Не про войну

– Вам, наверное, неприятно всё это слушать? У вас патриотизм… – вежливо спрашивает меня сосед-немец, улыбаясь мне сверху вниз.

Маленький городок на юге Германии. Международная конференция религиозного толка, собравшая представителей стран Центральной и Восточной Европы. Немец похож на Ричарда Гира, и улыбка (помните?) у него такая же. «Оу, да у вас патриотизм!» Ага. А еще корь и свинка.

Добро пожаловать в холодную войну. «Путин – новый Гитлер» не было произнесено исключительно по причине того, что пришлось бы вслух помянуть ефрейтора – да не будет он упомянут в Баварии! Бейджик «Russia» почти как алая буква на груди. Только что со сцены нам рассказали про всякие российские несвободы.

– Знаете, докладчик расставил негативные акценты, сгустил краски. Всё у нас не так плохо на самом деле.

«Ричард Гир» откидывается в кресле и улыбается мне своей лисьей улыбкой: он ведь диагностировал у меня патриотизм, всеми этими уловками его не обманешь:

– Но ведь он говорил правду?

Ну что ж. Я вынуждена согласиться, но:

– Понимаете, это полуправда. Это как медаль, у нее две стороны. Есть ведь и другая…

Но он меня уже не слушает, а только понимающе мерцает своей лисьей улыбкой.

«Оу, Раша!» – с долгим удивленным «у». «А как вас выпустили? А что, русским интересны международные конференции?..»

«Оу, Раша!» – с долгим удивленным «у». «А как вас выпустили? А что, русским интересны международные конференции? А Путин вас до стойки регистрации провожал?» И брови, как баварские крыши, домиком.

Если отечественные СМИ и поделывают разные непристойные фокусы с нашим национальным сознанием, то и «там», похоже, этого хватает, да еще помножается на легенды и мифы. Говоришь, например, осторожно про митинги и «оранжевые революции»:

– Я работала в транснациональном PR-агентстве, я знаю, как всё это делается.

А он тебе в ответ:

– Оно не ФСБ называется?

И так и хочется харатьяновским движением поправить кожаный воротник несуществующего пальто.

Нет при этом в интонациях враждебности, а есть лишь какая-то удивленная снисходительность. Как если бы медведь вдруг захотел пожать вам руку или глухонемой спросил, как пройти в туалет. Либо страх, либо снисходительность – сезонно, в зависимости от политической ситуации, конечно, и строго подсознательно (что вы, что вы!).

«Ну, тут мы сами виноваты, согласись», – говорят мне друзья. Наверное. А кто в здравом уме предпочтет снисходительность – страху? Хотя находятся и такие:

– Сейчас мы еще на пути становления. Нам надо менять менталитет. Нам нужны учителя, мы надеемся найти их в лице западных коллег, – священник из Белоруссии произносит клише и штампы бесцветным голосом, как фокусник, который выдает публике надоевший ему, но всегда успешный фокус. Старый фокус идет «на ура». В зале смешки, шепоток, улыбки лоснящегося сострадания. Поляки, литовцы, латыши – те тоже сострадают. Сегодня «по сезону» – снисходительность.

«Вам, наверное, неприятно всё это слушать? У вас патриотизм».

Даже самый ярый противник действующей власти рискует обнаружить себя за границей «лубочным патриотом». «У них националистический режим, у них руки по локоть в крови, без европейской помощи мир утонет в крови», – и хочется, чтобы Путин влетел в зал на стерхе. И сам Путин-то, собственно, тут совершенно ни при чем.

– Извини, извини, – торопливо добавляет один шутник после каждой антироссийской шутки, как бы надеясь смягчить причиненную мне боль, а шутке добавить драматизма. В его кармане – одинокая визитка десятилетней давности, он не заплатит за выпитую бутылку воды в столовой, он ратует за «свободную Украину», потому что это тут слушают, это тут модно. 20 лет назад, студентом, уехал из тогда еще Советской России, кое-как прижился тут и зарабатывает теперь киданием медиакамушков через «железный занавес». Он так отчаянно хочет быть европейцем, что именно в этом своем отчаянии он безнадежно русский. Я от души смеюсь над его устаревшими на 20 лет шутками.

«Давайте звать на помощь!» – позиция популярная, позиция, имеющая своих сторонников, понятная, в общем-то, позиция: если о наших общих проблемах нельзя больше говорить здесь, давайте говорить о них за границей. Давайте звать на помощь «страны старого капитализма», давайте учиться у них. Пойдем к ним в «подмастерья». «Мы не знаем как, научите нас» – лейтмотив практически всех русскоязычных выступлений, чуть заискивающих, с ужимочкой, бочком. А еще «нам надо менять наш менталитет». Обязательно, во что бы то ни стало «менять менталитет», и поскорее, чтобы совсем от европейцев не отстать.

– Совок? Я из себя его вытравил. По капле, – сказал мне один немецкий севастополец. И пошел к шведскому столу за добавкой.

Если кто-то в роду заболел передающейся по наследству или заразной болезнью, инстинкт сохранения берет верх над деликатностью – о заразе рассказывают, зовут на помощь, кричат. Вроде логично. Давайте и мы кричать, предупредим всех о нашей беде!

А в старинном зале немецкого городка хихикают над нашей «какъевропой» – и уважают нашу «русскость», которой мы сами почему-то стыдимся

Уже три века национальная идея «Какъевропы» захватывает наше воображение. Мы делаем горбатые пандусы для инвалидов, круглый год ковыряем дороги. Дети и внуки каждую весну собираются из разных городов, предлагают пригнать своим старикам фуру картошки зимой, злятся – и всё равно вскапывают их шесть соток. И суют в руку незнакомой старушке на улице скомканный стольник, и убегают стремглав, пока она не опомнилась, от ее крестного знамения, от благодарности. А в старинном зале немецкого городка всё равно хихикают над нашей «какъевропой» – и уважают нашу «русскость», которой мы сами почему-то стыдимся. «Ух ты, как здорово!» – говорят немецкие коллеги моему родственнику, русскому, которому удалось таковым остаться. В ответ на их коллективное поздравление он накрыл им так хорошо знакомый нам «ответный» стол. Ни почему, просто. «В России так делают? Хорошая традиция, мы теперь тоже будем так делать».

Так может быть, мы ошиблись с диагнозом?..

С кем мы там, на конференции, за эти дни сдружились? С двумя ребятами из Западной Украины. Шутки из советских фильмов, помощь, когда надо, например, донести тяжелые сумки, общая (да, общая, закидайте меня камнями) история. Сначала – настороженность, почти враждебность, а потом – то, что вообще должно быть между людьми. То, зачем вообще-то верующие люди из разных стран на этой конференции собрались. «Я не верю тому, что в телевизоре. Не верю тому, что в Интернете. Я верю живым, настоящим людям. Тебе. Так расскажи мне, что там происходит?»

– Знаешь, за эти три дня я понял, что русские – нормальные люди.

Мы перекрестили друг друга на прощание.