Удержание неудержимого

Великий пост — один из важнейших периодов церковного года, значение которого для души православного христианина трудно переоценить. Вместе с тем подлинный смысл, духовное содержание поста очень часто ускользает от понимания постящегося человека, оттесняется на задний план его внешней, телесной составляющей. Мы попросили одного из наших постоянных авторов,игумена Нектария (Морозова) поделиться своими размышлениями над текстом известной стихиры:

«Постимся постом, приятным, благоугодным Господеви:/
истинный пост есть злых отчуждение,/
воздержание языка, ярости отложение,/
похотей отлучение, оглаголания, лжи и клятвопреступления./
Сих оскудение/ пост истинный есть и благоприятный»

Ниже представлена вторая часть этих размышлений, посвященных «воздержанию языка».

***

И что же открывается ему тогда? Многое... И в частности — то, что львиная доля его падений так или иначе сопряжена с невоздержанием языка. Языком грешить «легче» и «удобнее» всего: для того, чтобы совершить какой-то грех самым делом, подчас бывают нужны какие-то определенные обстоятельства, условия, усилия, наконец, а язык — он всегда при нас. И что проще, чем кого-то походя осудить, кого-то по нерассудительности, а то и намеренно даже, оклеветать, кому-то грубо ответить, кому-то солгать? Или суесловить, пустословить, терять счет произнесенным словам и собственно нить разговора?

Подводишь вечером итог прожитого дня и приходишь в уныние от невозможности разобраться во всем тобою сказанном: что верно, что неверно, что правда, что неправда, что хорошо, а что худо. И все оттого, что слишком много слов. Воистину прав был тот отец, который говаривал: «Не умножай словес твоих, чтобы не умножились грехи твои». И не только потому, что среди слов наших слишком много слов греховных, но и потому, что вообще «в многословии не избежишь греха». Многоглаголание рассеивает, обессиливает, не позволяет трезво оценить себя самого и ту ситуацию, в которой находишься. А все вышеисчисленное естественным образом обуславливает множество падений — мелких, «повседневных», порой же и весьма серьезных.

Осуждение, неразрывно связанное с многословием, лишает нас помощи Божией. Благодать отступает, и человек получает замечательную возможность увидеть себя, каков он есть, когда не покрывает и не уберегает его от преткновений милость Господня. Это, наверное, и подразумевал преподобный Антоний Великий, когда предостерегал: «Бог дотоле хранит тебя, доколе ты хранишь уста свои».

Но даже если, многословя, и удается человеку каким-то чудом избежать осуждения, злословия, намеренной или ненамеренной лжи, то было бы серьезной ошибкой считать, что ничего худого в нем тогда нет. Многие слова наши на самом деле бывают рождены гнездящимися в нашем сердце гордостью, тщеславием и самолюбием и, произнесенные, в свою очередь питают и укрепляют эти страсти в нас. И сверх того — многословие опустошает, оно уподобляет человека дому, в котором окна и двери всегда нараспашку, отчего не удерживается в нем тепло, как его ни топи. Кому не знакомо: помолился, умилилось сердце, согрелось, а потом разболтался с кем-то, и все — ни умиления, ни тепла как не бывало. И начинай все сначала, с нуля.

Вот почему обращает наше внимание «главная стихира» Святой Четыредесятницы на то, что, помимо прочего, «пост истинный есть... воздержание языка»: без него, значит, не получится ничего, не будет наш пост ни приятен, ни благоугоден.

Но что же делать с собой, точнее, со своим языком, который, по апостолу Иакову, есть «неудержимое зло» (Иак. 3:8), который привык к необузданной, неограниченной свободе? С тем самым языком, о котором писал где-то в письмах своих святитель Феофан, что хорошо было бы приспособить к нему машинку специальную, чтобы как только скажет он слово лишнее, так сразу колола она его чем-то острым...

Нет, к сожалению, такой машинки. И выходит, что бороться с «неудержимым злом» нам нужно самим. И на эту борьбу явно не хватит немощных человеческих сил, но потребна тут помощь Божия, иначе зачем бы такой великий муж, как царь и пророк Давид, молил в сокрушении сердечном: «Положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнах моих» (Пс. 140:3). Ведь неслучайно мы постоянно слышим эти псаломские стихи за вечерним богослужением в храме, неслучайно и постом звучат они, с особенной силой воздействуя на душу нашу, во время литургии Преждеосвященных Даров. Значит, и для нас эти слова псалмопевца должны стать нашей собственной, личной молитвой.

Но и от себя нужно обязательно приложить нечто — тот труд, без которого и Господь нам не поможет, без которого не к чему будет в нас привиться благодати Божией. Есть у преподобного Иоанна Лествичника такой совет, ценность и полезность которого для всех, от своего языка страдающих, невозможно переоценить. «Чтобы удержать в себе гнев,— учит он,— не размыкай уст твоих». То есть, что бы ни творилось у тебя в душе, что бы ни рвалось наружу, постарайся промолчать, отнесись к этому как к самой важной своей в этот момент задаче. Перетерпи, а после будет легче: есть такой духовный закон, согласно коему страсть, которой ты раз, другой, третий не дал ходу, постепенно слабеет и изнемогает, и многословие тут не исключение.

Есть, наряду с этим советом, и одно замечательное правило: не говорить, не подумав о цели, которой ты хочешь посредством сказанного достигнуть, не задавшись вопросом, а нужно ли в принципе это слово, полезно ли оно тебе и окружающим, и, главное, угодно ли Богу. Оно, принятое и соблюдаемое, оказывает отучающемуся от многословия огромную помощь.

Бывает, конечно, и так, что человек настолько привык к празднословию и пустословию, что что бы он ни делал, слова все рвутся и рвутся наружу: стоит сказать одно по необходимости, как другие непроизвольно следуют за ним безо всякой уже действительной надобности. И тут, наверное, пригодится «рецепт», который приберегал для некоторых своих духовных чад схиигумен Савва (Остапенко): он давал особо нуждающимся в этом послушание — не произносить в день более 33 слов. И помогало! Так что и разрешенные уже от такой своеобразной епитимьи, почувствовав от нее пользу, поняв на опыте, что значит «слова расточают, а молчание собирает», сами просили ее продлить. Не всегда, разумеется, это возможно и по обстоятельствам жизни, и по обязанностям на работе, однако взять на себя на какое-то время с благословения духовника правило говорить как можно меньше, исключительно по необходимости, а какие-то часы (или даже дни) проводить в совершенном молчании — можно. И результат обязательно будет.

А еще будет он, если в нашем сердце начертается то, что объясняли когда-то давным-давно своему ученику авве Дорофею его преподобные наставники Варсанофий и Иоанн: «Ты потому так много говоришь, что не познал еще происходящего от многословия вреда». Вред этот — разорение всего, что так мучительно, столькими потами и скорбями мы созидаем, разорение нашей доброй христианской жизни. Появится досада на многословие, появится к нему неприязнь и даже ненависть — и оно постепенно уйдет из нашей жизни, как и говорил победивший многословие авва Дорофей: «страсть, которую душа возненавидит, не пребывает в ней долго».