиппович на свои 83 года не выглядит! Много я видел долгожителей среди женщин, а вот среди мужчин, да ещё в наше время, – это редкость.

– Знаете, и меня последнее время болезни прихватывают, – ответил Илья Филиппович. – А раньше вроде и болеть некогда было, работал всю жизнь. На пенсию вышел, так семнадцать лет ещё трудился. Только в 2004 году с директорской должности ушёл. Надо в движении всегда быть, тогда и здоровье будет, и всё остальное приложится.

– Дай Бог вам здоровья ещё на многие годы! – пожелал я неутомимому труженику при расставании.