Литургическая жизнь в монастырях и смысл монастырских послушаний. Богословское и каноническое содержание монашеских обетов

Предлагаем вниманию читателей доклад насельника монастыря Кутлумуш (Святая гора Афон) иеромонаха Хризостома, прочитанный на Международной конференции «Монастыри и монашество: традиция и современность» 23 сентября 2013 г. в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре.

Делание монаха, говорит постоянно преподобный Роман Сладкопевец, есть песнопение Богу. В одном из кондаков преподобному сказано, что пение это должно быть «разумным и благозвучным», дабы «воспарить яко орля в горняя». Большую часть своего времени монах посвящает седмичному кругу богослужений, общему для всей братии. Богослужение – это не пустая формальность, чтобы умилостивить Бога. В нем мы выражаем свою любовь и благоговение и, только укоренив в себе эти добродетели, монах становится причастником Божественных тайн. В богослужении человек учится погружать себя в деяния Божии, познает и сопереживает Его безграничную любовь. Богослужения без благоговения быть не может. Благоговение передается богослужебному настрою и созидает глубинную связь с Богом.

О значении богослужения свидетельствуют все монашеские источники: уставы, которые определяют до мелочей порядок совершения богослужений; житийная литература; учение великих Отцов Церкви; а также современный опыт. Глубокую укорененность в литургической традиции наблюдаем мы и в жизни старцев-отшельников, как свидетельствует монашеская литература.

Так, в Нитрийской пустыне, если кто-либо из отцов не появлялся на общей молитве, это означало, что он тяжело болен или претерпел некое искушение.

Далее, еще одним служением ангелов является несение послушаний, назначенных Богом. Не случайно сам термин «послушание» или «диакония» применим к деятельности монахов. Разумеется, любой труд помогает человеку развивать, возделывать и сохранять свежесть духовных сил. Но помимо этого, термин «послушание» свидетельствует о том, что монах добровольно служит ближнему, общине. Служит не потому, что он подчиняется некоей системе трудовых отношений; монастырь – не производственное предприятие, но приобщаясь и укореняясь в Божественной любви, он делится ею с ближними. Значение любви в том, чтобы радеть и подвизаться для духовного преуспевания всей братии, и этой задаче служат послушания. Для Антония Великого «совершенным деланием» было то, что служило на пользу братии. Такой труд служит средством борьбы с себялюбием и унынием. Самое незначительное на первый взгляд послушание самого неприметного монаха и такое послушание, как настоятельство, являются действиями одного организма и направлены на его сохранение и возрастание. Послушания назначаются в соответствии с возможностями и способностями каждого из братий. В то же время, монашеская традиция предписывает смену послушаний, что, по моему мнению, преследует две цели. Во-первых, таким образом формируется сознание, что в монастыре ничего и никому не принадлежит на правах собственности. И во-вторых, так познается на практике сложность и особенные требования для каждого из послушаний, с тем, чтобы братия понимали, помогали и соучаствовали в послушаниях друг друга. Все заботятся обо всех и обо всем, но при этом каждый пребывает на своем месте, оставаясь твердым, разумным, усердным, готовым к самопожертвованию.

К послушанию нельзя относиться как к работе на предприятии. Монастырь не офис, заправляют в нем не менеджеры, значимость каждого не измеряется производительностью труда, и общая отдача не зависит напрямую от менеджмента и роста продаж. К послушанию нужно относиться как к молитве, оно должно, насколько возможно, исполняться с молитвой в духе служения и братолюбия. Один из святых отцов перед тем, как дать практическое наставление касательно жизни в монастыре, говорил: «Бог да сохранит любовь между вами».

Священническое служение также является послушанием. Характерно, что преподобный Кассиан Римлянин советовал братии избегать общения с епископами. Конечно, это не выпад против церковной иерархии. Но чтобы не впасть в соблазн славолюбия, которое часто рядится в одежды выхода из монастыря ради заботы о спасении пасомых. Принятие священного сана неизбежно сопряжено с духовной властью, и если оно не сопровождается добродетельной жизнью, духовной борьбой и искренним смирением, то рождает гордыню, тщеславие и жажду власти. Но в монашестве священнослужение воспринимается как одно из послушаний. Священник – один из братий, который равно делит с ними все. В этом благословение и особенность монашеского общежития. Священство – это не блеск и мирские почести, а тяжелое послушание и подвижническая ноша.

Отдельно стоит остановиться на гостеприимстве, с которым связан целый ряд монастырских послушаний. Мы говорим здесь о страннолюбии, которое заповедано святыми отцами. В «Лавсаике» говорится, что на Нитрийской горе имелась церковь «великая», а возле нее странноприимница, чтобы «всегда исполнялась заповедь любви». Давайте поясним: страннолюбие – это не просто обязанность монастыря. Это в большей степени добродетель – которая касается не просто функционирования одного из подразделений, но напрямую затрагивает дело спасения души. Душа каждого монаха, независимо от рода его послушания, должна быть открыта гостеприимству. Она должна распахнуть объятия для странника, как если бы желала принять самого Христа. Подобно тому, как Христос открывает нам свои объятия. Странник или паломник знаменует собой самого Христа, поскольку сам Спаситель сравнил себя с «одним из малых сих» и обещал Царствие Небесное тому, кто «поднесет чашу воды студеной». Осознание этого должно буквально сквозить в обращении с паломниками. Это не означает, что монах должен увлекаться внешними вещами или заниматься человекоугодничеством. Но любые проявления мизантропии и низменной эгоцентричности также недопустимы, ибо и то и другое, то есть равнодушие и многопопечительность, равно перекрывают духовный кислород. Монах должен объять душою весь мир, все творение. Не случайно не только соборная молитва в храме, но и совершение келейного монашеского правила во многих творениях именуются одним словом «собрание на молитву». Мы – дети эпохи индивидуализма, которая учит нас отдавать предпочтение личному комфорту, даже если нам хочется назвать это «душевным комфортом». Примером самоотречения может служить для нас старец Паисий Святогорец. При том, что ночи он проводил в молитве и бдении, целыми днями он утешал, наставлял, принимал и угощал паломников, невзирая на усталость и боли в последние годы жизни.

Даже в самых обыденных вещах, говорит старец Порфирий Кавсокаливит, есть капелька Божией любви, - то малое, что являет нам великую любовь Божию. «Все в Нем и Он», - говорит святитель Григорий Богослов. Все священно, ибо связано особым образом с Богом. Внутреннее состояние благодарности Богу заключается в том, чтобы принимать все что ни произойдет, как дар Божественной любви и повод к приобщению, и воздавать за это Создателю. Каким же образом можно воздать этот дар, как это становится средством приобщения? Посредством того, чтобы оберегать его, заботясь о нем, уважать его, печься о его приумножении и правильном действии, понимать смысл его существования и то, как Господь обращается ко мне. И в конце концов делиться этим даром, подражая самой Божественной любви.

Это особое внутреннее состояние благодарения непосредственно связано с Таинством Божественной Евхаристии. В нем совершается соединение творения с Творцом, потому что Тело Христово есть в то же время и человеческая плоть, и в Нем соединилась всякая материя, всякое начало, всякая природа, но в первую очередь в Нем совершается единство верующих, которые становятся Телом Христовым. В первых общежитиях Египта отцы причащались каждую субботу и воскресенье, таков был общий порядок. Причащение Святых Христовых Тайн считается источником просвещения и «безмолвия – исихии», «божественного умозрения», согласно святителю Иоанну Златоусту, и неразрывно связано с подвижнической жизнью.

Но таинство не действует магическим образом. Сегодня, в эпоху смешения понятий, индивидуализма и крайностей, можно увидеть молодых монахов, которых так волнует, сколько раз в неделю они причащаются, как будто речь идет о пищевых добавках, мультивитаминах или энергетиках. Такое отношение делает человека безразличным к ближнему. Иоанн Мосх приводит рассказ о старце, который три воскресения подряд причащался, имея обиду на одного из братий. Тогда явился ему диавол и сказал: «мне принадлежит всякое злопамятство, и отныне ты будешь мой». Этот случай заставляет нас вспомнить заповедь Спасителя о том, что нужно прежде примириться с братом, перед тем, как принести жертву Богу (Мф. 5,24). Участие в Таинстве Евхаристии само по себе не соединяет нас с Христом и друг с другом. Мы можем продолжать ходить в церковь или, как сейчас модно говорить, «тусоваться», но что это нам даст, если те, с кем мы общаемся, приносят с собою эгоизм и самодовольство? Мы живем церковной жизнью только тогда, когда можем отбросить свои эгоистичные желания и вернуться к единству человеческой природы, в котором личности соединены в подлинной и благородной любви. В единой воле, которую воспринял Христос, соединив ее с Божественной волей. Как говорит святитель Василий Великий, «ни в чем так не проявляется наша природа, как в общении нас между собою и в любви каждого к единосущному своему». Не думайте, что Евхаристия, как действо, сама по себе возводит нас на небеса, и мы автоматически становимся ангелочками и богами по благодати. Причащение Святых Даров означает приобщение Телу и Духу Христову, но как Дух может просветить и обогреть нашу душу, если внутри нее пламя не соединится с кислородом? Поэтому и говорит святитель Иоанн Златоуст: «да не обольстимся мы тем, что однажды соделались членами одного тела, ибо порок приводит к тяжкой болезни. Искренность и чистота души является залогом нелицемерного приобщения». Дух дышит только там, где есть любовь, пишет тот же святой. И если Он и есть то, на чем стоит Церковь, то к душе, не имеющей любви, Он не нисходит. Эгоистичные желания, мирские устремления, требования индивидуального комфорта, все это не дает проявиться действию Божественной благодати. Благодать не проявляется неким магическим способом. Она приходит в ответ на благое намерение, веру и личное подвижничество. Как часто мы бы ни совершали Евхаристию или участвовали в ней, наши пороки делают нас причастниками тайны беззакония. Не будем забывать, что и в Церкви есть свое «древо познания добра и зла» и оно, по словам преподобного Марка Отшельника, есть отсутствие сострадания, нечувствие.

В более широком смысле, в богослужении, при том что оно составляет ядро духовной жизни, может быть выхолощено его духовное содержимое. Человек зачастую живет визуальными образами. Он целиком поглощен видимым, внешним. Обычаи и обряды, внешние действия, символика; все это обладает глубокой красотой, которая нас очаровывает, призывает замереть и остаться в этом впечатляющем микрокосмосе, и помогает развитию либо наших дарований, либо нашего тщеславия. С другой стороны, существует еще одна опасность – опасность привыкания к святыне, превращения ее в привычку. Здесь мы теряем сущность и красоту вещей. Так, ослепленные этим миром таинственного или, напротив, привыкнув к нему, мы забываем, что все это возникло и существует ради живой Церкви Божией, которой и является наша разумная душа. Это путь требовательности, осознанной ответственности и усердия, как учил старец Паисий. В противном случае, сам смысл таинства может быть искажен до неузнаваемости. Без постоянного внутреннего анализа, самоконтроля и прислушивания к голосу совести, без личного подвижничества все превращается в пустую формальность, внешнюю оболочку и фарисейское самодовольство. Давайте вспомним Великого Инквизитора из «Братьев Карамазовых», который говорил Христу что «мы построили Твое царствие на трех вещах, которые могут осчастливить мир: таинство, чудо и авторитет». И учит, что ни свободный выбор сердцем, ни любовь не имеют значения. Достаточно одного таинства, которому надо следовать безоговорочно, слепо и в полной уверенности.

Наконец, иноческие уставы, на которых основывается жизнь в монастыре, в практическом применении могут сформировать некий дух светской организации. Которая базируется исключительно на субординации, руководстве и дисциплине или на безличном управлении. Обмирщение – это такой способ существования, который может проникнуть и разложить даже самые духовные основания. Поэтому необходимо постоянно обращаться к иноческим уставам и бережно сохранять их духовное содержание, чтобы буква не угасила духа.

Дух богослужений и послушаний – это дух единения. Мы предстоим перед Богом, ибо Он – абсолютное, превышающее всякое разумение Единство, соединяет нас нетварными энергиями Своей любви. И мы подвизаемся ради общего блага, чтобы, во-первых, выразить эту любовь; а во-вторых - постоянно уничтожать в себе все то, что разрушает эту любовь. Как говорит преподобный Максим Исповедник, мы не имеем в себе источника добродетелей, но подвизаемся в борьбе со своими страстями, чтобы стать приятелищем Божественной энергии. Богослужения и послушания помогают нам выразить то, о чем говорит святитель Василий Великий: «один живет во многих и многие в одном».

Монашеское делание, будь то послушание, бдение, пост, молитва или различные лишения, равно как богослужебные и евхаристические собрания составляют смысл духовной жизни и являются плодом Духа. Некоторые академические богословы, следуя характерной черте нашего времени упрощать реальность, все обособлять и всему приклеивать ярлыки, придумывают противоречия и возводят в абсолют различия между евхаристическим и пастырским богословием. Подобная фрагментарность свидетельствует о некоей ущербности в нашей жизни и в духовном опыте. Вероятно, поэтому труды современных богословов так отличаются от творений святых отцов. Человеческое само по себе стремится к дисперсности. Богодухновенное ведет к синтезу и единству.

Если мы говорим о чинопоследованиях, канонах, правилах, установлениях, традициях и типиконах, все они имеют целью единство, отвержение всякого разделения, ибо не для этого воплотился Христос. Единство внешнее и внутреннее. Это единство, которое есть плод Духа, выковывается в храме и вне его; внутри души, где совершается незримая Евхаристия; в общении с братиями; в нелицеприятном предстоянии пред Богом. Так мы преодолеем раздробленность пространства, времени и истории, чтобы взойти на пир в тот невечерний день, когда Христос будет «всяческая во всем». Монашеские традиции, если мы будем верны их заветам и не исказим их, приведут нас в правильном направлении.