Все дороги ведут в Лавру

Сердце Лавры

Для бывшего Загорска Лавра – это градообразующее предприятие. Сам монастырь вырос вокруг Троицкого собора. Центр притяжения собора – преподобный Сергий, игумен Радонежский. Смысл жизни великого святого – Сам Бог.

Путешествие в Лавру – как бы движение сквозь видимое к невидимому. Как археологи слой за слоем изучают земляные пласты в поисках артефактов, истоков истории, так и паломник за красивой архитектурой начинает видеть великий дух монаха-отшельника Сергия, ставшего игуменом всей Русской земли.

Наш проводник на этой неизвестной планете по имени «Лавра» – монах Парфений. Еще до начала журналистского «исследования» монастыря он предлагает нам хоть немного постоять в Троицком соборе, помолиться, испросить благословения хозяина обители – преподобного Сергия – на предстоящие труды. Что мы послушно и выполняем. Люди в очереди к мощам необыкновенно бдительны: завидев человека с профессиональной камерой, выбирающего место для съемки, тут же бросаются к нам с требованием «прекратить все это». Мне показалось, что даже увещевания отца Парфения и наши объяснения не убедили «несогласных» вполне. Что ж, православный люд на страже своих святынь.

1337 год – время основания небольшой деревянной церкви Пресвятой Троицы самим преподобным Сергием – считается датой возникновения обители. Весь последующий ансамбль, на данный момент включающий в себя более 50 зданий, строился вокруг Троицкого храма. В 1422-1423 г.г. на месте деревянного возвели белокаменный собор – редкий пример дошедшего до нашего времени московского белокаменного зодчества (еще один из аналогичных случаев – Рождественский собор Саввино-Сторожевского монастыря). Фасад скромно украшен только тремя лентами «плетеного» орнамента. Троицкая церковь архитектурно неканонична: между организацией экстерьера и интерьера существует несоответствие, которое при желании легко обнаружить. В частности, барабан смещен в сторону алтаря. Как и вышеупомянутый Рождественский собор, Троицкий отличается парадоксальными свойствами: он и в целом устремлен вверх и при этом прочно «стоит на земле»; он «излучает» каменную надежность, фундаментальность, но и одновременно пластичен, «воздушен»...

Монах Парфений шепотом рассказывает про знаменитый иконостас:

– Он создан великими мастерами Андреем Рублевым и Даниилом Черным. Рублевский шедевр «Святая Троица» писался специально для этого иконостаса. Из тех икон, что мы здесь видим, 34 сохранились со времен сооружения храма. К сожалению, в росписи интерьера храма такой сохранностью творений Андрея Рублева и его учеников похвастать нельзя – есть только совсем крохотный оригинальный фрагмент... Однако схема расположения сюжетов осталась прежней. Кроме того, сами сюжеты достаточно редкие: например, эпизод проклятия Христом бесплодной смоковницы.

Как бы напротив раки с мощами преподобного расположена древняя икона святителя Николая Чудотворца – она занимает это место с XIV столетия. Во время польско-литовской осады обители в 1608-1610 г.г. один из разрывных снарядов, пролетев сквозь окно, попал прямо в эту икону. Однако Божией милостью снаряд не разорвался, и никто из людей не пострадал. На самом же образе святителя Николая «на память» об этом ранении осталась квадратная заплатка на месте отверстия. Другой вражий снаряд угодил в железные врата рядом с ракой – пробоина хорошо заметна до сих пор. Кстати, слева от раки находится не всеми замечаемый застекленный отсек – в нем личные вещи преподобного Сергия: схима, посох, деревянные богослужебные сосуды... К ним тоже прикладываются благочестивые христиане.

Трапезная превращается

Следующий пункт нашего маршрута – Трапезный храм. Это одна из архитектурных доминант монастыря до революции действительно была местом братской трапезы – интерьер, организация внутреннего пространства красноречиво об этом свидетельствуют. Легко представить себе, как здесь располагались длинные столы, разносились блюда. В настоящее время это полноценный храм. Людей в день нашего приезда было много. Отец Парфений говорит, что так всегда.

С правой стороны – мощи святителя Иннокентия Московского, с левой – недавно обретенные мощи святителя Макария Невского. Трапезный храм – инициатива Петра I. Императорские деньги пошли на возведение уникального для своего времени сооружения – 500 квадратных метров без опорных столбов. В то время подобное – почти чудо инженерной мысли. Обширная трапезная вообще-то пристройка к храму преподобного Сергия. После службы братия удобно перемещалась в этот большой зал для совместного вкушения пищи. Иерархи Церкви по достоинству оценили «вместительные» качества трапезной – здесь проводилось 3 церковных собора. На одном из них в 1970 году Предстоятелем Русской Православной Церкви был избран патриарх Пимен. Также в Трапезном храме прошел собор 1988 года, посвященный 1000-летию Крещения Руси.

Монах Парфений предлагает нам двигаться дальше – и мы по дороге, известной лишь «своим», перемещаемся к следующей лаврской достопримечательности.

У отца Парфения, как он сам признается, «стандартная схема бытия». 10 классов школы, художественный институт, разочарование в выбранном пути, год подготовки к семинарии, московская семинария, академия, прошение в монастырь, с 2001 года – постоянно в монастыре. Пономарство, дежурство за ящиком. В 2003 году – постриг в честь Парфения, Христа ради юродивого, святого XVI века. Сейчас монах Парфений заведует лаврской киностудией и активно сотрудничает с местным сайтом.

– Монахами не становятся, а рождаются, – уверен отец Парфений. – Мне всегда чего-то не хватало в обычной жизни, всегда был какой-то вакуум. Наполненность души появилась только в семинарии, ну а дальше жизненный путь был предсказуем...

Только сейчас я понимаю, что наш разговор проходит в Патриарших покоях. Очевидно, мы ждем здесь смотрителя Первосвятительской резиденции.

Лаврский смотритель

– Наш монастырь всегда был центром русского православия. Пресвятая Богородица, явившись преподобному Сергию перед его кончиной, обещала угоднику Божию Свое покровительство. Ее покров простирается над Лаврой по сей день. Ни татаро-монголы, ни польско-литовские интервенты, ни наполеоновская армия, ни немцы двух мировых войн – никто не покорил нашу обитель.

Сам я из Винницкой области (Украина). Учился на агронома. В середине 60-х г.г. меня послали в Днепропетровск в институт повышения квалификации. В этом городе мне пришлось искать съемную квартиру – общежития не дали. Попал к верующему человеку – Якову Сергеевичу Литвиненко. Начал ходить в храм. На всю жизнь запомнил его слова: «Коля (имя отца Илии до монашеского пострига – прим. автора), ты знаешь, в Почаевской лавре поют замечательно. А в Загорске – как на небесах...» Так я узнал о Троице-Сергиевой лавре. Приехав на каникулы домой, тут же сказал маме: «Еду в Загорск». Она отпустила. Приехал в Лавру. Зашел в местный храм на молитву. Одна женщина сказала мне такие слова: «Из Вас получится хороший поп – вы хорошо Богу молитесь...»

Зашел в Михеевский храм. Маленький такой батюшка совершает молебны. И вдруг говорит: «Пропустите ученика преподобного Сергия», – и указывает на меня. Впоследствии этот батюшка стал схиархимандритом, звали его Михей. Он недавно скончался.

Первая неделя поста. У меня было чувство, что я на небесах. На Литургии Преждеосвященных Даров тогдашний благочинный архимандрит Феодорит говорит мне: «Подойди к батюшке за благословением». Я подошел, а батюшка мне: «Ты наш будущий брат». Вскоре я приехал уже поступать в Московскую семинарию. В самом конце июля сдал экзамены, в августе поехал домой – там меня уже искали сотрудники известных органов. Но Господь не дал им найти меня.

Когда уже поступил, сотрудники госбезопасности снова пришли ко мне. Предложили сотрудничать. Я ответил: «Какое сотрудничество? Я за вас Богу буду молиться!» За такой ответ они уже приготовились меня бить, но в итоге отпустили...

– Как ваши родные, друзья отреагировали на то, что вчерашний образцовый агроном Николай «ушел в религию»?

– Да никто не знал, кроме мамы. Для всех я поступил в обычный институт. Помню, однако, статью в газете «Молодой коммунист», в одной из статей которой меня назвали «предателем». В итоге ко мне со всех концов Союза стали приходить сотни писем с вопросом: «Как вы стали верующим?» Самые разные люди. Я им очень хотел ответить, но не мог. Один старец мне пояснил, что мои письменные ответы КГБ сочли бы за религиозную пропаганду – все письма из Лавры перехватывались... Хотя большая часть писем ко мне – это явная провокация.

Вскоре произошел мой постриг. Постригали быстро. В 1970 г. на Крещенский сочельник я был рукоположен в иеродиаконы архимандритом Сергием (Голубцом). В 1972 г. Патриархом Пименом – в иеромонаха. В 1996 г. при Патриархе Алексии II стал архимандритом.

– Что запомнилось из советского периода вашего служения?

– Подготовка к 1000-летию Крещения Руси. Начали готовиться в 1985 г. Внутри Патриарших покоев шел непрерывный ремонт. Частично этот ремонт продолжается до сих пор: что-то переставляем, что-то обновляем.

В 1948 г. Сталин велел собрать церковный собор. Иерархи собрались здесь на месте будущего алтаря храма Патриарших покоев. В этом храме тайно от уполномоченных по делам религии совершались богослужения. Да и вообще Церковь не уступила ни на йоту советскому режиму... Не уступала и не уступит.

Неожиданно отец Илия вспоминает о Никите Сергеевиче Хрущеве:

– Он культ личности Сталина разоблачил, а свой создал. «Дорогой Никита Сергеевич, дорогой Никита Сергеевич...» Пионеры, комсомольцы с цветами. Как-то посетил он Закарпатье, а там всюду храмы открыты, кресты стоят. Он повелел немедленно все это ликвидировать. Помню случай: один какой-то начальник полез снимать крест с купола. Зацепил один конец троса за крест, другой за трактор. Сел за руль, нажал на газ, трос порвался и хлестнул его так, что он скончался на месте. После подобных сообщений в прессе этот процесс потихоньку остановили... Никита Сергеевич позорил Патриарха Алексия I. Пригласил генсек Святейшего в Кремль, дал ему слово и тут же перебил: «Хватит дурманить народ! Ваше время закончилось!»

– Отче, как бы Вы оценили сегодняшнее состояние русского монашества? Все-таки традиция была прервана...

– Прервана, но не уничтожена. После войны, в 1946 г., сюда, в Лавру, из ссылок и лагерей вернулись многие старцы, носители еще той, дореволюционной традиции. И им во многом удалось донести ее до своих учеников, до молодого поколения. Так что добрые семена сохранились... Герои войны, грудь в орденах, поступали в семинарию...

– Отец Илия, часто говорят, что раньше, в советские годы, годы официального атеизма, люди были добрее, проще, чище... А сейчас – во времена религиозного возрождения – нравы изменились в худшую сторону. Как это объяснить?

– К сожалению, это так. Сейчас мы наблюдаем падение нравов. Церковь то, что должна делать, делает. Но люди сами выбирают свой путь. Они свободны. И они выбирают материальное обогащение, земную славу. Раньше эти соблазны как-то сдерживались. Но после 90-х хлынул поток искушений, и люди не выдержали. По крайней мере, того патриотизма, какой был раньше, я не наблюдаю... Да, религиозность какая-то сейчас есть, но вот ее качество... Горения нет, его мало. Но вера в нашем народе жила и живет.

– Вы в Лавре уже полвека. Как она изменилась за это время?

Архимандрит Илия проводит краткую экскурсию по Патриаршим покоям. Незаметно для себя погружается в воспоминания – поводов для этого предостаточно. Но нам надо идти дальше.

88 метров

Монах Парфений ведет нас на колокольню. Колокольня по законам жанра очевидно доминирует в ансамбле Лавры. Как и все большое, ее лучше рассматривать с расстояния. Паломники, отправлявшиеся сюда на богомолье, ее-то и замечали в первую очередь. Находясь уже на территории монастыря, ее как будто не видишь – неудобно постоянно задирать голову. Так, изредка бросишь взгляд.

– Есть во Владимирской области, где-то рядом с Ростовом, простая такая сельская колокольня. 92 метра. Выше нашей на несколько метров. Купец какой-то построил. Вот так вот. Так что рекорд у нас отобрали.

Отец Парфений бодро поднимается по винтовой лестнице. Если каждый день так подниматься, привыкнешь, конечно. А если изредка... Словом, нестандартная задача для нашего вестибулярного аппарата.

– Вот красавец колокол. Отлит в 2003 году, вес – 72 тонны. На стенах вокруг видны отремонтированные участки: для установки гиганта пришлось в некоторых местах ломать опоры, расширять «вход» для колокола. На площадке яруса установили специальные рельсы. С космодрома Байконур пригнали редкий кран, способный поднимать такие тяжести. Когда собрались все гости во главе с Патриархом Алексием II, крановщик начал торжественный подъем. Но ветерок мешал это сделать. Ожидание было напряженным и долгим, но, в конце концов, операция прошла успешно.

Язык весит около тонны, но раскачать его может даже трехлетний мальчик. Однако для того чтобы совершить удар языка по колоколу, требуются слаженные усилия 8-ми человек. Здесь находился самый большой на Руси царь-колокол, весивший порядка 64 тонн. К сожалению, он и еще 24 колокола из уникальной лаврской коллекции были сброшены в 1930 г. Взрывная волна от столкновения царь-колокола с землей была настолько мощной, что вибрация передалась Успенскому собору и образовала трещину под куполом. Ее впоследствии нейтрализовали внутренними скрепами. Но она периодически дает о себе знать – угроза расширения трещины все еще есть...

Перемещаемся выше.

– Самый древний из сохранившихся колоколов – Никоновский, отлит в 1420 г., весит около 20 пудов.

Монах Парфений показывает нам эксклюзив – гири заводного механизма колокольных часов. «Как в бабушкиных часах», – поясняет отец Парфений.

Массивные, тяжелые гири. По центнеру каждая. Мечта любой бабушки.

В порядке живой очереди

– Отец Герман – весьма занятой человек, – сразу же поясняет монах Парфений, в десятый раз за день подавая деньги «местным» просителям. – Отчитка каждый день. Нечеловеческая нагрузка.

Так оно и оказывается. В притворе храма апостолов Петра и Павла, что недалеко от Лавры, матушка за прилавком категорически не понимает, какое такое интервью может быть с еле живым отцом Германом. «Да у него вся одежда мокрая. Дайте отдохнуть человеку. Впереди еще служба».

– Каждый день – новый приток «посетителей». Много, конечно, и действительно бесноватых. Но много и тех, кто с совершенно другим «диагнозом». С каждым не переговоришь, первичный осмотр не проведешь, – поясняет монах Парфений, хорошо знакомый со спецификой «работы» отца Германа. – Совершать отчитку – изгонять бесов из одержимых – редкое послушание, на это нужно чуть ли не Патриаршее благословение. Приходит много людей, которые воспринимают отчитку как экстренное восстановление своих физических и душевных сил. Такой «ремонт» без личных духовных усилий. Евангельскую притчу о семи бесах мы все прекрасно знаем. Но люди думают: «Постою за компанию, авось и мне все это как-то поможет». Безрассудно относятся к этому сакральному действу. Плюс ко всему часто человеку нужна просто исповедь и Причастие, а он тут же бежит на отчитку. Естественно, много просто психически больных людей – тех, кто должен стать пациентом психотерапевтов и психиатров, но и они почему-то спешат изгнать из себя бесов.

Вернувшись в храм Апостолов Петра и Павла через два часа, мы увидели отца Германа уже на Всенощном бдении. С нами в «очереди» к известному пастырю стояли еще представители одного из федеральных телеканалов. Но священник, ежедневно совершающий отчитку, настолько устал, что с нашей стороны было бы преступлением, вопреки всему, добиваться от него беседы.

И до самой до Камчатки

Возвращаясь в Лавру, монах Парфений в одиннадцатый раз подает милостыню пред вратами монастыря. Рассказывает об их типографии. Единственный в нашей Церкви случай, когда у обители есть не только издательство, но своя собственная типография – «фабрика» книжной продукции. Создана по инициативе архиепископа Вологодского и Тотемского Никона (Рождественского).

Заворачиваем в пещерный храм под Успенским собором – здесь погребены патриархи Алексий I и Пимен. Рядом с местами упокоения – личные вещи Предстоятелей.

Приложившись к мощам преподобных Максима Грека и Антония Радонежского в Духовском соборе, выходим на улицу и встречаем отца Аркадия. Он-то нам и нужен.

Игумен Аркадий (Юрий Васильевич Смекалов) москвич. Школа, столярное училище, армия. Столяром работал в Лавре. Семинария, постриг, сан. Старт священнического служения совпал с началом церковного возрождения. Основная точка приложения миссионерских усилий – Камчатка.

– Удивительный край и удивительное время. Необъятные пространства, титанический труд. Суббота и воскресенье как «девятый вал». Нескончаемый поток людей. Крестили, учили, создавали общины.

– Как сами оцениваете успех миссии?

– Все шло прекрасно. Люди искренне тянулись к вере. Быстро организовывались общины. Методика была простая: собирались верующие люди, мы предлагали им выбрать себе старосту, казначея, продавца свечек, икон. Давали правило. И община начинала жить. Почти в каждом поселке организовали подобную общину. И духовная жизнь даже без священника была налаженной, организованной. Вернулся в Лавру в 2007 г. – к этому времени Церковь на Камчатке более-менее зажила полноценной жизнью.

– Долго отдыхали?

– Нет. Совсем скоро меня как опытного «путешественника» опять отправили на Дальний Восток – на Колыму. Там местный священник был немножко революционером. Такой харизматический лидер – и весь приход дружно следовал за ним. Эту ситуацию надо было аккуратно исправлять. В итоге удалось нормализовать приходскую жизнь.

Куда бы я ни попадал, начинал всегда с хора: сначала нужно создать крепкий, насколько это возможно профессиональный хор, поставить регента. А затем вокруг хора собирается община.

После этого опять на Камчатку. Этот огромный полуостров как бы делится на две половинки – северную и южную. Север – это корякский край. Вот Корякию мне и пришлось поднимать. 300 тысяч квадратных километров, более 20 поселков, 20 тысяч людей населения.

– И ни одного храма?

– Храмы есть, но не было священников. Действовали по той же схеме. Создавали общины. Все это осложнялось транспортными проблемами – никакого регулярного сухопутного сообщения там нет. Либо на собачьих упряжках, либо на вездеходах, либо на вертолетах. Плюс огромные пространства – слабые межобщинные связи. У меня были опытные помощники-священники, они много потрудились. В поселке Палана – административном центре Корякии – находился наш домовый храм. Приход был дружный, организованный.

Пожалуй, самое сложное было следить за общинами на огромных пространствах – непрерывный процесс, требующий крайней мобилизации сил. Три года назад я вернулся в Лавру – здесь я просто как в колыбельке. Отдых и восстановление сил, кончено, требуются. Миссия – это вообще удел малого количества людей.

– Как Лавра изменилась за последние 20-30 лет?

– Все течет, все изменяется. Братии было мало, батюшек тоже. Наплыв прихожан огромный. Исповедовали всю ночь и не уставали. Сейчас братии много, но гигантов духа меньше. Хотя духовный уровень Лавры традиционно высокий. Это связано и с нашей семинарией: она прививает культуру мышления, рассудительность, внимательное отношение к человеку, учит не бросаться сразу на человека с осуждением. Поэтому образованный монах и необразованный все же отличаются друг от друга. У нас меньше резкости и больше доброты, как мне кажется.

И еще сейчас время политической лояльности. Внешних гонений нет. Это все же расслабляет Церковь. Христиане до «Крещения Рима» – это мученики, мужественные люди. После реформы императора Константина христианами стали становиться с разными целями. То же самое и сейчас. К сожалению, есть люди, совершенно не понявшие истинный смысл христианства и пришедшие в Церковь, в монашество из карьерных соображений...

Благо и чинно

– Я родился в священнической семье. Самое глубокое впечатление на меня произвел Псково-Печерский монастырь, старцы этой обители, особенно архимандрит Иоанн (Крестьянкин) и отец Николай Гурьянов. Само пребывание с ними меняло человека и меня, конечно, тоже. Сейчас я бы о многом их спросил. Кстати, в книге отца Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые», как мне кажется, во многом очень точно описаны многие «герои» Печер. В них легко узнать тех самых старцев.

Лавра – это особый монастырь. Игумен земли русской – он один, и Лавра – одна. Написать вообще какой-то объективный портрет этой обители и сказать: «Вот, она такая», – нельзя. Она разная, разноликая. Сколько я здесь живу, Троицкий собор каждый день особенный. Глаз не устает, «не замыливается». Здесь всегда присутствует новизна жизни – та новизна, которую дает преподобный Сергий.

Недавно приезжал игумен одного афонского монастыря, мы с ним сходили к преподобному Сергию. Все время пребывания здесь афонский игумен все повторял: «Какой великий преподобный Сергий...»

– Церковь на уровне официальных мероприятий, «программных заявлений» часто связывает имя преподобного со всей Россией, причем не только той, Святой Русью, и сегодняшней – многонациональной, многоконфессиональной, со сложной социальной структурой. Насколько это оправданно?

– Понимаете, сейчас мы видим могучее древо нашей государственности, ветви раскинулись далеко друг от друга, далеко от ствола, от корней. Поэтому связь между отдельными явлениями сегодняшней жизни и событиями семисотлетней давности уловить бывает трудно. Но надо понимать, что подвиг преподобного Сергия, его образ жизни – это именно корни нашей цивилизации, нашего общества. Он заложил фундамент – мы с переменным успехом пытаемся строить на этом основании.

– Для Вас в чем главное отличие Лавры 30-летней давности и сегодняшней?

– Разная скорость жизни. Ускорение жизни проникает и за монастырскую ограду, в монашескую среду. Вы видите, вот телефон городской, мобильный, компьютеры, Интернет – все это стало и частью жизни обители. Плюс ко всему окружающий нас мир предлагает больше поводов для соблазна. Раньше сама «обстановка» жизни была более «аскетична», хранить себя было немного легче... Ну и, естественно, раньше не было такой эпидемии, например, наркомании. В XXI веке всех этих аномалий стало в разы больше. Но главное осталось прежним – место битвы: это сердце человека.

– Вопрос к Вам как благочинному: Вы как послушания распределяете? Какими критериями руководствуетесь?

– Стараюсь исходить из личных качеств монаха, послушника. Все очень индивидуально. Советуюсь с духовниками «сотрудников». Если человек перенес операцию, – с лечащим врачом. Учитывается все: от физического состояния до уровня духовной опытности. Каждый должен заниматься своим делом. Потому что великая мука для любого человека делать не то, к чему он предназначен.

– Самое трудное в вашей «работе»?

– Не забывать, зачем ты пришел в монастырь. Не забывать, ради Кого ты пришел. Не забывать, что ты монах.

Стратегический запас

Уже совсем темно на улице. Двигаемся по фотогеничным «улочкам» Лавры. Монах Парфений напоследок обещает нам показать винный погреб. Кинематографичный уголок: фонари в стиле XVIII века, тяжелый замок на дверях. Да, здесь точно надо снимать фильмы.

– Да и будем снимать, – соглашается отец Пафрений. Замок уже отворен. Перед нами ухоженное помещение, в нем массивные бочки.

– Вино. "Кагор" и "Мерло". На богослужебные нужды требуется довольно много, поэтому логично иметь такие вот запасы...

Спускаемся по лестнице вниз. Здесь заметно холоднее.

– Вот за этой дверью уже улица. Во времена польско-литовской осады начала XVII века эта сторона, где мы сейчас находимся, была главной линией удара неприятеля. Интервенты попадали в монастырь через эту дверь. Но, оказавшись внутри, понимали, что они как бы на дне большого колодца. На верхних уровнях «колодца» уже наготове стояли защитники обители. Ловушка для супостатов...

Боевую башню, в которой находится винный погреб, отреставрировали недавно. Температура, влажность – все, естественно, соответствует нормальному микроклимату подобных хранилищ. И все бочки, и все вино – недавнее приобретение монастыря. Самое «элитное», коллекционное – 70-х годов прошлого столетия. Основной поставщик вина в крупнейшую обитель – Молдавия.

Возвращаемся на «поверхность». День в обители преподобного Сергия прошел удивительно быстро. То ли это всеобщее ускорение времени, о котором говорил отец-благочинный, то ли насыщенность впечатлениями не давала перевести дыхания. Мы увидели лишь крупицу лаврской жизни. Эта жизнь как жизнь другой планеты. Ее можно наблюдать в телескоп и думать, что что-то увидел и понял. Но, чтобы понять по-настоящему, надо на этой планете жить...

Фото:Даниил Африн