Робик приехал!

Тбилиси. Фото: Келленбергер

– Робик приехал! – вопила в трубку Бела вне себя от радости.

Робик Б. – это наш однокурсник. 20 лет назад он уехал в Европу. В настоящее время живет в Германии. За эти годы пробил себе гражданство, в совершенстве освоил немецкий и заимел чистую высокооплачиваемую работу с медстраховкой вкупе. Словом, выбился человек в люди.

Не буду долго описывать, какой Робик классный тип. Вспомню лишь один эпизод из нашего общего с Белой прошлого.

Несколько лет назад Робик позвонил из Мюнхена Беле и сказал телеграфным текстом, экономя марки по всем правилам скупердяйства:

– Бел, по-братски: досмотри мою тетку Аревик. Турбинная, 17. Она на меня свою берлогу записала. По 100 евро буду высылать каждый месяц. Больше не смогу. Кризис. Подключи Вахо. За мной не заржавеет. Всё. Целую.

Бела в то время погибала от депресняка, глотала пачками всякую дрянь и три раза в день звонила вашему покорному слуге, чтобы утопить его в своих слезах.

Несмотря на это, Бела взяла себя в руки, и в десять утра на другой же день мы с ней стали барабанить в указанную дверь. На шум вышли соседи, открыли апартаменты Аревик, а дальше – картина маслом.

На грязной кровати в тряпье лежала высохшая старуха. Рядом на расстоянии вытянутой руки – тарелка с объедками, телефон и сковородка, сами знаете для чего.

Для нас с Белой настали веселые деньки. Готовка еды, борьба с пролежнями, стирка загаженных простыней и т.д. Всё это под командные окрики Аревик. Она прошла всю Отечественную и была какой-то шишкой на республиканском уровне среди ветеранов.

Депресняк у Белы исчез сам собой, «как сон, как утренний туман».

Бывали моменты, когда мы с ней доходили до ручки, и Бела, стиснув зубы, шептала:

– Ради Робика!

Я пытался говорить ей о воздаянии за добрые дела после смерти, но был обруган:

– Отвали, Вахо. Это вы, с понтом, верующие, всё «дашь на дашь» делаете. А я делаю просто ради нашего Робика. И всё.

Робик, и правда, в свое время посеял столько хорошего, что ради этого стоило терпеть вонь и капризы умирающей Аревик. Потом была еще целая хатабала с ее похоронами и оформлением кладбища. Но это отдельная история.

И вот, услышав про приезд Робика, я побежал на место встречи. Оно было назначено у Белы, чтобы спокойно поговорить без чужих ушей.

Я пришел, когда Бела ставила на стол последние заначки для особо важных случаев, а Робик ждал только меня, чтоб начать уничтожать смотрящую на него вкуснятину.

Первые полчаса прошли во взаимных эмоциях, тостах и прочей чепухе. Я во все глаза смотрел на старого друга. Он полысел и располнел. А в основном это был тот самый хохмач Робик, которого мы так любили.

В то же время было что-то неуловимо чужое. Сначала я списал это на «налет европейской жизни». Безукоризненные ногти, странный запах одеколона, ухоженное лицо, мягкие жесты. И самое главное: у него изменился голос. Верзила Робик говорил явно женским голосом. В то время как у Белы, для сравнения, был мужской прокуренный баритон.

Робик, хитрая морда, сразу просек, что я его сканирую, и подмигнул мне:

– Что, Вахо, не понял до сих пор?

А потом сказал просто, как сообщают о редкой профессии:

– Да, я голубой.

Мы замолчали на полуслове. Бела фыркнула в стакан с вином, который собиралась выпить «за всех любящих нас!»

– Чего мне скрывать от вас?! – продолжал Робик без тени смущения. – Ближе тебя и Белы у меня нет никого на всем свете. Мои родители лежат здесь, на Кукийском кладбище. Ереванские родственники давно забыли про меня. Жены и детей у меня не будет.

Мы в шоке переваривали услышанное. Робик, пользуясь паузой, достал пачку фото и начал комментировать:

– Это мы с Мартином на нашей свадьбе. Этот, этот и вон тот тоже наш состав. А вот еще наши ребята.

Я сидел без движения. Бела минут десять машинально скользила взглядом по незнакомым рожам. Потом рывком встала, пошла к серванту и достала бутылку водки. Водку она давно не пьет: давление подскакивает. А тут она с шумом поставила бутылку на стол и бросила мне:

– Наливай, Вахо. Не могу больше. Душа горит.

Я налил. Робик прикрыл рюмку рукой:

– Берегу здоровье.

Бела одним залпом осушила дозу и заголосила:

– Это что ж делается?! А? Нормальные мужики скоро совсем на ноль сойдут. Один голубой. Другой, – кивок в мою сторону, – как монах живет. На фейсбуке огороды какие-то идиотские разводит. А я? А мне что делать? Весь Интернет перелопатила: одни шизоиды попадаются. Это куда мы катимся? А?

Тут Робик взял на себя партию первой скрипки:

– Да вы загнили тут в своей Грузии! За нами весь мир идет!

И давай перечислять, кто у них в Германии самые знаменитые голубые. Я так понял, у них там что-то типа гриппа.

Через три минуты Бела заткнула уши и треснула ладонью по столу:

– Перестань! Достал уже! Вас лечить надо!

Робик разошелся не на шутку. Видно, больная тема.

– Это вас, отсталых гоблинов, лечить надо! Видел я по Интернету, как 17 мая[1] ваши монахи НАШИХ – он выделил это слово – палками разгоняли. Стыд и позор XXI века!

Выступление православных христиан в Грузии против гей-парада.

– Ты монахов не тронь! – сказал я нехорошим голосом.

– А то что? Это они извращенцы! – кипятился Робик.

– Ты своей меркой других не меряй! – озверел я, вставая из-за стола, хотя сам недавно возмущался, увидев по телику, как при разгоне кучки митингующих геев на них двинулась негодующая 10-тысячная толпа и в ход пошли кулаки. Но тут меня как заклинило:

– Если этот мир еще как-то держится, то только потому, что монахи молятся за нас!

– Да с тобой невозможно цивилизованно разговаривать! – орал Робик, по-бабьи размахивая пухлыми руками. – Ты посмотри на себя!

В тот момент я готов был его придушить. Тут Бела встала между нами.

Короче говоря, я расплевался с Робиком и ушел домой дико злой на весь мир.

Потом, через две недели, позвонила Бела и попросила:

– Робик сегодня улетает. Пойдем проводим, а? Не будь свиньей. Прошу тебя ради нашей дружбы.

Я засунул свою гордость в карман и поехал в аэропорт.

Мы стояли у перил перед входом в таможню. Я спросил у Робика:

– Скажи, о чем ты мечтаешь?

Он задумался. Потом ответил с грустью:

– Я хотел бы усыновить мальчика.

– Чтобы он стал твоим повторением? – докончил я с нескрываемым отвращением.

Робик не среагировал на мою издевку:

– Мартин не хочет. Говорит, что лучше завести собаку. Меньше возни.

Бела только вяло покрутила пальцем у виска. За две недели общения с Робиком у нее, видимо, притупилась реакция. Только вздохнула:

– Сколько больных на свете.

Робик чмокнул Белу и кисло пошутил:

– Не бойся, у меня СПИДа нет, – потом еще тише добавил: – Пока.

Кивнул мне и пошел к вертушке с приготовленным паспортом.

Бела зарыдала и уткнулась мне в плечо:

– Вахо-о, что они с ним сделали!

Я обнимал Белу и думал: первое, что я сделаю, придя домой, это разошлю на фейсбуке статьи против голубых. Разъясню популярно на всех языках, что это грех и однозначный тупик. Это будет моя война за Робика.

Бела всё это время мочила слезами мне куртку и несла что-то бессвязное:

– Совсем мужиков не осталось. Вымерли, как мамонты. А-ва-ва!

Под боком нарисовалась какая-то старая перечница и, слушая завывания Белы, посочувствовала:

– Брата, наверное, проводили.

Я, помедлив, ответил:

– Да, брата.

И вдруг почувствовал острую боль от потери – ведь был у меня когда-то близкий друг и брат.

***

«Мы добиваемся не победы, а возвращения наших братьев, разлука с которыми терзает нас», – писал святитель Григорий Богослов. И сказано это, думается, не только о сектантах.