Дары волхвов: чудеса на каждом шагу

«Всечестным Твоим Даром: злату, ливану, смирне, яже от восток халдейския земли принесоша волсви, возложением же рук Твоих, Иисусе, благодать Твою приемшим, покланяемся и почитаем благоговейно».
Тропарь Честным Дарам

Вместо предисловия

— …Когда я начинала молиться, у меня закладывало уши, аж до звона, я это очень остро чувствовала. Такая атмосфера чуда повсюду. Я физически чувствую, что в храме присутствует благодать, исходит от самой очереди, — делится со мной впечатлениями Анна. Аня — волонтер, она занимается «детской» очередью. Мы отдыхаем. Пьем чай. Я слушаю ее рассказ — и последние мои сомнения рассеиваются. Теперь я твердо знаю: все, что мы видели, слышали в эти дни рядом с Дарами волхвов, все, о чем рассказывали друг другу, надо записать. Чтобы люди знали.

Первый день

До ковчега с Дарами волхвов метров семь.

— Стой здесь, — говорят мне.

Это мой пост. 11 января, суббота. Это мой первый день, и я никак не ожидала, что сразу же окажусь так близко. Я стою «на выходе» — мимо течет поток людей, которые только что приложились к святыне, отстояв по 10-12, а то и 15 часов.

Вот идет беременная женщина, буквально, «на сносях». Ей позволили задержаться у Даров чуть дольше. Отходя, она проводит рукой по боковой грани ковчега — будто, прощаясь, разжимает объятия, потом кладет ладонь на свой большой живот и по дороге тихонько его поглаживает, точно баюкает малыша. Абсолютно счастливая, она никого не замечает, взгляд обращен куда-то вглубь. Мне кажется, она разговаривает со своим младенцем. Она одна, без сопровождающих. Хорошо, что для родителей с маленькими детьми и беременных женщин существует отдельная «детская» очередь. Но даже там приходится стоять, когда час, когда два.

Следом движется целая рота курсантов какого-то военного училища (не разглядела нашивки — отвлеклась на бабулю, которую надо было отвести в медпункт).

Ковчег с Дарами волхвов

Возвращаюсь обратно. Мне навстречу идут студенты, старики, молодые и не очень мамы с детьми (младенцы, детсад, подростки), люди средних лет, некоторые поддерживают родных или везут их в инвалидных колясках. Одну женщину сопровождают сразу четверо мужчин в камуфляжной форме. Она неестественно вытянулась, как гитарная струна: от головы, до самых пальцев ног — одна прямая линия. И я понимаю, что ее несут.

— Может быть, в медпункт надо? — спрашиваю.

— Какой медпункт, это бесноватая, — на ходу бросает один из мужчин.

И снова людская река течет навстречу. Калейдоскоп лиц, калейдоскоп эмоций. Улыбаются, смеются, облегченно вздыхают, сияют, согретые теплом благодати, беззвучно шевелят губами, перечисляя имена, просьбы, недоуменно пожимают плечами, сосредоточенно молчат, погруженные в молитву, некоторые еще не пришли в себя и выражение лица у таких людей — неотмирное. Кто-то плачет. Люди, что только отошли от ковчега, шепчут слова благодарности, крестятся, многие норовят сделать земной поклон, встать на колени. Вот этого допускать нельзя, иначе начнется давка, и объяснить людям последствия такого поведения — одна из моих задач.

Волонтеры, стоящие «на выходе», поздравляют всех с Праздником Рождества Христова, следят, чтобы никто не задерживался, продолжал движение к выходу из храма. Людям, уже приложившимся к святыне, свойственна некоторая «оторопь», и от соприкосновения со святыней, и чисто психологическая — прикосновение к Дарам для них, как глоток ключевой воды после долгого пути к источнику. Возле него хочется расслабиться и отдохнуть. Но человеческий поток не прекращается весь день, и если остановить движение хоть на минуту, то уже через две минуты яблоку негде будет упасть. А люди в порыве благодарности, конечно, об этом не догадываются. Некоторые, отойдя, замирают в растерянности, потому что не успели освятить принесенные с собою иконочки или ленты со словами 90 псалма «Живый в помощи», молитвословы, платки…

Девушка-волонтер, которая стоит следом за мною, берет все это и относит нашим «коллегам», находящимся рядом с ковчегом. Они передают бесчисленные иконки, четки, платки афонскому монаху, который весь день молится рядом с Дарами. Он стоит позади ковчега, как бдительный страж. Казалось бы, зачем — ведь с обеих сторон ковчег окружают мужчины — казаки и алтарники, которые направляют очередь и следят за порядком. Но здесь все промыслительно, и сила молитвы надежнее, чем сила физическая — в последний день пребывания святыни в Москве именно этот худенький монах спасет ковчег с Дарами. А пока он освящает вещи, иконы и молится.

Моя соседка возвращается на место с ворохом освященных вещей, раздает их счастливым владельцам и подходит ко мне:

— Ты спрашивай, если не знаешь, что делать. Я уже не первый день здесь, подскажу.

Так я знакомлюсь со Светой. Она человек бывалый, давно «волонтёрит». Интересуюсь ее впечатлениями.

— Знаешь, здесь каждый шаг сопровождается маленьким чудом

— Например?

— Например, встречаешь людей, которых ты не видел лет 10-15.

— А еще?

— Еще мне накануне Рождества приснился сон, в котором я увидела какого-то монаха. И вот я его встречаю наяву. Здесь. Это афонский монах. Видимо, батюшки молились о волонтерах, которые пришли работать. Да у всех по-разному. Сама увидишь.

И еще здесь нет случайных людей. Сюда приходят работать только те, кто очень этого хочет. Это совершенно точно.

Покидаю свой пост, чтобы направить мамочку с младенцем к медпункту, где она может спокойно покормить малыша. Я толком не могу понять, мальчик это или девочка — широко распахнутые глаза, пухлые щечки, кудряшки. Точь-в-точь херувим с картины голландских мастеров. Но тут же выясняется, что, к сожалению, не все дети — ангелы.

— У-ни-чтооожу! Уничтоожу! — вдруг раздается дикий мужской крик. Я инстинктивно оборачиваюсь. Отсюда мне видны только спины казаков и алтарников в стихарях, которые пытаются кого-то удержать. Потом один из казаков, что стоят у ковчега, рассказал, что это малыш лет 6-ти бесновался на руках у отца. Чтобы ему помочь, пятеро мужчин (иначе не удержишь) несколько раз прикладывали мальчика к Святыне. Пока он не перестал кричать… Я искренне удивилась выдержке и самообладанию этих людей.

На обратном пути обращаю внимание, что вдалеке от «тропы» на выход, у стенки, на расстеленном матрасике сидит пожилая женщина. Подхожу ближе:

— Вам плохо? Давайте медиков позову.

— Нет, дочка, спасибо. Я своих жду. Мы из Курска. Я инвалид, меня вперед провели, а сами стоят. Они меня найдут…

Действительно, то и дело попадаются группы с бэйджами, на которых указаны названия городов. Курск, Белгород, Воронеж… Люди едут отовсюду, ночуют в автобусах, чтобы занять с утра очередь.

Встаю на место. «С праздником вас, проходите, пожалуйста! С Пра…», — осекаюсь — знакомое лицо, да, конечно же, это Мария — руководитель отдела информации Московской Патриархии. Наверное, проводила очередную съемочную группу и бежит в Штаб. Как все же приятно встретить знакомца в этом нескончаемом людском потоке!

— Работаешь?

— Нет, волонтёрю. С Праздником тебя!

— С Праздником!

Волонтеры

Спустя непродолжительное время мимо проносится Алексей из того же отдела.

— С Праздником!

— С Праздником!

«Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков», — раздался голос священника. — «Аминь!» — отозвался хор.

Началась литургия.

«Миром Господу помолимся!»

Проходит мама с малышом, который огорченно шепчет, что не успел прикоснуться к «ларцу». Мама расстроена, но продолжает послушно идти вперед, я останавливаю их, подходит мужчина-волонтер, берет ребенка на руки и несет к ковчегу. Потом ведет радостного малыша обратно.

«О избавитеся нам от всякия скорби, гнева и нужды Господу помолимся!» — разносится под сводами храма голос диакона.

Ко мне подходит пара — мужчина поддерживает под локоть пожилую женщину, видимо маму:

— Скажите, а где записки подать на Афон? Мы не успели.

Объясняю. Вообще волонтерам, всем без исключения, приходится отвечать на массу самых разных вопросов: где оставить пожертвования, купить свечи, есть ли в храме икона любимого святого и как к ней пройти, почему нельзя поставить свечку самому, как правильно молиться перед Дарами…

Подходит женщина с большим букетом белых роз. Удивительно, но, несмотря на то, что очередь на улице в тот день занимала часов 12, розы абсолютно свежи. Просит поставить их к Дарам. С удовольствием выполняю ее просьбу.

Но не все коту масленица.

Теперь меня просят постоять «на раздаче». На мой взгляд, это один из самых трудных участков. Здесь надо раздавать триптихи с изображением Даров. Вручать каждому кто выходит: «Иконочки не забываем брать!» Сначала мне показалось, что это радостная миссия. Так и было. Ровно до тех пор, пока мне не пришлось отказать нескольким людям в «только еще одной штучке». А у меня строгий наказ — по одной в руки, батюшка так благословил. Когда просят «в подарок», отказать несложно, а вот когда тебя уговаривают передать для болящего, парализованного, ракового больного… Несколько раз я послушно выполняла наказ. Это очень тяжело, поверьте. Единственное, что спасало — мысль, что тем, кто сейчас мерзнет на улице, может не хватить. Меня предупредили, что триптихов осталось не так много, а иконочки с благословением закончились еще вчера. А у каждого, кто стоит на улице в ожидании встречи — своя история, своя боль, свои проблемы, родные, близкие...

Потом я поняла, что для некоторых этот самый триптих — просто некий бесплатный бонус, который будет где-нибудь пылиться, как старая фотография. И семьям с 2-3 детьми 5 триптихов тоже не так уж необходимы, кто-то брал только пару штук детям. Поэтому я ввела для себя систему «взаимозачетов»: кто-то не взял — могу отдать другому. Но желающих было слишком много, и я не выдержала — попросила у своего куратора дать мне другое задание. «Иди, поешь. А если не очень устала, то подожди минут 40 — придет смена» — сказал Юра. Смотрю на часы: ого, уже 3 часа! Первая смена начинается в 7 утра. Волонтеров встречает у метро руководитель группы и отводит в храм Христа Спасителя. Восемь часов пролетели незаметно. Восемь часов на ногах. Время здесь течет иначе.

Пришло подкрепление, и утренняя смена поднимается в лифте наверх. По дороге парень, который направлял народ словами: «Проходите, пожалуйста, берите подарки!», признается, что совсем «зарапортовался»:

— Хотел сказать: «Слава Богу!», а получилось — «Проходи, Господи!»

В «волонтерской» веселый гам — первая смена общается с вновь прибывшими. Кто-то давно знаком, да и с незнакомыми людьми разговор завязывается на удивление легко. Нас кормят гречневой кашей с мясом, есть чай. Потом ведут приложиться к святыне. Я еще долго не могу уйти. Выясняется, что это присуще всем волонтерам. Поработал, устал, но уйти невозможно. Чем больше работаешь, тем больше сил.

Наконец выхожу их храма. По дороге непрестанно раздается «С Праздником! С Рождеством!» В дверях немного мешкаюсь — впереди меня довольно медленно идет мужчина на костылях. Сначала я приняла его за ребенка, но когда предложила помощь, увидела серьезное лицо человека, прожившего долгую жизнь. От помощи он отказался, а по дороге мы разговорились.

— Неужели вы всю очередь стояли?

— Да нет, для инвалидов 1-й группы отдельная очередь. Так, часа 2 шел. Я же медленно...

— Тяжело?

— Тяжело было, когда не понимал, что так и должно быть. А как поверил, ощутил Божию помощь, сразу стало легко. Когда вся жизнь — одно мгновение, что значат 2 часа?

Мы еще немного пообщались. Люди такой глубокой веры встречаются редко. Владимир — воспитанник детского дома для детей-инвалидов. Может быть, только человек с такой непростой от рождения судьбой способен в полной мере ощутить, что надеяться можно только на Небесного Отца. Он читал прекрасные стихи. Оказалось, свои. Жаль, но я ничего не записала. Спросила, не пробовал ли он писать профессионально. Отмахнулся: «Да я не по этой части. Я вообще спортом занимаюсь». Видимо, у меня вытянулось лицо. «Да, я мастер спорта по настольному теннису. Спорт, слава Богу, спасает. Волю воспитывает. А иначе… Мне ведь 70 лет уже», — добавил он. Ей Богу, дала бы 50, не больше! Когда прощались, я пожелала Владимиру счастья. И услышала в ответ очень удивленное: «Да что вы, у меня все есть. Господь мне помогает всегда, это самое главное!» Это прозвучало очень убедительно, потому что на меня смотрели глаза по-настоящему счастливого человека. В них светилось такое выражение — сложно описать, иногда такое встречается у беременных — тихий свет и безмятежно-мечтательное ожидание скорой встречи с прекрасным, любимым существом.

По дороге домой понимаю, что завтра, во что бы то ни стало, обязательно приду. Опять в первую смену, хотя я точно не фанат ранних подъемов, но завтра — воскресенье, и очень хочется побыть на литургии.

Кстати, помимо традиционных служб, целый день афонские монахи что-то читают по-гречески. Из этого иностранного речитатива с непривычными интонациями я понимаю (точнее, знаю) смысл всего одного выражения: «Кирие Элейсон» — «Господи, помилуй!» И эта непрестанная служба снится мне всю ночь. Сквозь сон я слышу непонятный, торжественный напев.

Воскресенье

Открываю глаза — 5 часов 46 минут. Проспала. Говорю же, не фанат я ранних подъемов. Ехать до Кропоткинской — час. Но я так боюсь опоздать, что умудряюсь собраться за 15 минут. Прибегаю в последний момент. Наш встречающий — Степан — смотрит на меня с сомнением, хотя вчера мы познакомились, но каждый день перед ним проходит столько лиц, что, думаю, он готов здороваться со своим отражением в зеркале.

— А вы от кого?

— От Юрия. Уточняю фамилию.

— Вот бэйдж, пошли.

И мы буквально бежим.

Очередь ко входу в храм Христа Спасителя

На этот раз мне предстоит стоять «на входе». На пути к святыне. Здесь люди еще томятся ожиданием. Они устали, замерзли, им хочется задать массу вопросов. Их надо подбодрить, объяснить, что к чему. Нас трое с одной стороны очереди и трое с другой. Две моих предшественницы — у ящиков с записками на Афон и пожертвованиями. Я стою за ограждением, возле иконы Рождества Христова. Рядом подсвечник, и я собираю свечи на поднос, параллельно объясняя, что к иконе можно прикоснуться рукой. Ставит свечи сотрудница храма. Напротив меня, с другой стороны очереди, стоит девушка с солнечной улыбкой. Она с такой теплотой и искренностью поздравляет всех с Праздником и сообщает, что уже скоро они смогут приложиться к Дарам, что я теряюсь. Так радушно можно встречать только очень дорогих и долгожданных гостей. Ее пример вдохновляет, я понимаю, что так и подобает приветствовать людей, прошедших длинный путь к святыне. Я стараюсь. Но, у меня так никогда не получится, это, наверное, особый талант. В конце-концов сосредотачиваюсь на том, чтобы как можно лучше подготовить людей к тому моменту, когда им представится возможность приложиться к Дарам. Мне дали четкую инструкцию — просить всех, чтобы крестились и молились заранее. Так я и делаю. Потом вспоминаю недоразумения, которые происходили вчера на моих глазах: люди не успевали освятить что-то, пара человек по инерции даже проскочили мимо ковчега с Дарами. И я начинаю объяснять, что святыня уже совсем близко, показываю, где находится ковчег, предупреждаю, что подходят к нему с двух сторон. Хочется, чтобы люди поняли — времени до встречи с тем, ради чего они проделали этот путь, осталось совсем немного, и, чтобы не упустить этот важный момент, надо уже сейчас собраться с мыслями, с чувствами, помолиться и не растеряться, когда перед вами возникнет святыня. С моего места отлично видно, как прикладываются к ковчегу с Дарами. И я предлагаю людям присмотреться и обратить внимание, в каком темпе это происходит, объясняю, что у каждого из них будет столько же времени. Все в равных условиях. По лицам я вижу, как некоторые внутренне собираются. Молодцы.

Дама поблизости беспокоится, показывает мне пакетик с кольцами, цепочкой: «Я успею все это освятить?»

— Успеете, только пакетик не выбрасывайте, он же тоже будет освящен. Или наденьте кольца, а цепочку обмотайте вокруг ладони и прикоснитесь к ковчегу рукой.

— А икону освятить можно? — спрашивает девушка «гламурного» вида — хоть сейчас на обложку модного журнала. Признаться, я ожидала увидеть большой образ в дорогом окладе. И вдруг она бережно достает маленькую бумажную потертую иконочку Пресвятой Девы. Судя по цветопередаче, напечатана она очень давно. Наверное, семейная реликвия. Я снова смотрю на девушку, и неожиданно сквозь нарочито кукольное личико с нарощенными норковыми ресницами, проступают истинные, прекрасные черты.

К нам подходит священник и просит разговаривать тише — начинается литургия. Но я уже не могу внимательно прислушиваться — надо отвечать на вопросы, предупреждать, чтобы крестились заранее.

Чтобы услышать ответ, к нам протискивается женщина и радостно застывает, глядя на икону Рождества за моей спиной, потом разворачивает плат, который держала в руке — оказывается, она вышила точно такой же образ. Сама, не по покупному трафарету.

Доверительным шепотом (литургия!) я прибавляю к своей информационной «речевке» рассказ о том, что прикладываться к Дарам и освящать вещи надо стараться в одно касание, а если не успели, то вещи следует передать волонтеру — он отнесет на освящение. А большие иконы надо передавать сразу афонскому монаху, чтобы не терять драгоценное время.

На поднос ложится целая россыпь свечей. Их принес охранник, на подступах ко входу ему много надавали. Он никому не отказывает, собирает, хотя это не входит в его обязанности, и время от времени относит свечи к «моему» подсвечнику, неизменно добавляя «С Праздником!» И я вдруг узнаю голос. Это он подсказал мне перед крестом апостола Андрея Первозванного: «Крестик свой нательный приложи». И я также начинаю советовать людям достать из-под верхней одежды свои крестики (но не снимать с шеи), чтобы была возможность приложить их к Дарам. В ответ на это практически всегда раздается благодарное: «Спаси тебя, Господи!» Одна женщина вручила мне конфету. А парень, что стоял поблизости, внимательно выслушал, улыбнулся и сказал: «Спасибо, я все знаю. Второй раз пришел».

Лица, лица, лица. Вот группа с голубыми шарфами из легкой летней ткани, видно, чтобы сразу различать своих и не потеряться.

— Издалека приехали?

— Липецк.

— Устали?

— Ну, и пусть. Немного. Да нет, такое событие! Слава Богу, что есть такая возможность.

За моей спиной раздается многоголосый детский лепет. Оказывается, тут пролегает путь к Дарам для мам с маленькими детьми и инвалидов. «Детская» очередь.

В общей очереди прямо передо мной останавливается женщина с малышом. Вид у него уставший. Но, поймав мой взгляд, он неожиданно бодро и звонко заявляет: «С Пррраздником!», делая упор на раскатистое «р» — видимо, недавно научился. Я предлагаю им немного сократить путь и пройти с группой остальных детей. Но мама качает головой — мол, спасибо, мы уже достоим. «Правда?» — обращается она к сыну. Он, ни секунды не сомневаясь, кивает головой.

Протягивают свечу.

— Девушка, поставьте, пожалуйста.

— Я собираю, ставит сотрудник, да и подсвечник весь занят. Догорят, и обязательно поставим.

— Ну, пожалуйста, я вас очень прошу, о здравии Фотинии… У меня рак 3-й степени, что делать?!

Ставлю. Помоги, Господи!

Я чувствую, что голос начинает садиться. И в этот момент волонтер, которая пропускает детские группы, предлагает мне отойти передохнуть.

Раздача еды

— Куда так много? — протестую я.

— Кушай, это тарелки большие, — отвечает она прямо как моя бабушка.

Встречаю знакомую, узнаю, что работали вчера до 3 часов ночи. Очередь закрыли в 22 часа, а последний человек приложился только через 5 часов. Ночевала она в одном из тех автобусов, что стоят вдоль дороги к храму Христа Спасителя, чтобы люди могли зайти погреться и присесть.

Ем плов. Рядом на свободное место присаживается парень. Смутно знакомый.

— Это ты вчера «проходи, Господи» говорил?

— Нет. Я вчера всех «паровозиком» строил.

— Это как?

— Ну, я на самом подходе к Дарам стоял. Прикладываются по одному человеку с обеих сторон ковчега — чтоб быстрее было. А очередь-то шириной в метр. То есть перед Дарами надо разделить весь поток на две части и выстроить людей друг за другом. Не скажешь же «встаньте в линию по одному». А когда говоришь «паровозиком» — сразу все понимают.

— Забавно. Возьму на вооружение.

Приходит еще пополнение. Девушка в красной косынке, что вчера встречала и провожала «детскую» очередь. Знакомимся. Аня — прихожанка Марфо-Мариинской обители и моя коллега — журналистка, ее тема — вопросы правоведения. Обычно журналистам такого профиля присущ лаконичный, деловой стиль общения. Но она так рассказывает о своих подопечных и так описывает личные ощущения, что у меня дух захватывает. Это именно тот момент, когда я решаю, что о происходящем надо написать.

— …Когда я начинала молиться, у меня закладывало уши, аж до звона, я это очень остро чувствовала. Такая атмосфера чуда повсюду. Я физически чувствую, что в Храме присутствует благодать, исходит от самой очереди. Это же такая великая сила — общая молитва, объединение духа. Это великое дело, когда столько народу сразу молится. Господь, видя это, не может не призреть на нашу страну. Так радостно, что ведут детей. Только жалко, что очень много больных детишек: или ДЦП или инвалиды. Приносили некрещеных детей, спрашивали можно или нельзя прикладывать.

Волонтеры

— Нет, родители все очень благодарны. И за то, что возможность такая есть, и за то, что мы помогаем с сумками, с люльками. Тоже очень благодарят.

— Я там сегодня с утра стою рядышком, знаешь, где Рождественская икона, как-то обернулась и увидела такого малыша — новорожденный буквально.

— Да, приносят и совсем маленьких. Я помню, двое еще головку не держали. Недели 2 им, может быть. Таких я сама прикладываю.

— Почему?

— Чтобы время сократить — родителям одновременно с таким малышом справиться и самому приложиться практически невозможно, а так я даю и родителям прикоснуться к святыне и не задерживать особо остальных.

— Детишки как себя ведут?

— Ой, дети — самые послушные прихожане. Делают в точности все, как им объясняешь. Почти никто не капризничает, хотя грудничку 2 часа выстоять тяжело. Когда детишек нет, то я иду с обычной очередью работать, и взрослые иногда ведут себя хуже детей. Им тоже ласковые слова нужны. Я объясняю, какие они молодцы, что такую очередь выстояли, что это их жертва, их мученичество. Расстраиваются многие, что так мало дают прикоснуться к святыне. А я обязательно говорю, что исцеление может наступить не именно в тот момент, когда человек прикладывается. Благодать — она вокруг изливается и уже на подступах к святыне начинает невидимо действовать.

Услышав последнюю фразу, к разговору присоединяется Юрий, координатор волонтеров от Фонда Максима Грека.

— Точно, архимандрит Парфений — игумен монастыря Святого Павла — говорил, что Дары волхвов — это преизливающийся источник Божественной благодати.

Архимандрит Парфений — игумен монастыря Святого Павла

— Преизливающийся — значит, благодать распространяется вокруг, а не сосредотачивается в одной точке или вещи? — спрашиваю я.

— Да, — подтверждает Аня, — я в этом убедилась, когда во время принесения Пояса Богородицы работала, там столько чудес было! Помню, как к Поясу подводили женщину-инвалида — она шла в отдельной очереди для немощных. И когда совсем немного уже оставалось до ковчега, она вдруг сказала, что может теперь сама, без костылей, двигаться, и отказалась в обход остальных идти, сказала, что встанет в общую очередь, хотя бы в ту, что внутри храма стоит. Вот как благодать подействовала.

— Я это так понимаю, — добавляет Юрий, — благодать — это нетварная Божественная энергия. И через Дары волхвов Господь эту энергию подает, потому что их в руках держали Пресвятая Богородица, Христос и апостолы. Она в любом случае действует на каждого человека, просто некоторые не способны это действие ощутить, понять. Но и с ними происходят изменения.

— Какие?

— Сложно сказать, что-то ведь со временем проявляется. Но, совершенно точно, и это видно сразу, благодать обнажает сущность человека. Я так считаю, потому что видел много примеров.

— Мне, кстати, тоже показалось, что с людей как будто маска какая-то сползает, все искусственное, наносное уходит.

— К горькому сожалению, — вздыхает Юрий, — у нас в людях много зла и осуждения, зависти. Это большая беда нашего народа. И у святыни это очень сильно проявляется. Нам надо найти в себе силы и смирение, чтобы жить по-другому. Святыня — это лекарство, это возможность очистить себя и, может быть, стать немного лучше. Жаль, что не все сознают, какой это великий дар и милость Божия — прикоснуться к такой тайне.

— Думаю, большинство все-таки понимает.

— Сегодня видел, как женщина, отходя от Даров, плакала. Когда она мимо меня шла, то повторяла: «Господи, за что?!» Вот она понимает, что ей, может быть, одной из миллионов, повезло, что ее Господь сподобил приложиться к такой святыне. А другие не смогли. В силу разных причин. И, может быть, никогда им это даровано не будет. А она понимает это и благодарна. Каждый человек попал сюда промыслительно. И нас Господь волонтерить тоже не просто так привел. Да. Пора, кстати, заняться делом.

— Я, наверное, вернусь на свой пост, если его еще не заняли.

— Нет, тебя уже сменили. А ты не уходишь? Утренняя смена закончилась.

— Нет, еще побуду. Где сейчас люди нужны?

И немедленно раздается:

— Ребята, кто может на улице поработать с детьми?

Это в волонтерскую пришел промокший под дождем Владимир. За подмогой. Он выводит из общей очереди родителей с маленькими детьми.

Надеваю казенную теплую куртку с капюшоном (все продумано, есть даже специальные валенки на резиновой подошве, но все таких великанских размеров, что для меня сойдут за лыжи), идем на улицу вчетвером. Знакомимся по дороге — Владимир, Георгий, Елена и я.

Владимир на ходу объясняет, в чем дело. Оказывается, днем было много детских групп, плюс привозили несколько автобусов с инвалидами-колясочниками, поэтому основная очередь остановилась. Тогда кто-то из охраны правопорядка решил, что «детскую» очередь надо свернуть. Сейчас ситуация изменилась, да еще дождь пошел, а маленькие дети в общей очереди несколько часов уже стоят.

Проходим вдоль ограждений, Владимир громко выкрикивает: «Родители с детьми до 5 лет — выходите, мы вас проведем». Очередь ожила, зашевелилась. И вдруг подходит полицейский:

— Нам запретили пропускать. Только в сопровождении волонтеров — каждую семью должен провожать волонтер. Один ребенок, один взрослый и волонтер.

— Вы представляет, сколько там малышни, они устали, кушать хотят, пить, писать. Там же груднички есть, сколько мы их вчетвером выведем, если по одной семье? — пытается вразумить полицейского Владимир.

— Не положено!

Идем к автобусу полиции, навстречу двигается мужчина с бэйджем «Организатор». Владимир здоровается с ним, коротко объясняет ситуацию. Мужчина (жаль, не успела уточнить, как его зовут) тут же предлагает:

— У меня пропуск на машину есть, давай так: вы их из очереди будете вытаскивать, а я в машине буду отвозить к храму. Так быстрее получится. Мы так уже делали.

— Спасибо, давай я с полицией попробую договориться, а не получится — позвоню тебе.

Подходим к автобусу. Владимир общается с полицейскими. Наконец недоразумение выяснено, вопрос решен. Возвращаемся в очередь, вызываем родителей с детишками, провожаем их группками:

— Быстрее, пожалуйста. Ближе к обочине.

— Останься здесь, пожалуйста. Встретишь новую группу с детьми, проводишь немного, покажешь, куда им идти, там их встретят, — обращается ко мне Владимир.

Жду. Направляю вновь подошедших. Вдруг навстречу идут трое молодых людей. Без детей. Не замечаю ни палочки, ни инвалидной коляски.

Вот наглые, думаю, пробрались вместе с родителями через ограждение, думают, так их и пропустят!

Троица подходит ближе. Мужчина и две девушки. Одна из них спрашивает:

— А инвалидов вы пропускаете?

— Только первой группы.

— Пропустите, пожалуйста, — она кивает на вторую девушку, — у нее рак. Четвертая стадия. Документы есть, можем показать. Девушка начинает расстегивать сумку.

— Проходите, конечно. Бог вам в помощь.

— Мне можно с ней пойти, проводить? Я муж.

Мужчина вопросительно смотрит на меня. Голос спокойный, без эмоций. И глаза — без эмоций. Я замечаю, что он очень худой, острые скулы обтянуты кожей, кажется, болезнь любимой «съедает» и его. Я готова пропустить всех троих. Мне кажется, он понимает это, но я все же отвечаю вслух:

— Да, конечно.

Он секунду колеблется и обращается ко второй девушке (я так и не поняла, кто она — подруга, сестра): «Оля (не поручусь, что точно помню ее имя), пошли с нами».

— Нет, я не пойду. Это нечестно. Ребята, я вас вон там подожду. Вон там, возле кафе. Идите. С Богом!

Обувь сыреет. Я представляю себе, каково тем, кто стоит в очереди с самого начала. С партией детей подходит Владимир.

— Тебя поменять? Там подмога есть.

— Давай, пожалуй.

Возвращаемся вместе в храм. Прямо на входе снимаю и отдаю куртку молодому человеку, который только пришел. Уговариваю Владимира подняться в волонтерскую и сменить свою промокшую одежду.

В волонтерской пьем горячий чай. Вижу группу казаков, которые стояли возле ковчега. Подхожу ближе: «Здравствуйте. Расскажите, пожалуйста, что вы видели? Чудеса какие-нибудь на ваших глазах происходили?»

— Еще какие, — отвечает один, — как сказал мой сомневающийся знакомый: «И не захочешь — а поверишь!»

— Вас как зовут?

— Андрей. Никитин.

— Андрей, а что он такого увидел, вы знаете?

— Бесноватую. Шел за ней к ковчегу. Это на моих глазах происходило. Идет себе обычная женщина, как все, а как только увидела ковчег, с ней такое стало твориться! Корчит ее. Она приобрела такую форму… Знаете, как на картинках для детей рисуют чертей. Подхватили, пытаемся помочь приложиться, а такая силища у нее! Мы вчетвером еле справились. Кричала, как будто по живому режут. Несколько раз прикладывали. После второго раза, кажется, она вдруг стала выкрикивать имена, как будто видит кого, ну, не она, конечно, видит, а то, что в ней сидит. И кричит: «Владимир! Ольга! ... Филарет пришел!» Знаете, аж мороз по коже. Значит, святые приходят, чтобы этим людям помочь. Я сразу решил, что дома поставлю иконы всех этих святых. Потом кричать она перестала, и такое выражение облегчения на лице появилось — отпустило ее.

Фотограф Андрей Никитин

— И много таких случаев?

— Много. Вчера человек 20 было. Сегодня ребенок маленький, слышали, может, кричал: «Уничтожу!» Вшестером его еле держали.

— Слышала. Только я думала — это мужчина орет.

— Мы тут такого насмотрелись… А вообще, когда обычные люди прикладываются, то в душе у тебя все ликует, когда видишь, что у них на лице творится. Я вчера после ночной смены пришел сюда в 7 утра. Спал часа 3. Уставший, но после того, как десяток человек мимо прошли, после того, как я посмотрел на них, увидел, как они преображаются, лицом светлеют, я почувствовал, что и сам духовно расту.

— А фотоаппарата ни у кого нет? Вы снимки не делали?

— Делал. Я профессионально фотографирую.

— Как хорошо, что мы с Вами разговорились. А немощных вы видели?

— Это вам вот Максим лучше расскажет, у него впечатлений больше, он был, когда деток-инвалидов привозили. Максим Новиков, иди сюда.

Подходит Максим.

— Максим, поделитесь, пожалуйста, впечатлениями.

— Да какие впечатления… Детей безумно жаль. Хочется, чтобы они все выздоровели. Родителей жаль. Всех болящих очень жаль. Когда инвалидов-колясочников привозят, то монах греческий им, каждому, ковчег подносит, чтобы они смогли приложиться. Я заметил, что у больных людей, в отличие от нас, здоровых, вера — истовая. Они так молятся! А есть и здоровые, но скверные люди, которые думают только о себе, потому что они на святыню ложатся и мешают другим пройти. А 5 минут таких промедлений, и человек 100-150 не смогут приложиться.

Максим Новиков

— А какие самые яркие моменты вам запомнились?

— Самая большая благодать, когда маленьких детей приносят. Месячных приносят, двухмесячных. Дети реагируют очень хорошо.

Максима зовут. Казакам пора возвращаться на свое место.

Когда я ухожу из храма, на улице обращаю внимание, как фотографируются 2 девчонки. Обычные современные девчонки: одна в ярко фиолетовой куртке, с густо подведенными глазами, вторая… честно говоря, я даже не запомнила, как она выглядит. Неважно. Неожиданно «фиолетовая куртка» перестает позировать и бросается к проходящей мимо пожилой женщине. Родственница, наверное, думаю. Но, увидев продолжение, с интересом замедляю шаг.

— Это же вы, да? Это мы с вами телефонами в очереди обменялись? — «фиолетовая куртка» радостно обращается к пожилой женщине.

— Да, — растроганно отвечает та, — девочки, я вам обязательно позвоню!

Мне становится любопытно. Но, я отвлекаюсь — внезапно вижу знакомое лицо. Александра из информационного отдела Московской Патриархии.

— Привет! Неужели вы все еще на работе, время-то — за полночь.

— Да, Маша только что ушла. А меня сегодня пораньше отпустили — у мамули день рождения. А сейчас я вернулась.

— Зачем?

— Мне друзья позвонили, — она кивает в сторону трех ребят, — предложили помочь волонтерам, то есть людям, которые в очереди стоят. Мы тут по дороге булочек для них купили, чай горячий в термосе, стаканчики. Хотя Маша мне сказала, что все в порядке, но (наклоняется ближе) мне хочется немного мальчишек в этом их добром порыве поддержать. Сами они стоять не стали, ну хоть так, в меру сил, соприкоснутся. У нас 2 машины, поедем сейчас вдоль очереди, может быть, кому-то погреться захочется или просто посидеть отдохнуть. Может, домой кого подвезем.

— Ну, Бог помощь!

Захожу в метро. Подошел поезд. Вагон полупустой, но девушки-полицейские поднимаются со своих мест — освобождают место для тех, кто много часов простоял в очереди. В вагоне продолжают обсуждать подробности прошедшего дня: «И мужчин-то мало бывает на Афоне, а нам так повезло! Прикоснулись к такой святыне, но теперь ведь надо соответствовать».

–Ага, — поддакнула моя соседка. Я взглянула на нее — та самая женщина, к которой перед храмом бросились «фиолетовая куртка» и ее подруга.

Любопытство берет верх над чувством такта:

— Скажите, пожалуйста, о чем вы с девушками там, на улице, договаривались, когда обещали им позвонить?

— А, они обещали мне подсказать хорошее лекарство — у меня проблемы с сосудами. Пока стояли — разговорились, я обмолвилась, что в прошлый раз мне из-за самочувствия пришлось уйти из очереди через 3 часа. Хорошие девочки. Приятные.

Дома понимаю, что спать не хочется совершенно. Ругаю себя за то, что не догадалась там остаться, но вспоминаю, что помешали мокрые сапоги. Думаю, не последовать ли мне Сашиному примеру и вернуться, но понимаю, что метро уже закрыто. Завтра последний день и Дары волхвов увезут в Питер.

Последний день

Утром просыпаюсь вовремя, даже без будильника, который, кстати, забыла завести.

Теперь мне отводят место в самом начале очереди, где люди только-только заходят в храм. За пару предыдущих дней я поднаторела, да и сказывается пример остальных волонтеров. К сожалению, мне приходится не только подбадривать, но и поторапливать, и я чувствую себя неуютно — люди столько прошли, уставшие, а я их подгоняю.

Там, наверху, как будто понимают, что я готова к более вдумчивым вопросам и теперь кроме чисто технических деталей, у меня уточняют, например:

— А ничего, что у меня крестик деревянный?

— Ничего. У Христа тоже деревянный был.

— И правда! Спасибо.

Дары волхвов

— А кого просить о помощи? Не скажешь ведь: «Дары, помогите!» Это же вещь!

И я силюсь воспроизвести дословно то, что вчера говорили в волонтерской по поводу преизливающейся благодати, нетварной энергии и так далее.

Возле меня останавливается совсем молодая девушка с мамой и, доверчиво заглядывая в глаза, спрашивает:

— А кому молиться, чтобы забеременеть?

— Всем святым можно молиться обо всем. Но помните, что они являются нашими ходатаями к Святой Троице, ко Христу. Правда, есть святые, которым дана особая благодать помощи в чадородии — например, в Зачатьевском монастыре находится икона зачатия святой Праведной Анны. Кстати, — припоминаю я телефонный разговор с подругой, — в обители изготовили полную копию ковчега и освятили на Дарах, привезенных с Афона, к которым вы сейчас идете.

— Спасибо!

Они уходят. Очередь двигается неравномерно — то буквально бегом, и я иду за ними вдоль поручня, чтобы успеть хоть что-то сообщить, ответить на вопросы, то притормаживает. Сейчас возле меня остановилась группа молодых людей.

— С Праздником! Устали? Потерпите, уже скоро приложитесь.

— Да нет, атмосфера хорошая, теплая. Если бы не общались, то усталость бы больше сказывалась.

— А из других городов есть кто-нибудь?

— Я, — тянет руку улыбающийся молодой человек, — из Волгограда.

— Один или с группой?

— Один. Я вообще в Москву по делам приехал. Но такое событие пропустить не мог, пришел. Помолиться за родных, близких. Улыбка вдруг сползает с лица: «Конечно, буду молиться и за тех, кто у нас в городе погиб. За тех, что в больницах».

Вдруг слышу — кто-то разговаривает по телефону. Выглядываю. Мужчина с портфелем что-то деловито и достаточно громко обсуждает. Мне становится обидно за окружающих, которых он искушает своим поведением в такой момент, практически на подходе к святыне, и мешает им погрузиться в свои мысли. Я прошу выключить телефон. «Дела!» — виновато оправдывается он.

Бабуля просит помочь ей вытащить крестик. Мимо нее проталкивается крупный мужчина средних лет и, не глядя ни на кого, продолжает, как ледокол, прокладывать себе путь в человеческом потоке.

— Что вы делаете! — пытаюсь я навести порядок, но вижу только быстро удаляющуюся спину.

— Не переживай, дочка! На Страшном Суде мы так спешить не будем, — успокаивает меня бабуля.

Мне приводят смену. Александр выглядит очень внушительно, и я жалею, что он не появился здесь чуть раньше, чтобы урезонить «ледокол». Оказывается, Александр работает охранником, приходит в свободное от работы время.

— Я и дольше готов оставаться. Если б не работа. Здесь совсем другое, не как в охране. Хотя я всюду стараюсь относиться по-человечески, нагрубить ведь не сложно, а вот «разрулить» ситуацию так, чтобы человек еще и остался с улыбкой на лице, — это уже другое дело, — говорит он.

Иду в волонтерскую. По дороге сталкиваюсь со Светой. Перекусываем, пьем чай, болтаем:

— Как ты?

— Отлично.

— Где стоишь?

— Была в самом начале, но меня сменили, сейчас узнаю, куда идти.

— Если встанешь на выходе, рядом с Дарами, обрати внимание на лица людей, которые только приложились к святыне. У некоторых глаза прямо светятся. Они очень много получают на выходе, это похоже на получение подарка, хотя его и не видно, это сложно описать словами. Безусловное счастье. Люди, которые в данную минуту не думают ни о чем кроме высокого. Чистые лица. Таких немного, но они есть.

— Спасибо.

Волонтер

Странно, но, здесь, поблизости от Даров, мне кажется, что все люди становятся похожи на маленьких детей. Немного растерянных несмышленышей, которым надо что-то объяснить, позаботиться. Подчас упрямых. И я невольно начинаю вести себя соответственно, понимая всю важность момента: людям вот-вот предстоит встреча со святыней — не с вполне осязаемыми и видимыми Дарами, а с чем-то осязаемым только душою и необъяснимым, и я очень боюсь отвлечь их от молитвы, от важных мыслей. И в то же время, надо донести до них необходимость выстроиться по одному, чтобы все имели возможность прикоснуться. Я подбираю разные формулировки, и вдруг с губ срывается: «Паровозиком, становимся паровозиком». Я невольно вспоминаю, как незнакомый парень из волонтерской делился со мной своим опытом. И это работает. Мужчины, женщины, старики, дети, подростки реагируют мгновенно. Кто-то с улыбкой успевает встретиться со мной взглядом.

Я кого-то легонько придерживаю, чтобы пропустить вперед самых нетерпеливых, Отставших и замешкавшихся наоборот подгоняю. Кто-то все же улучил момент и упал на колени. Очередь забурлила.

И мне все больше кажется, что я навожу порядок среди малышей, которые рвутся побыстрее высыпать веселой гурьбой к новогодней елке, мерцающим гирляндам и подаркам.

Под руками мелькает теплый мех, шероховатость потертых пальто, вязаные детские кофты, гладкие кожаные куртки, шуршащая болонья.

— По левую руку от вас будет ковчег, — дружно сообщаем мы вместе со Светой.

Теперь я больше сосредоточена на руках, чем не лицах — смотрю, у кого в левой — сумка, а в правой — иконки и какие-то другие вещи для освящения. Предупреждаю, чтобы освободили левую руку — в какой-то момент разрешают прикладываться только ладонью. Мы поддерживаем чьи-то пакеты, сумочки, иконы, массивные статуэтки, изображающие вертеп, трости, палочки.

Периодически поток отсекают — пропускают вперед детские группы или инвалидов. Вот привезли детишек, больных раком. У каждого половину лица закрывает респиратор. Из-за этого, а еще потому, что у многих совсем нет на голове волос, дети похожи на маленьких, изможденных сражением солдатиков. Да, они бойцы. Дай Бог им сил и здоровья! Я очень верю и надеюсь, что они победят. Замечаю, как смотрит на них остановившаяся рядом женщина. У нее в глазах появляются слезы…

И снова потекла человеческая река.

Прерывается ставшее уже привычным пение афонских монахов и раздается:

«Благословен Бог Наш! Всегда, ныне и присно и во веки веков!»

Началась всенощная. Открылись Царские врата — отверзлось небо. К сожалению, я не могу все это видеть, потому что стою к алтарю спиной. Но я чувствую.

Представляю себе, что испытывают люди, прикасающиеся к Дарам во время службы. Например, когда поют: «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя!»

Казаки рассказывали, что во время службы никогда не бывает бесноватых. Никто из нас не смог найти этому объяснения. Привожу просто как факт.

Собравшиеся за моей спиной батюшки поют величание святителю Василию Великому — сегодня день его памяти.

Одна мама просит помочь провести ее слабовидящего сына. «Болящий», — шепчу я мужчине, стоящему рядом с ковчегом, и он помогает парню приложиться. Ему дают чуть дольше задержаться. Вот мы отходим, и я передаю молодого человека его спутнице.

Возвращаюсь обратно. Через некоторое время меня меняют. Ужинаю в волонтерской, встречаю Аню, с которой познакомилась вчера. Она по-прежнему работает с «детской» очередью, через которую проводят и всех болящих.

Исцеленный Андрей

Внезапно до меня долетает обрывок чужого разговора — оказывается, какой-то человек попытался скинуть Дары волхвов. Подошел к ковчегу в общей очереди, приложился, как все, а потом… Первым среагировал афонский монах, тот самый, что все время стоял за ковчегом — именно он не дал перевернуть ковчег с Дарами. Потом на помощь пришли окружающие. Мужчину задержали, вывели из очереди.

Уже вечер. Меня, как и в первый день, ставят «на выход». Но теперь я стою совсем рядом с ковчегом, метрах в полутора. Мы снова поздравляем всех с Праздником и поддерживаем тех, кто с трудом «включается», как выразился охранник Александр. Я обращаю внимание на лица людей. Вот к Дарам подходит мужчина, сосредоточенный, готовящийся. Касается ковчега лбом. Отходит. Лицо его проясняется, на несколько мгновений он будто становится моложе, хотя ему и так лет 25-27. Идет, улыбается, как человек, «получивший подарок, которого не видно», — вспоминаются мне слова Светланы.

Вдруг за спиной моей раздается: «С Праздником тебя, сыночек!»

Парень тепло улыбается стоящей за мной женщине в розовом свитере. Мама?

Нет. Каждого проходящего мужчину лет до 40 она встречала этими словами. Иногда ей отвечали, иногда нет, но почти все и всегда расплывались в улыбке. Если шел мужчина в форме, она добавляла: «Помощи тебе Божией, сынок».

Я смотрю на лица детей, стариков, людей пенсионного возраста, людей средних лет, подростков. Каждый меняется по-разному. Но определенно меняется. У кого-то лицо озаряется улыбкой, кто-то недоуменно потирает лоб, кто-то переводит дух, смеется, плачет, недовольно поджимает губы… Благодать — она для всех. Изливается. Бери на здоровье. Только кто-то может «зачерпнуть» полные ладони и «напиться», а кто-то «черпает» ситом. Но благодать обволакивает всех без исключения, как прохлада, которой веет от живительного источника, и дарит свою силу. Именно поэтому некоторые досадуют, что невозможно задержаться, побыть вблизи, еще раз прикоснуться и продлить это краткое мгновение. Я это так для себя понимаю.

Поток людей начинает иссякать.

Полночь. Или около того. Сейчас святыню закроют и унесут.

Где-то невдалеке раздается «Агни Парфене, Деспина, Ахранде Феотоке» («Мария, Дево Чистая») — исполняют удивительный гимн Нектария Эгинского. По преданию святитель услышал слова и мелодию гимна то ли от ангелов, то ли от самой Богородицы.

«Радуйся Невеста Неневестная», — звучит заключительная строчка гимна. Поставлена заключительная точка. Пора расходиться. Храм должны подготовить к литургии. Завтра праздник Обрезания Господня.

В волонтерской и весело, и грустно, и торжественно одновременно.

Прощаются: «До скорого! Может быть, еще когда-нибудь встретимся».

Предлагают подвезти на машине: «Кому в Текстильщики? Кто в Сокольники?»

Поют имениннику: «Многая лета!»

Поздравляют: «С Новым годом!»

И как заключительный аккорд раздается: «Ну что, встречаемся завтра в Питере!»