«Благодарю Бога за то, что Он дал познать Себя…» Часть 2

Часть 1.

Монахини

Протоиерей Валерий Ильин

Сидя в Бутырке, она писала стихи, переписывалась с владыкой Германом (Ряшенцевым, 1883–1937 гг., расстрелян; 26 октября 2001 г. причислен к лику святых как новомученик. – Прим. авт.), епископом Вязниковским. У меня есть и его письма к ней.

У матушек не было ни капли озлобленности, хотя их выгнали из их монастыря и всего лишили. Жили они в Завидове, кормились от своих трудов и огорода. Пели у нас на клиросе, уставщицами были. Молодым священникам такое общение полезно. Я разинув рот их слушал. Монахини учили меня прежде всего послушанию. Наставляли строго подчиняться епископу, не переходить на новый стиль, ничего не убавлять и не прибавлять в богослужении.

Я удивлялся их стойкости. Вот одну послушницу осудили за то, что не отдала одежду монашескую. Был какой-то концерт безбожный, и кто-то ляпнул, что, мол, у Дуньки есть одежда монашеская, и она ее не отдает. Добрые люди предупредили ее мать, чтобы дочь спрятала. Но дочь прятаться отказалась, сказала: «Что Бог пошлет, то и будет». Она два срока отбыла. После освобождения к матери родной не поехала, поехала в Караганду, к духовной матери по постригу, матушке Анатолии. И с ней пробыла до конца ее срока, нанявшись там на работу. Рассказывала, как стирала грязное белье со вшами. Есть было нечего, и то, что зарабатывала, все матушке отдавала и ела только то, что та ей выделяла. И когда мать Анатолию освободили, послушница привезла ее в село Свердлово (рядом с Завидово. – Прим. авт.). Вот пример жертвенной любви. Вот пример монастырского послушания, духовной связи.

Я читал письма монахинь. Матушка Олимпиада писала в тюрьму: «Дорогая внучка Дуня, я так по тебе соскучилась, вспоминаем свой праздник обительский СК, АН» (СК – икона Божией Матери «Скоропослушница»; АН – Александр Невский. – Прим. авт.). Потом пишет: «Дунечка, крестница и внученька, какая у нас радость: к нам пришла СК». Это про их любимый образ. В 1944 году 12 марта эту икону привезли в Свердлово от какого-то мужика, который из нее стол сделал. У матушки игуменьи стихи были написаны про эту икону, которую им с Афона привезли и перед которой они в обители молились. Этот образ до сих пор хранится в сельском храме, очень любим прихожанами. Сейчас Акатовский монастырь Клинского района снова открылся, скоро по благословению владыки вернем чтимую икону в обитель, а на ее место поставим точный список, который матушки заказали. Я уже передал им игуменский посох матушки Олимпиады, фотографии и архив, который в последние годы у меня хранился.

Митрополит Алексий

Митрополит Алексий (Коноплев)

В Лазоревском со мной случилось, между прочим, вот что, весьма показательное для того времени. Иду я по улице, а навстречу мне – нынешний архиепископ Псковский Евсевий. Я ему и говорю: «А вы монах Троице-Сергиевой лавры». Он: «Нет-нет». Я потом еще раз попытался с ним заговорить, сказал: «Забыл ваше имя, но вы монах. Простите, не буду больше досаждать». Позже мы с ним подружились, он попросил прощения, объяснил, что заподозрил во мне шпиона. Тогда было так.

Владыка Алексий был мне как родной отец, тем более что он с 1910 года. Каждую неделю со вторника на среду я должен был всегда ночевать у него. Это было такое дежурство: завтрак приготовить, помогать и прочее. Между нами было полное понимание. Владыка мог мне все доверить, и я ему все доверял. Я видел в нем ревностного служителя Божия. Он мне рассказывал, как в 1920–30-е годы был лишен избирательных прав, как он не мог обувь купить, как был псаломщиком в Павловске. Он сидел в тюрьме, был в Свирских лагерях. Потом его судимость сняли. Очень даровитый человек, труженик. Никогда на месте не сидел: ноты писал, в столярке строгал, золотом вышивал, облачения и подрясники себе шил, иконы писал и реставрировал. Поспеет рябина – говорит: «Надо вина сделать», и я рвал ягоды, выжимал сок. Он настойки делал – на хрене и на шишках. Помидоры в теплице выращивал. В огороде копался с больной ногой: она у него черная, раненая. Я говорю: «Не надо», он отнекивается: мол, я потихоньку. Придешь к нему – ложку даст, заставляет икру есть. Обжимку привезли из Павловска – мне отдал. Конверт всегда даст на отопление храма. Он крестил двух моих дочерей – Таню и Марину. Свидетельство не давали, так я у него справку попросил.

Очень он любил книги. Мы их друг другу дарили. Он прослужил почти 60 лет, из них 30 – архиереем. Строго хранил традиции. Сейчас некоторые священники бороды стригут; он мне благословил бороду не брить и не стричься.

В 1988 году мне дали крест с украшениями и в этом же году – митру. Я как-то ночевал в Великий пост у него. Он сидит, читает газету (очень любил их читать вслух). А я, усталый, прилег рядом. Он прочел что-то и спрашивает, что я думаю. Признаюсь, что не расслышал, задремал. Владыка тогда говорит, что другое прочитает, и объявляет, что с меня магарыч. Я удивляюсь: какой магарыч, ведь пост идет! Вот будет Пасха, поедем ко мне. Он не уступает: «Я не шучу, с тебя магарыч». Ладно, говорю, а какой повод? И он торжественно читает: «По моему ходатайству Его Святейшество Патриарх Пимен удостоил тебя права ношения митры». Ой, хватаюсь за голову, съедят: в одном году сразу крест и митру получить. Он уже тихо говорит: «А больше никто не даст». А у самого слезы из-под очков текут. Он чувствовал свой скорый уход.

Мы с архимандритом Виктором, нынешним архиепископом Тверским и Кашинским, тогда, в 1988 году, встречали японскую делегацию. Митрополиту Алексию в это время захотелось в Павловск съездить. Я его отговаривал: он очень болел в то время. Но владыке хотелось родственников навестить. Он сначала вроде бы согласился со мной, а потом все же поехал. О его смерти мне сообщил архимандрит Виктор. Приехал ко мне в Завидово ночью. Потрясение было сильное. Я утром литургию служил, закусив губу до крови. Проплакал всю службу.

На отпевание привезли владыку Иова (сейчас митрополит Челябинский и Златоустовский). Я переоблачал митрополита, владыка читал молитву. На поминки четыреста человек собралось. КГБ требовало срочно делать опись имущества. Я поседел за эти дни, после похорон слег с воспалением легких, только на сорок дней выздоровел. Квартиру владыки Алексия опечатали, но мощи, которые там были, я не дал описывать. И посохи тоже не отдал. С Божией помощью сохранили и иконы. Давали на помин души и патриарху Пимену, и другим архиереям. Я очень благодарен Богу, что владыка похоронен рядом с храмом, что могу всегда прийти побеседовать с ним.

Тюрьма

Это владыка Виктор, управляющий Тверской епархией, дал мне послушание окормлять заключенных. Впервые на территории колонии я оказался 20 лет назад, а с 1989 года начались регулярные посещения заключенных.

Первый раз в тюрьму шел с опаской, думал, в заложники возьмут. Я был первым священником, переступившим порог тверских колоний. Сначала ездил в Васильевский Мох, в колонию усиленного режима. Потом оказался в Перимерках, и вот до сих пор езжу туда раз в месяц.

Начиналось со встреч в клубе. Мне писали записки, с мест задавали вопросы: кто – с подвохом, кто – с радостью. Позже я попросил у начальника маленькую комнатку, чтобы крестить, исповедовать да и просто беседовать. В 1991 году нам ее дали. Незаметно община стала расти, и мы получили новое помещение, где сейчас домовая церковь устроена – бывший класс физики вечерней школы. Алтарь обустроили в лабораторной. Директор школы был против, администрация колонии – за. В день памяти святого Спиридона Тримифунтского в 1996 году владыка освятил храм. Своими силами расписали храм, я купил в Троице-Сергиевой лавре бумажный иконостас. Заключенные меня поначалу подначивали: мол, батюшка, неправильно молимся – на запад. Я сказал: «Стройте церковь – будем молиться на восток. А пока – как Бог дает». Вот уже семнадцать лет прошло, и все еще полноценного храма нет. А представьте, если бы отказались тогда, сколько времени упустили бы. В колонии 1530 человек; всего в области в 13 исправительных учреждениях 11 000 человек. Обо всех заключенных Церковь печется: в четырех колониях построены храмы, в остальных – молитвенные комнаты или домовые церкви, за каждой закреплен священник. Я курирую в епархии церковное попечительство колоний. Везде доброжелательное отношение, трений с администрацией нигде нет. Мне даже медаль дали за это.

Поначалу на исповеди слышал о таких грехах, о которых и не знал никогда. Приезжал домой совсем разбитый, говорил матушке, чтобы ни о чем не спрашивала. Сейчас считаю, что делаю Божие дело.

Церковь в колонии в Перимерках открыта каждый день, туда приходят утром и вечером, молитвенное правило совершают. Воцерковились многие из заключенных, хотя, конечно же, не все. И из администрации колонии тоже многие пришли к Богу.

«Просто так» не крещу, обязательно поговорю, чтобы понять, для чего человек крещение принимает. Прямо предупреждаю: если крест на шею вешать, как язычник – амулет, храм не посещать и слово Божие не изучать, то и креститься незачем. Для некоторых воцерковление как отдушина. А другие сначала наблюдают, сравнивают, порой и в течение нескольких лет. Когда спросишь потом: «Чего в храм не ходил?», отвечает: «Читал восточную философию, выбирал». Тем, кто воцерковился, говорю: не навязывать другим того, чего сам еще как следует не знаешь, не быть начетчиком. А если спросят, да притом и с любовью, тогда ответь.

Многие искренне приходят, по-евангельски. Кто крестится и веру имеет, тот спасен будет. Приходят свободно, с намерением изменить жизнь.

Влияет и отношение к заключенным. Как-то на Пасху благотворители предложили для нашей общины устроить праздник: купить яйца, куличи и прочее. «Нет, – говорю, – если поздравлять, то всех, даже мусульман и иудеев». Ведь люди эти живут по принципу: «Человек человеку враг». А увидев доброе к себе отношение, и к тебе по-другому начинают относиться.

Для тюремного священника важно понять себя. Если сердце не лежит к этому служению, то лучше сразу сказать об этом владыке. Обман здесь не пройдет. Ведь в тюрьме встречаются люди знающие и начитанные больше, чем любой прихожанин. И лукавство тебе не простят. Будешь искренним – и к тебе будут с любовью относиться.

Меня однажды пригласили в отряд, дали батон белого хлеба и бутылку с темно-коричневой жидкостью. Я спрашиваю: «Самогонка что ли?» Они отвечают: «Это чай». Я начальнику потом говорю: «Неужели они думают, что у меня чая дома нет?». А он смеется, объясняет, что меня «приняли» – налили чифиру и хлеба дали.

Иногда я строже отношусь к прихожанам, чем к заключенным. Как-то приехал к отцу Кириллу, говорю: вот так и так, за убийство по канонам 20 лет до причастия не допускают, как быть? Он меня вразумляет: «Они и так наказаны. А если мы будем такие запрещения делать, то вообще их потеряем. Закон по нужде применяем бывает».

Вот только не венчаю я заключенных. Раз в Бежецке повенчал одну пару, да и то потому, что они уже давно женаты были, имели детей. В колонии ведь многие знакомятся по переписке, и даже в брак вступают, только чаще всего такие браки быстро распадаются. Таких не венчаю, хотя и просят меня об этом. Венчание – это таинство, и нельзя к нему легкомысленно относится.

Возрождение храмового комплекса

Храмовый комплекс в Завидове

Звонница у нас самая большая в Тверской области. Наверное, и в России, если не брать в расчет крупные монастыри. Ее вес 11,5 тонны. Двенадцать колоколов. Благовестник – 5100 кг, отливали в Тутаеве братья Шуваловы. Владыка освящал колокола. Потом купол поднимали, на него пошло сусального золота 40 кг. За три месяца возвели 51 метр.

Храм Троицкий обезглавлен был под карниз. Стены забелены, кругом битый кирпич, мусор. Мы потом тракторами пятнадцать тележек дряни всякой вывезли.

Когда мы просили храм нам передать, то слышали: «А зачем вам два храма, один в аренду сдавать собираетесь?» Я отвечал: «Предки строили, значит, знали, зачем два храма». Но Господь все управил. Начали восстанавливать. Когда там, где решеток не было, вынули рамы, вдруг потянуло сквозняком. Вижу: как будто пленка отлетает с росписи, и Спаситель с укором смотрит. У меня слезы так и потекли в два ручья. На 80 % сохранились росписи! Храм 1778 года, до этого на его месте 200 лет стояла деревянная церковь.

Крыша у храма плохая была. Мы вызывали архитекторов-специалистов. Они изучили свод, укрепили железными полосами, потом установили купол облегченный – 40 тонн. Все выдержало. Промысл Божий: Ванин направил в Завидово денежный ручеек со всей России. И за год и десять месяцев все выросло буквально на глазах.

У нас человек сто трудилось на восстановлении. Жители местные участвовали: они пруд перед колокольней расчистили. Власти, когда увидели, какими темпами все преображается, стали чинить препятствия. Я попал в немилость, стал врагом номер один.

Глава района попросил два миллиона за землю, на которой храмы стоят. Наша позиция была: не платить ни копейки. Ведь это наша родная закладная церковная земля. Да и не стоила она тех денег. А на меня стали разные бумаги писать, бандитом обзывали, архитектурный надзор натравили. Требовали прекратить стройку. Отвечаю: «Нет, если прекращу, то ничего не сделаю».

Освящали в 2004 году на Троицкую родительскую субботу. Освящали наш владыка – архиепископ Тверской и Кашинский Виктор, архиепископ Новгородский и Старорусский Лев, архиепископ Белгородский и Старооскольский Иоанн.

А 29 июня приезжал сам Святейший Патриарх, осмотрел комплекс и спрашивает: «Кому будем служить молебен?» Я говорю: «Как благословите», и принес из Успенского храма мироточащий Тихвинский образ Божией Матери. Эта икона – точный список с той, что как раз в то время была возвращена из Америки. Мне ее прислал один знакомый, живущий в Испании: ему Матерь Божия на сердце положила, что хочется Ей в Россию вернуться. Когда я Патриарху рассказал про икону, он наказал нам ее беречь. Я показал, где что построили, провел к могиле митрополита Алексия. Святейший, еще когда управляющим делами Московской Патриархии был, заезжал к ней, потом, будучи уже патриархом, три раза посещал. И когда бывал, всегда служил на могиле литию.

Отслужили молебен. Патриарх приложился к иконе, сказал слово, потом спрашивает: «А чья это земля?» Говорю: «Наша». Он: «Точно наша?». «Да, вот отсюда и до дороги. Правда, полтора года повоевать пришлось, но теперь наша», – отвечаю.

Святейший Патриарх был очень доволен, пробыл больше протокольных четырех часов. Я смотрел на него и видел его искреннюю радость за Церковь, за то, что Господь такие дела творит.

Слава Богу за все

У нас с матушкой трое дочерей, уже взрослые. Старшая замужем за священником. Подрастают внуки.

Богу я благодарен за все, что у меня было в жизни. Вот я просил болезнь и получил ее, но знаю, что если бы не стал священником, то давно бы меня на этом свете не было.

А больше всего благодарю Бога за то, что Он дал познать Себя.

Православие.Ru