Хочу в Европу

У меня под окнами тихо, но шумно на главной площади моей столицы. Люди галдят и мятутся, ощущая ситуативное единство и думая, что борются за право на лучшую жизнь. Что ж, красиво жить не запретишь, и желать красиво жить тоже не запретишь, как не запретишь и галдеть о правах в их трагическом отрыве от обязанностей.

Когда народ кричал «Мир народам! Земля крестьянам!» или «Вся власть Советам» и под этими лозунгами запруживал улицы и переулки, можно было что-то сделать? Навряд. Так же и здесь. Но думать можно, думать и делиться мыслями.

У любого явления есть вершки, и есть корешки. У нас люди, шумящие о европейском выборе, требуют вершков. До корешков им дела нет, но так нельзя. Так не умно и не честно. Возможному вхождению в Европу должно предшествовать вживание в многовековую европейскую проблематику. Это европеец, живя там, где живет, может не знать, кто такой блаженный Августин, как Лютер изменил психологию жителя континента и что натворил Руссо своими трактатами. Ему не надо. Он погружен в проблематику фактом существования. А вот человеку, желающему войти туда, где его до сих пор не было, нужно учить все с нуля и с алфавита. И если язык учишь, то запоминай идиомы, пословицы и поговорки, а не сразу бросайся на постмодерный роман.

* * *

Желание «хорошо жить» никогда не было руководящей идеей, приводящей к долгосрочным результатам. Европеец столетиями был беспокоен и растревожен поиском истины. Он искал Индию и находил Америку; искал философский камень и по дороге открывал порох и создавал фармакологию. Его тянуло и в небо и на морское дно. Он печатал книги, взрывал привычный мир научно-техническими средствами, лез к дикарям в землянки и убегал в Новый Свет от религиозных преследований. Всюду он хотел долгосрочного счастья, хотел торжества Божией правды на земле, но получал лишь томление духа и новое цивилизационное завоевание. При этом он никогда «хорошо не жил», если под словом «хорошо» подразумевать современный комфорт. И только сегодня, сменив творчество на изобретательство, а знания заменив сведениями, он стал «хорошо жить», и нам захотелось того же.

Но, господа, простите – панове. Мы ведь не переплывали океаны, не строили в каждом городе университет, не открывали пенициллин и не изобретали двигатель внутреннего сгорания. Мы медленно ехали на волах за солью, а теперь вот захотели ощутить.. не «бремя белого человека», нет, но усталую сытость бывшего колонизатора. Как по мне – не красиво.

* * *

Раз думать не запрещено, то еще я думаю, что для глубокой интеграции в Европу иногда вовсе не нужен безвизовый режим. Есть ведь еще культура. С самого детства я и миллионы таких, как я, уже жили в единой Европе, поскольку читали книги и слушали сказки. Карлсон родился в Швеции, а Красная Шапочка – во Франции. Русалочка родом из Дании, а Щелкунчик – из Германии. Гофман с Андерсеном, как гувернеры, стояли у наших детских кроваток. Потом, повзрослев, мы читали Фенимора Купера, Жюль Верна и Стивенсона, а значит, нам в лицо дышал океан и наши лица обветривались воздухом прерий. Мы были путешественниками и первооткрывателями. «Книга равна хорошему путешествию», - говорил европеец Декарт. И я боюсь, что например, без чтения молодежь, оказавшаяся в Европе, найдет там тот же музыкальный шум в тех же клубах под то же пиво. И те же джинсы на ногах, и те же наушники в ушах, и та же бесцветная тоска в глазах. А больше – ничего.

Никогда мне не приходилось слышать о культурной интеграции в Европейский мир. А ведь если я слушаю Моцарта, то попробуйте оспорить мою принадлежность к европейским смыслам. Или я, предположим, люблю Вивальди и Гольдони. Люблю их и понимаю. Следовательно, я – венецианец. Я, быть может, даже больше венецианец, чем хозяин того отеля на Канареджо, у которого когда-то останавливался. Здесь нет никакой игры словами или подмены понятий. Здесь – нерв и приближение к истине. Именно таких внутренних приближений нам по-настоящему не хватает, и мы можем быть идейно весьма похожи на тех несчастных африканцев, что плывут на Лампедузу и часто тонут по дороге. Схожесть обеспечивается тем, что и у нас, и у них есть только одинаковое желание – «хорошо жить», а больше ничего.

* * *

Отдельная тема – связь Европы с Церковью Христовой. Вспоминать в преамбуле евроконституции о христианских корнях в «стране святых чудес» отказались. Издалека это настораживает, а вблизи пугает.

А ведь это именно западное христианство то мытьем, то катаньем; то кострами (да-да, и это было), то книгами в течение столетий превратило гуннов, галлов, готов и вандалов в нации поэтов, ученых и художников. Весь драматизм пройденного пути свершился под знаком Креста Господня. И иногда Господь плакал с креста, глядя на то, что творят европейцы, а иногда благословлял их. Но то и другое было в избытке, и все это – Европа.

Сегодня идеальная Европа, как феномен, вмещается в несколько слов, положим: справедливость, порядок и милосердие. Можно подыскать еще несколько емких определений. Например: творчество, разнообразие традиций, взаимное уважение. Но это будут уже частные характеристики. А основные, думаю, названы выше. Они, конечно, подточены буквоедством, религиозным безразличием, бесчувственностью к греху. Но все равно – плениться есть чем. И разве это что-то недоступное? Будь полезен окружающим, делай свое дело на совесть, уважай того, кто живет рядом, помогай тому, кто одинок, стар, серьезно болен. Не обижай слабого и не переступай однажды установленных правил. Это и есть «идеальный лик Европы», который достоин уважения, но не достоин зависти.

* * *

Европейский мир достоин уважения, но не достоин зависти. Уважения достоин потому, что он есть плод многовекового труда по внедрению некой части христианских ценностей в саму жизнь, в гущу ее. А недостоин зависти, во-первых, потому что это не достигнутый Рай, а лишь промежуточная сытость. А во-вторых, потому что европейский порядок - не привилегия одного или группы народов, вовсе не данная никому более. Это – возможность для многих. Нужно только не загаживать все вокруг себя годами и столетиями, а облагораживать теми же годами и столетиями. И все получится. «Не боги горшки обжигают», и значит, не одни лишь французы способны печь самый вкусный багет, и не одни лишь немцы способны трудиться аккуратно и на совесть. Ведь не мешает никто и никому пропитывать повседневную жизнь благими принципами. Это есть практическое христианство и, собственно, то единственное, что нравится нам в Европе, даем мы себе в этом отчет, или – нет.

* * *

На площадях моей столицы шумят в основном молодые люди. Они уходят с институтских пар, чтобы «делать историю» и преподаватели вытирают слезы, глядя им вслед. Преподаватели горды за своих сознательных студентов. Но некому сказать этой революционной молодежи, что европейский проект – проект пенсионеров. Не ищите в моих словах оскорбления. Его там нет. Это действительно проект уставшего человечества, направленный на земной комфорт, ценой отказа от всякой метафизики. Это тот уют, который старик заслужил перед смертью. И мы бы солгали или утаили правду, если бы не произнесли этих слов. Молодые народы должны жить попроще и пожестче, как и подобает людям в период жизненной активности. Они так и делают. Осваивая европейскую технику, но не превращаясь в европейцев, арабы и персы, китайцы и японцы еще удивят нас. А покамест, как сказано выше, нас привлекают милосердие, честность, вежливость, практичность.

* * *

Европа далеко не идеальна и обожествлять ее значит идолопоклонствовать. Но там, где она подлинно хороша, она совпадает с христианством.

Каменный дом строится из камней, порядочное общество – из порядочных людей. Молодежь шумит на площадях, уверенная в том, что она представляет из себя хорошие камни для крепкого дома. Но у меня есть сомнения.