Миф о паровозе

Сергей Худиев

Но за негодованием на консервативную (в этом отношении) политику государства стоит определенное верование, популярное у нас в некоторой среде.

Это миф о линейном прогрессе. Согласно этому мифу человечество более или менее поступательно движется от плохого к хорошему, и люди вообще делятся на прогрессистов — которые по мере сил помогают этому движению к лучшему миру, и консерваторов, которые цепляются за старое. Есть те, кто зовут нас в светлое будущее, где построены чудо-города и цветут сады, и есть те, кто хотят утащить нас в проклятое прошлое — где невежество, грязь и угнетение. Те из нас, кто застал владычество коммунистической идеологии, хорошо помнят, как этот миф преподавался в школах и ВУЗах, и, конечно, авангардом прогресса, и надеждой человечества был СССР. С падением СССР изменилось восприятие того, кто, собственно в авангарде — вернее, вернулось традиционное для российской интеллигенции почитание «передового Запада» - но миф сохранил ряд своих традиционных черт. В частности, враждебность по отношению к религии, которая прочно ассоциируется с силами, противными прогрессу.

Этот миф, как и положено мифу, не столько описывает реальность, сколько задает систему ценностей и интерпретаций. Он диктует людям, как оценивать те или другие события. В США гомосексуальное сожительство уравняли в правах с браком — прогресс, замечательно, наш паровоз вперед летит. В России запретили оскорблять религию, да гомосексуальных «просветителей» решили не допускать до детей — кошмар, силы реакции подняли голову, мракобесы не пускают нас в светлое будущее.

Одна из проблем этого мифа — под него очень сложно подогнать реальную историю. Наблюдался ли у нас линейный прогресс с 1913 года по 1923? А по 1933? А по 1943? Человеческая цивилизация вовсе не движется по ровной дороге прогресса; более того, некоторые исторические тенденции, которые считались «прогрессивными» в последствии отказывались прогрессивными примерно в том же смысле, в котором говорят о прогрессирующем раке. Коммунизм — самый масштабный, но далеко не единственный пример. Национал-социализм, который справедливо рассматривается как провал в дремучее, дохристианское еще варварство, опирался на расистские теории, которые в конце XIX — первой половине XX веков считались научным мейнстримом. Это сейчас измерения черепов воспринимаются как дикость — а тогда краниометрический циркуль был инструментом вполне прогрессивной науки, которая ранжировала расы по степени их перехода от животного к человеку. Такая практика, как стерилизация неполноценных — до нацисткой Германии прочно утвердившаяся во вполне приличных демократических странах вроде США или Швеции — тоже рассматривалась как «научная», а протесты консервативных христиан против нее отлично вписывались во все тот же миф борьбы «мракобесия» с «прогрессом».

История человечества знает упадок и разрушение великих цивилизаций, провалы в глубокую дикость и варварство, массовое одичание — так что думать, что любые новшества означают «прогресс» в смысле улучшения, было бы чрезвычайно наивно.

Верующие в «передовой Запад» очень любят высмеивать предполагаемую веру своих оппонентов в «тлетворный Запад». На самом деле, какого-то единого «Запада», «передового» или «тлетворного» просто не существует. Недавно я видел фотографию — участник гей-парада, немолодой обрюзгший мужчина, нарядившиеся в женское белье и покрытый вагоном грубого макияжа, кокетничает на фоне готического собора. Запад гей-парадов и Запад готических соборов — это два разных Запада, причем находящихся между собой в непреодолимом конфликте. Сотни тысяч французов, выступивших против усыновления детей однополыми парами — это тоже Запад. И консервативные католики — члены самого древнего существующего в Западной Европе института — это тоже Запад. И именно этот Запад, Запад соборов — подлинный. Это Европа Джотто и Баха, блаженного Августина и Фомы Аквинского, створчатых алтарей Мемлинга и ораторий Генделя. Тот «передовой Запад», которым бредит наша либеральная интеллигенция, это порча, разъедающая эту, подлинную Европу.

И это очень серьезная порча. Сравнения с большевизмом тут могут быть и чрезмерными, и в чем-то просто неверными, каждая историческая ситуация уникальна. Но некоторые параллели просматриваются — антирелигиозность, антисемейность, и пока плавный, дрейфующий, но отход от тех прав и свобод, которые Запад так долго считал фундаментальными, и прежде всего, свободы вероисповедания.

Кто бы мог подумать еще недавно, что в Британии — этом оплоте свободы и права — католические агентства по усыновлению будут закрывать за отказ отдавать детей в однополые пары? Кто бы мог представить, что в США христиан будут принуждать оплачивать аборты? Кто бы мог ожидать торжества идеологии, для которой сама вера в то, что «Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их» является ненавистной, а попытки действовать исходя из этой веры — преступными?

То, что наши либералы оценивают в западной жизни как «прогресс», многие люди на самом Западе оценивают как прогрессирование тяжкой, и, возможно, смертельной болезни. Болезнь, которую ее носители полны решимости навязать всем остальным — и Россия сталкивается с огромным давлением со стороны мировых либеральных элит. То, что у нас сказали этому давлению «нет» - это очень обнадеживающий признак. Россия оказалась на стороне подлинной Европы — Европы соборов, а не гейпарадов.

Будет ли паровоз «прогресса» лететь дальше, вплоть до поглощения Запада другими, более жизнеспособными цивилизациями, или маятник качнется в обратную сторону, мы пока не знаем. Мы только знаем, что у нас тут уже было семьдесят лет «прогрессивных» социальных экспериментов, и свой лимит на эксперименты мы уже израсходовали. То, что государство обращается к защите того, что составляет фундамент любого жизнеспособного общества — религии и семьи — обнадеживающий признак здравомыслия.