Мой месяц март

«Многим ли, дей­ствительно, приходила в голову мысль, что ломоть хорошо испеченного пшеничного хле­ба, составляет одно из величайших изобретений человеческого ума».

К. А Тимирязев,
великий русский физиолог растений

И вот я впервые увидел Москву, сидя на чемоданах и узлах, зим­ним рассветным утром.

Снег поскрипывал под полозьями саней, и отец с ма­терью шли быстро, стараясь не отстать от грузчика, о чем-то с ним перегова­риваясь.

Я радостно ловил ртом легкие пушистые снежинки, которые па­дали на мое лицо, на высокие дома, где в окнах загорался свет, и мне было тепло и весело оттого, что я в Москве, что идет такой лас­ковый снег, и что впереди меня ждет так много интересного.

— Красная площадь! – радостно крикнул я, встав во весь рост на уз­лах и показывая на рубиновые звезды Кремля.

— Тихо ты! – испугался отец, видя, что я вскочил и могу свер­зиться с чемоданов и узлов.

Грузчик остановился, сдвинул шапку, вытер пот.

— Да, сынок, это она! – сказал он. Улыбнулся, усадил меня, по­правил ремни на плечах и покатил сани вперед.

Мне хотелось подольше полюбоваться Кремлем и его башнями со звездами. Но сани катились вперед и вперед, и мама, которая знала Москву лучше, чем отец, потому что мы должны были остано­виться у ее сестры, также радостно, как и я, через время восклик­нула:

— А вот и Сретенка!

Я не знал, конечно, что «Сретенье» означает «встреча», но в са­мом этом слове мне послышалось что-то заповедное, родное, лас­ковое, как этот тихо струящийся с неба снег.

И улицу эту как будто бы я прежде видел. Как будто заходил вот в эти невысокие каменные дома, такие уютные, с приветливо го­рящими в окнах огнями.

И в эту небольшую каменную церковь на углу улицы тоже как будто заходил. Она тоже была как будто мне хорошо знакома, хотя я видел ее в первый раз и двери ее были накрепко закрыты.

У одного из домов, кузовом к дверям, стоял грузовик. Из его рас­пахнутых задних дверей грузчики выносили деревянные противни с буханками хлеба.

Нашему грузчику пришлось объезжать грузовик, перегородивший тротуар, и я уловил этот родной, ни с чем не сравнимый запах, об­давший меня.

Запах свежевыпеченного хлеба.

В свежести этого зимнего утра он ощущался особенно отчетливо, и заполнил всего меня.

Это был запах родного дома. Бабушка, которую мы звали Бабаней, сама пекла хлеб, и когда вытаскивала ухватом противень из печи, дом наполнялся этим чудесным запахом.

Но об этом я расскажу чуть позже.

Вот и дом, в котором живет тетя Клава, мамина сестра.

Вот меня обнимают и целуют и поднимают на руки как малень­кого. Но это мне не очень-то нравится, потому что осенью я уже пойду в первый класс. Писать и читать я уже научился, а мои ри­сунки, где наши самолеты громят танки фашистов, даже попали на выставку. И не потому, что я хорошо нарисовал. А потому, что уже в детском садике написал: «Смерть немецким захватчикам!», «За Ро­дину! За Сталина!»

Расспросам нет конца, возбуждение не проходит, но вот меня ук­ладывают в постель – отдохнуть.

Но какой там отдых, если я в самой Москве, где горят рубиновые кремлевские звезды, где идет ласковый снег, и где на улице с род­ным названьем «Сретенка» так вкусно пахнет свежевыпеченным хлебом.

Этот запах остался во мне на всю жизнь – как самое драгоценное воспоминанье.

И когда я думаю о Родине, о России, я вижу перед собой этот тихо струящийся снег, падающий почти отвесно, Красную площадь, улицу с заповедным названьем «Сретенка», и ощущаю запах све­жевыпеченного хлеба.

Теперь скажу о том, что я родился 22 марта.

По церковному календарю в этот день отмечают память со­рока мучеников, в Севастийском озере мучавшихся.

В народе нашем отмечается праздник со славным названием «Жаворонки прилетели». А мой День Ангела — 30 марта, когда празднуется память святого Алексия Божьего человека.

Бабушка моя по матери, у которой мы жили в годы моего детства, на мой день рождения пекла плюшки в виде жаво­ронков, вместо глаз встав­ляя им ягодки клюквы.

В одного из жаворонков она вкладывала монетку. Кому этот жа­воронок попадет, тот будет самым счастливым.

Противень с румянистыми жаворонками она подносила ко мне так, что я обязательно выбирал плюшку с монеткой.

И когда зуб натыкался на нее, радостно кричал:

— Я самый счастливый!

В зрелые годы, когда, много поездив, я выбрал Самару, нас с женой поселили в комнатку на главной улице города, над хлебным магазином.

Стояла жаркая осень, и мы спали с открытым окном. Ран­ним ут­ром приезжала машина со свежевыпеченным хлебом. Грузчики принимались разгружать деревянные противни с булками хлеба, весело перебрасываясь шутками с продав­щицами.

Я просыпался от запаха свежевыпеченного хлеба, который шел в распахнутое окно.

И сразу вспоминал Бабаню, и плюшки в виде жаворонков, и как радостно кричал:

— Я самый счастливый!

В Самаре жизнь моя начиналась сызнова, опять с чистого листа.

На улице уже осень.

Спит жена, с которой мы только начинаем совместную жизнь, спят соседи.

Я встаю, тихонько подхожу к распахнутому окну, вдыхаю в себя свежесть утра и запах свежевыпечен­ного хлеба.

Смотрю на улицу, которая очень схожа с московской Сретенкой, где я тоже ранним утром вдохнул этот запах, лучше которого нет ничего в целом свете, и опять говорю себе:

— Я самый счастливый!