«Во всем виноват Фома»

Автор картины: Нико Лежава

4 января 1999 года.

Расписал черной краской под колючую проволоку стены, двери, окна – чтобы никто меня не беспокоил! Хотя не сомневаюсь, никто и не собирается нарушать мой покой. Никому я не нужен. Никто сюда не придет и не сунется ни за какие коврижки. Ведь я мизантроп, и к тому же моя квартира кишмя кишит туберкулезными палочками! Но с сегодняшнего дня этим формальным забором из колючей проволоки я отгородился от внешнего мира по собственному решению! И эта запись в дневнике предназначена не для кого-то там, а фиксирует мое нынешнее душевное состояние, с тем, чтобы через несколько дней я смог это перечитать и наконец выяснить – в здравом ли я еще уме или уже спятил.

Сегодня 10 января.

Перечитал запись от 4 января, но определиться так и не смог. Впрочем, мое душевное состояние уже не имеет существенного значения. Чувствую, надо мной нависла еще большая опасность – я отхаркался кровью! Там, где-то в глубинах моих легких, начали лопаться капилляры. Это значит, что начался процесс распада, и когда он достигнет артерии, я могу за минуту изойти кровью! Так что мне без разницы, как умру – в полном уме или в бреду!

Я должен жить сегодняшним днем! Так. Что мне сегодня нужно? Насчет еды грех жаловаться – имеется немного водки и шмат дешевой колбасы. Что касается тепла, то в моем доме – его изрядный дефицит. С тех пор как страну заколбасило, и чуть ли не в первую очередь раздолбали систему центрального отопления, я водрузил в доме жестяную печку, вытянул на улицу трубу и принялся жечь всё подряд. Вчера ночью, когда чуть не окочурился от холода, пустил в ход старые ботинки, резиновый коврик и красную клизму, завалявшуюся с бабушкиных времен. Ну да, чтобы с часок погреться, я окутал клубами черного дыма чуть ли не всю округу. И мне по барабану! Все эти люди мне до лампочки!

А сейчас сижу, уставившись в паркетный пол. Паркет сосновый... Местами дощечки так заманчиво бугрятся, что ими так и хочется покормить печку! Ума не приложу, каким образом до сих пор сберег его! Если вряд ли дотяну до весны, то зачем сдался мне этот паркет?! Но... Какая-то неведомая сила не дает мне этого сделать – сжечь пол... Да ладно там... Будь что будет... Так вот, если этот пол обойдет участь сожжения, то я непременно оставлю завещание, чтобы мою могилу увенчали паркетной дощечкой вместо камня!

16 января.

Весь день как труп валяюсь в постели... Сначала представил себя на визите у какого-то врача. Как будто ввалился к нему в кабинет с вопросом: «Дотянут ли до моей смерти мои изрядно обношенные кости и шкура?». «Ну конечно! До смерти непременно дотянут!», – последовал обнадеживающий ответ. Это меня успокоило.

Затем побывал на собственной панихиде: лежу себе и смотрю на тех, кто на меня таращится; вижу тех, кто меня больше не видит – и мне все по барабану!

P.S. Отсюда вывод – я спятил!

2 февраля.

Сегодня опять отхаркивался кровью...
День рождения на носу – тридцать стукнет. Прожил большую часть своей жизни и, с моим шатким здоровьем, вряд ли дотяну до шестидесяти.

11 февраля.

Вчера был мой День рождения...

Не то чтобы гостей, но и себя видеть не желаю!

Почему я так невзлюбил род человеческий? Даже вспоминать об этом не хочу, но и забыть никак не могу, при всех своих стараниях... Как предали и использовали меня самые близкие, как я себе воображал, люди! Ну почему даже дикий зверь может быть достойнее человека?! Впрочем, что это я требую от других, когда и сам еще тот пройдоха!!!

12 февраля. Рассвело... Стемнело!

13 февраля «----------------------».

20 февраля. Депрессия отступила.

1 марта. Вопреки привычке спать допоздна, я проснулся спозаранку от ощущения гложущего голода (было десять утра), натянул одежду и выпихнулся на улицу... Утро ожалило ледяным холодком. Но голод гнал вперед. Мир взбесился – даже за кусок хлеба можешь загреметь за решетку! Нет, в тюрьму не смогу! Самое страшное в тюрьме – это то, что у человека отнимают личное пространство, там все – лицом к лицу! Что-то надо сообразить, а то от голода недолго и в мусорный бак залезть! Ноги сами понесли в знакомый «маркет». Сколько раз покупал я там водку, пиво, колбасу, хлеб и ни разу взаймы! Владелец «маркета» сам стоит за прилавком, на подмоге у него одна девчонка (чуть не вырвалось «стерва», но она этого не заслуживает, чего напраслину возводить на порядочного человека). Так вот, я о владельце «маркета». Мысленно я окрестил его «духанщик»; вот только почему, затрудняюсь ответить. Вообще «духанщик» больше ассоциируется с забегаловкой, но не магазином. Я не помню ничего плохого с его стороны, но сейчас главное то, что ему предоставляется возможность увидеть мое истинное лицо. Почему бы ему не отпустить мне в долг хлеба и немного колбасы?!

Зайдя в «маркет», я сначала одарил улыбкой «духанщика», затем его помощницу, а затем, кажется, несколько бестактно выдал:

– Дайте хлеба... В долг!

Прежде, чем получить ответ, я успел подумать, надо было бы уточнить, что хлеба нужно одну буханку (это с тем, чтобы упростить «духанщику» акт милосердия). Но... Я не успел внести коррективы в просьбу, так как «духанщик» сразу спросил, – сколько?

Я не оплошал: «Четыре... лучше пять!».

Он выложил передо мной пять хлебов, добавив с улыбкой: «Гостей ждешь?».

– Да. Гости...

– Что еще? – деловито поинтересовался «духанщик». Он явно не издевался. «Колбасу, вот эту. Самую большую». Но когда он предложил мне различные консервы, я немного растерялся и онемел. Положил мне и сахар, и масло, и сыр, и даже кофе. Посчитал продукты... Я пообещал через неделю вернуть долг. Он одобрительно кивнул, и мы расстались.

Я дома. Можно сказать, обожрался. А теперь валяюсь в постели и думаю: «Духанщик» или свихнулся или тут что-то не так! Может, он старый товар спихнул?! Но кому? Мне?! Бред! Он не оставляет впечатления наивного человека. Будь что будет! Плевать, – главное, у меня еды навалом! Запрусь и даже носа из дому не высуну! А через неделю, когда придет время отдавать долг, кто его знает, что произойдет! К тому времени, как в той поговорке – или осел сдохнет, или его хозяин! К тому времени, если не сдохну я, сдохнет, наверное, «духанщик»! Или наступит конец света, и всем кранты!

8 марта.

Конца света не случилось... А я провел всю неделю в его ожидании. Сегодня «духанщик» ждет возвращения долга – но у меня нет денег! Вдруг «духанщик» дал дуба? Тогда и конец света вполне можно отменить. Нет, «духанщик» должен жить – у меня опять хоть шаром покати, и я голоден как собака! Схожу, вызову жалость... Нет, наоборот, буду казаться бодрым и независимым! Уверю его, что выхожу на работу и верну долг в конце следующей недели.

Временно прекращаю запись – посмотрим, смогу ли я и на этот раз обвести «духанщика»»?

P.S. Вечер...

«Духанщик» определенно спятил! Мне даже не пришлось применять никаких усилий, чтобы его облапошить. Выложил передо мной больше, чем в прошлый раз, продуктов и улыбнулся... Я тоже одарил его улыбкой.

10 марта.

Сегодня вынужден был выйти в город... Прошел мимо Дворца правительства. Оппозиция и власти опять сцепились в мертвой схватке – пытаются шумом заглушить шум! То, что они принимают за демократию, на самом деле зерно, из которого рано или поздно вылезет анархия! Пора бы уже выйти на арену кому-нибудь посильней и посолидней, чтобы развести стороны и взять инициативу в свои руки. Вот так: Вперед коли, назад коли! И еще, и еще!.. До тех пор, пока в толпе не уляжется зуд политиканства!

P.S. Приказываю: запретить в масштабах страны любые скопления народа, беседы и думы о политике!

Подписываю заявление: ФИО, подпись, дата.

11 марта.

Быть войне! Быть страшной войне!

И горе тому, кто не знает, что такое война!

Двойное горе тому, кому есть что терять!

Как участнику войны в Абхазии, мне довелось и пороху понюхать, и терять мне нечего! Недавно рылся в своих старых дневниках, хотел просмотреть записи про войну. Их оказалось негусто. Я был добровольцем и в связи со своим решением черкнул: «Подумал, может, я боец, повоюю на войне! Но и война мне обрыдла... Вот и вернулся...».

Что есть война? Суть войны – в словах лежащего рядом в окопе корефана, который вдруг вскричал: «Кто бы мог подумать, что когда-то мне придется охотиться на людей...» До войны корефан был учителем в средней школе.

13 марта

Никак не могу заснуть.

Лежу и думаю. Вокруг одни плуты, лжецы и очковтиратели! Делают вид, что все время по жизни движутся вперед! На самом же деле вертятся по замкнутому кругу.

Апокалипсис неизбежен! Заметьте, в наше время не человек отражается в зеркале, а наоборот, зеркало показывает ему, каким он должен быть! Вот если бы представилась возможность отобразить коллективный лик человечества в какой-нибудь общей формуле, то она будет пропорциональна абсурду! Ведь сам абсурд стал сутью мироздания! Поскольку вокруг другого порядка больше не существует. Абсурд совместил в себе функцию всеобщего миропорядка! Ну разве не смех, когда с использованным носовым платком какой-нибудь поп-звезды носятся как с ценностью! И ценность этого платка увеличивается в разы, если звезда к тому же в него и смачно высморкалась! И от этого позорного факта человечеству не отвертеться, поскольку этот срам стал выше человечества, он правит миром! Так что, каким бы прочным не казался некоторым свой могучий, блестящий корабль, настанет час, когда и его поглотит океанская пучина.

15 марта

Автор с семьей

В «маркет» зайти я не осмелился; встал поодаль, словно кого-то поджидая по делу и, разумеется, так, чтобы «духанщик» меня засек. Я правильно рассчитал: он меня заметил и замахал руками, подзывая к себе. Волоча ноги, я направился к нему, механически подбирая слова, что жду знакомого, который должен вернуть мне долг. Но очутившись в «маркете», я не смог выдавить ни слова. В знак приветствия просто кивнул головой и застыл.

Он с улыбкой поздоровался со мной за руку и справился о моем здоровье.

Я коротко ответил – кашляю!

Он предложил мне визит к его знакомому врачу... И так в разговоре набил мне снедью два полиэтиленовых пакета и добавил в придачу бутылку дорогого марочного красного вина. У меня слова застряли в горле... Это от него не ускользнуло, и он, похлопывая меня по плечу, выпроводил из магазина, посоветовав, ни о чем не печалиться.

А сейчас я уже дома.

Ничего не знаю! А если и знаю, то только одно – сейчас наемся до отвала! И за «духанщика» тост подниму... Нет, не за «духанщика», за Фому! Человека, которого я упоминал как «духанщик», зовут Фома.

16 марта

У меня появилось желание что-то написать в дневник... Но что? Как назло, ничего не происходит. Представил, что меня награждают Нобелевской премией – попросили, чтобы я ознакомил общественность с моей биографией! Разумеется, господа, расскажу о себе, мне нечего скрывать.

Автобиография:
Родился... Вырос... Никогда не имел учителя и никому не сгожусь в учителя! Придет время, умру.

17 марта

Наконец, рассвело... Всю ночь меня изводил кошмарный сон, как будто я был слепоглухонемым!
И еще я хочу сказать, что ощущать собственную беспомощность и страшновато, и как-то заманчиво, что ли!

22 марта

Уже неделя прошла с тех пор, как я последний раз видел Фому, снабдившего меня дарами. Я должен как-то его отблагодарить. Вот только как? От отца остались старинные часы на серебряной цепи... Ума не приложу, каким чудом уцелела у меня эта ценная вещь! Хотя, если честно, часы ценны не столько как вещь, сколько как напоминание о моей прошлой безоблачной, счастливой жизни! Этим часам у Фомы будет лучше, нежели у неблагодарного отпрыска их бывшего владельца! Решено – отдаю часы Фоме!

P.S. Случилось то, чего я вообще не ожидал. Подарок мой Фоме понравился, но только он вернул часы обратно, наказав беречь как зеницу ока! И когда он нагрузил меня очередной партией снеди, я не выдержал и спросил, чем я смогу отблагодарить его за все сделанное мне добро. Ответ был сногсшибательный: когда буду ставить в церкви Богу свечу за свое здравие, вспоминать и его!

Я ответил, как есть: «В церковь не хожу!».

Он снял со стены маленькую, отпечатанную на тонкой типографской бумаге репродукцию иконы, и бережно передал мне со словами: «Твое благополучие можешь доверить и Ей» (о себе он больше не упоминал)! Я поблагодарил и отправился восвояси. В иконах я вообще не разбираюсь, но эту узнал легко. По-моему, в природе нет такого христианина, который бы не узнал Богоматерь.

Можно сказать, день благополучно подошел к концу. Хотя есть определенное обстоятельство, что создает мне душевный дискомфорт. Дело касается иконы на тонкой бумаге, которую вручил мне Фома, и которая поселилась со мной в моих «владениях». Знаю, это очень деликатная тема и поэтому воздержусь от излишних комментариев. Но я очень надеюсь, что ощущение того, что в доме появился некто, чьи глаза всюду следуют за мной и везде меня фиксируют, когда-нибудь развеется!

Поместил икону на почетном месте в стеклянном шкафу, откуда обозревается почти вся комната... И даже осенил себя крестом.

Все! Ложусь спать.

23 марта

Рассвело...

Едва продрал глаза, как взгляд упал на икону – она внимательно смотрела на меня... Фиксировала! Я видел, что это были любящие, доброжелательные глаза, но поскольку я человек беспорядочный, то от этого взгляда мне стало не по себе. Эти глаза меня явно грузили, хоть я и пытался себя убедить: «Подумаешь, какая-то тонкая бумажка!». Но где-то в глубине души, к своему ужасу, я понимал, что эта «тонкая бумажка» была намного живее меня.

Я попытался было заснуть... Но ничего не вышло.

Я встал, второпях оделся и выскочил на улицу. Но вместо того, чтобы обрести покой без этой иконы, заметался еще больше. Я стал корить себя за малодушие, что из-за непонятно чего стал чуть ли не беженцем или вынужденно перемещенным лицом! Присел на длинную лавочку на краю улицы и принялся разглядывать многочисленных в этот час прохожих. Школьники торопились в школу. Я пытался представить их в возрасте степенно ступающих пожилых людей. Потом – через сто, когда почти все они будут уже в другом, неведомом нам, живым, мире...

Странно...

Всю жизнь живу без Бога... И ничего не боюсь, даже дьявола! Почему?! Хотя кто его знает, не боюсь ли? А если не боюсь, то тогда почему меня бросает в мелкую дрожь один только вид ночного кладбища? Хотя знаю, что кладбище отнюдь не дьявольские владения, и мертвые, пусть и глубокой ночью, не бросятся за мной в погоню. Но я боюсь его, и не только его... Вообще, боюсь всего неизведанного и потустороннего!

Вон, испугался даже иконы, вместо того, чтобы испытать к ней любовь! И если я выделил ей самое почетное место в моей квартире, это вовсе не означает, что у меня к этой бумажке особые чувства!

Трус! Слабак! Дрейфло! Просто слов не хватает! Хлюпик! Даже выдержать зубную боль не хватает у меня сил и терпения!

Улица еще больше нагрузила. Решил вернуться домой.

Теперь сижу на стуле напротив иконы и разговариваю – то ли с собой, то ли с иконой, которая, считай самозвано, проникла на мою территорию. А я только на своей территории могу быть тем, каким являюсь на самом деле, делать то, что мне заблагорассудится – браниться, материться, ходить на ушах и, если угодно, надевать себе на голову мусорное ведро! А теперь я вынужден сдерживать себя, чтобы считаться со своей незваной гостьей! Повторяю: я и не сомневаюсь, что эта икона добрая, и она желает спасти людей от погибели, но проблема во мне, а не в ней! Икона принесла свет во тьму, а я в этом свете стал выглядеть еще грязнее и зловоннее, причем настолько, что сам стал задыхаться от собственной нечистоты!

Я привык к своему прежнему состоянию и не намерен ничего менять! Да и сил у меня нет! Ведь бывает же, когда лекарство может обратиться ядом больному, организм которого не принял этого лекарства.

Ничего не поделаешь, мы с иконой должны как-то разделить территорию, чтобы не мешать друг другу. А поскольку квартира однокомнатная, кому-то придется переехать на кухню! Я там не помещусь, во-первых, потому что парень я габаритный, и на кухне мне будет тесно, ну а, во-вторых, я раньше поселился в этой квартире! Так что решено – мои извинения всем (и, в первую очередь, иконе) и... сей же момент приступаю к действиям.

P.S. Икона переместилась на кухню. Надеюсь, сегодня больше ничего существенного не произойдет.

24 марта

(Ещё не рассвело, на улице темень).

А во всем виноват Фома... Перевернул мне всю жизнь!

Всю ночь провел в диком кошмаре. Самая жуть, которая мне привиделась – гигантская страшная птица. Как только она ко мне приблизилась, то до удушья потрясла своей зловещестью, наряду с пугающими, чудовищными размерами. Она вцепилась мне в горло и сжимала его до тех пор, пока я в диком ужасе не скатился с постели. Нет! Я больше не в силах этого переносить! Как только рассветет, верну Фоме икону! Я и сейчас могу избавиться от нее – вышвырнуть в окно! Но если честно, уже побаиваюсь. Если до сих пор меня одолевали только бесы, то после этого в войну со мной могут вступить и ангелы!

Хоть бы скорее рассвело, и Фома открыл свой магазин!

Надо же! Что он со мной сделал?! Ничего мне больше от него не надо! И долг ему верну! Продам этот дом и верну! На кой мне этот дом! К тому же весна пришла... Могу уже и на улице перекантоваться бомжем! Хотя почему бомжем?! На оставшиеся деньги сниму маленькую комнатушку и не буду отказывать себе в жратве! А когда наступят холода, то обладатель моей болезни к тому времени, надеюсь, уже сыграет в ящик! Только бы побыстрее рассвело!

Кажется, светает? Да. Уже забрезжило! Но пока Фома доплетется до своего магазина! Не Фома, а «духанщик»(!) – как раз эта кличка ему подходит! Я нервно отсчитываю время, вышагивая по комнате.

Прошел час.

Прошел еще час. Пора к «духанщику». Вот только икону с собой прихвачу...

На кухне я обомлел. Не знаю, каким образом, но икона была вся в масле! Откуда здесь было взяться маслу?! Я как подкошенный рухнул на стул – только этого не хватало мне для полного счастья!

Когда я немного отошел, то испытал странное ощущение – от незнакомого мне аромата, который, кажется, стремительно разливался по квартире. У меня вдруг мелькнула мысль, что масло, проступившее на иконе, на церковном языке может называться миро, а значит, икона замироточила?! И где произошло чудо?! В моей грешной квартире?! Я в панике заметался, затем собрал себя в кулак, сообразил бережно поместить икону в чистый одноразовый полиэтиленовый пакет и рванул к Фоме... Не ругаться.

А сейчас я опять дома... Икона опять в моей комнате на прежнем почетном месте. Я совершенно обессилел – ни писать не могу, ни думать. В ушах стоит громовой голос Фомы: «Да ты у нас боголюбимец!»

25 апреля

Прошел месяц с тех пор, как в моем доме чудесно замироточила икона Божией Матери. С тех пор столько всего произошло, что существенно изменило мою жизнь. В первую очередь, я опять стал общаться с людьми. Весть о мироточащей иконе разнеслась молниеносно, и дом заполнился верующими. Сначала я чувствовал себя не в своей тарелке. Во-первых, гости, не успев прийти, сразу приступали к молитве, а поскольку я не умел молиться, то всегда стоял в углу комнаты, как бедный родственник и немой свидетель, а во-вторых, стал стесняться своего художества в виде проволоки на стенах, окнах и дверях. Ну, с окон-дверей снял кое-как ацетоном, а со стенами не вышло. Хорошо еще, что паркет уцелел! Постепенно к гостям я привык. Кажется, этому поспособствовало еще и то, что верующие, как сговорившись, стали приходить с разными подношениями, все больше с продуктами. Иногда с деньгами. Словом, если прошлый месяц я был на иждивении Фомы, то этот последний месяц «держала» меня икона.

За это время произошло еще одно знаменательное событие. Фома все-таки уговорил меня обследовать легкие у своего знакомого врача. Случилось то, во что и сейчас верится с трудом – у меня не обнаружилось туберкулеза! Несмотря на симптоматические признаки этой болезни, – кровохарканье, постоянная низкая температура, общая слабость организма, кашель – ни рентген, ни анализы не подтвердили наличия бактерий туберкулеза. Как пояснил врач, человеческому организму периодически свойственны все эти признаки, но отнюдь не всегда они – показатель страшного недуга. Что же касается кровохарканья, то это, возможно, вызвано другими причинами. Я буквально онемел от неожиданности. Мое молчание врач воспринял как радость, но когда я, придя в себя, принялся допытываться, означают ли эти результаты, что в прошлом у меня вообще не было недуга, он взорвался: «Молодой человек, вы были бы рады обнаружить у себя эту болезнь?!»... «Что вы, радости бы мне это не доставило!»...

Я, натянуто улыбаясь, поблагодарил врача и, поджав хвост, убрался восвояси. Больше всего мне стыдно было появляться перед Фомой – здоровый, как бык, амбал так распустил нюни!

И почему я вбил себе в голову эту болезнь? Но это был не бред! Один из моих друзей детства умер от туберкулеза. Слиняв из тубдиспансера из-за невыносимых условий содержания, он напросился пожить ко мне, – как оказалось, как раз тогда, когда дни его практически были сочтены – и скрыл от меня всю опасность своего состояния. А когда я осознал всю серьезность его (и моего) положения, он смекнул, что я понял, и тихо (причем без всяких благодарностей), по-английски, съехал с моей жилплощади.

Меня обуял страх. Потом он вроде притупился, но когда позднее у меня обнаружились признаки туберкулеза (к тому же и жизнь пошла вверх тормашками), я на все махнул рукой.

Я, наверное, никогда не поверю в то, что у меня не было туберкулеза! И поскольку я сегодня избавился от страшной немощи, то это только и только бесконечная милость и благодать человеколюбивого Бога и мироточивой иконы Богоматери, которую подарил мне Фома! И это для меня не подлежит сомнению! Хотя для кого-то это всё, может, иначе! Все, я больше не намерен возвращаться к теме туберкулеза!

Утро.

Пора в магазин к Фоме.

Да, правда. Я работать начал – подсобным рабочим в магазине. Помогаю Фоме, однажды даже у прилавка стоял. И... Сблизился с Еленой. Елена – это та девушка, что работает у Фомы. У меня к ней какое-то особое отношение. Вот только не знаю, как ей это мое расположение, и поэтому не решаюсь внести в наши отношения нечто такое, что может повредить уже имеющемуся. Пусть это пока остается моей маленькой тайной. Кто его знает, может Елена уже и её разгадала, когда однажды, увлекшись беседой с покупателем, вдруг уловила мой настойчивый взгляд? На ее лице мелькнула растерянная улыбка, но все это так мгновенно произошло, что я не совсем уверен.

Так который час? Кажется, я опоздал. Вечером непременно вернусь к своей записи в дневнике.

Я уже дома... Поздний вечер.

Неожиданно для меня Елена сегодня на работу не пришла, но день все же завершился потрясно! Я с утра, как потерянный слонялся по магазину, но принципиально не интересовался у Фомы о причине отсутствия Елены. А поскольку и он не обмолвился ни словом (явно ожидая моего вопроса), то я подумал было, что он её рассчитал... Наконец, к концу дня все разрешилось, Фома опять проявил великодушие и первым заговорил о Елене.

Оказывается, она заболела гриппом. Фома полушутя-полусерьезно заметил: «Я хоть по телефону справился о здоровье Елены. А что ты будешь делать, если даже телефона сотрудницы не знаешь?»

– Схожу и проведаю! – брякнул я.

– Ну-ну! Было бы неплохо, – он снял с полки две плитки ее любимого шоколада и с улыбкой протянул мне. – Одна от меня, другая от тебя. Я все больше и больше убеждаюсь в том, что этот человек послан Богом для моего спасения»…

По дороге я очень нервничал. Вот подъезд, этаж, отыскал на площадке ее дверь и ткнул пальцем в звонок.

Динь-динь-динь... Тук-тук-тук... (Последнее – стук моего сердца).

Дверь открыла мать Елены. При виде незнакомого человека женщина слегка напряглась и вопросительно взглянула на меня, словно пытаясь угадать, кто это – слесарь-контролер газовой службы или электрик? Я обратился к ней по имени, благо знал, что ее зовут Виола, и так вежливо справился о здоровье членов семьи, не забыв добавить, что я работаю с ее дочерью, что она чуть ли не на руках внесла меня в квартиру. «Детка, у Елены температура, она, кажется, заснула. Ничего страшного, я ее разбужу». Хозяйка провела меня в гостиную и, извинившись, поспешила на кухню, чтобы не убежало молоко, пообещав через минуту вернуться.

Я огляделся и после моего однообразного, серого жилья, почувствовал себя чуть ли не в параллельном мире – счастливом и гармоничном. Испытал не то, чтобы экзотическое, а, казалось, навеки забытое, ощущение семьи. Вокруг царил идеальный порядок, каждая вещь занимала свое строго отведенное ей место. Но, несмотря на бросающуюся в глаза идеальную строгость, по комнате растекалось удивительно благодатное тепло. Как бы это объяснить: упади здесь температура ниже нуля, холода все бы равно не почувствовалось.
Я вдруг бросил взгляд на едва приоткрытую дверь соседней комнаты, и меня неудержимо потянуло туда заглянуть. Я изо всех сил вытянул шею в том направлении и увидел то, на что, уверяю, не надоело бы мне смотреть на протяжении всей моей жизни – на софе, прямо в одежде, свернувшись калачиком, спала моя слегка растрепанная «спящая красавица». Спящую Елену наверняка ни один посторонний глаз не видел. Видеть ее такой мог только тот, кто был с ней с самого рождения, либо тот, с кем она навеки свяжет свою жизнь!

Послышалось шарканье. Это Виола возвращалась из кухни. Я молниеносно, со скучающим видом, углубился в кресло, тем не менее, показывая, что я здесь немного освоился. Как только я прижался к спинке кресла, в руки мне упала кукла, которая сидела на изголовье. Как объяснила мама, эту любимую куклу детства Елена обожает до сих пор. Она с улыбкой поставила на стол поднос с чаем, вареньем и печеньем. Справилась о Фоме, о делах в магазине. Я кратко, механически отвечал на заданные вопросы, большей частью ограничиваясь лаконичным «да» и думая совершенно о другом. С полок на меня смотрели детские куклы Елены. Она сохранила даже свои любимые игрушки! А я?! Профукал всю свою жизнь! Ну, если не всю, то солидную ее часть – наверняка! И кто знает, что со мной будет дальше?
Пока гостеприимная хозяйка раскачивалась разбудить дочь, Елена проснулась и, протирая глаза, объявилась перед нами. При виде меня она удивилась, но не подала виду. Почувствовал я и ее радость. Я торжественно передал ей шоколадные плитки и привет от Фомы. «Ооо!» – промурлыкала Елена и взглядом попросила мать оставить нас одних.

Виола с деловитой улыбкой вышла из комнаты. Елена поплотнее прикрыла дверь за матерью и опустилась в кресло напротив. Нависла какая-то неловкость. Легкий треп стал неуместным, а для насущных тем пока еще мы были недостаточно близки.

Чтобы как-то разрядить обстановку, Елена с шумом подвигала мне то чайную чашку, то предлагала попробовать варенье. Потом сказала, что ненадолго оставит меня одного, – под предлогом, что приведет себя после сна в порядок. Она уже приподнялась с кресла, но я, испуганный тем, что она меня покинет хоть и на минуту, выдал от всего сердца, что не надо приводить себя ни в какой порядок, что она красивая и без этого! Елена пристально посмотрела мне в глаза, которые сказали ей больше, нежели бы я смог высказать все словами. Это было мгновение, когда мы предстали друг перед другом с до предела оголенными чувствами. И впервые с момента нашего знакомства, я почти реально ощутил, с кем будет связана моя жизнь! Я набрался смелости подойти к ней обнять и поцеловать. Чуть позже, когда улеглось волнение, Елена, пытаясь до конца разрядить атмосферу, улыбнулась: «А не боишься заразиться гриппом?». На что и я ответил шуткой, что на сдачу могла бы получить и туберкулез.

Уже далеко за полночь... Вокруг стоит глубокая тишина. Мне трудно смотреть на икону, ведь всю благодарность Божией Матери можно выразить только молитвой.

1 мая

Я и Елена в моем доме... мои извинения, в нашем доме (!) измеряем стены, чтобы выяснить, сколько рулонов обоев потребуется на то, чтобы скрыть за ними намалеванную мной «колючую проволоку».