Апология насилия. Часть 2

Начало

Несвободная воля

Св. прп. Илья Муромец

Столкнувшись с этим впервые, мы подумали, что нам показалось. Потом, когда подобная реакция повторилась, решили, что имеем дело с патологическим феноменом. В психиатрии ведь есть понятие «косая реакция»: внешняя реакция, например, выражение лица, не соответствует и даже противоположно испытываемой эмоции. Но когда случаев радостного облегчения после жесткого запрета накопилось достаточно много, мы стали приглядываться внимательней. В чем же дело? Ну, то, что смирился человек, понятно. Оценил свои силы и силы «противника», понял, что стену лбом не прошибешь, и затих. Но почему он не расстраивается? Он же так хотел и не получил… И, кажется, наконец поняли. Душа, связанная страстями, уже не может сама сбросить эти путы. Однако она знает, что ее влекут не туда. Говорить о свободе воли, о свободном выборе просто смешно. Какая свобода?! И без того слабая воля подавлена греховными желаниями и привычками. Когда кто-то другой, более сильный преграждает путь, не дает увлечь душу в пропасть, она воспринимает этого человека как избавителя и потому радуется. Причем радуется будто бы сама по себе, отдельно от своего «носителя», ум которого затуманен соблазнами и не в состоянии правильно оценить происходящее.

В более ярком виде описанный нами феномен наблюдается у бесноватых. Вот он рычит, отбивается от тех, кто его хочет подвести к святым мощам или к чудотворной иконе. При этом даже хрупкая женщина может проявлять недюжинную силу, так что ее с трудом удерживают несколько мужчин. Но кому из стоящих в храме придет в голову заикнуться о насилии (хотя оно налицо!) и о том, что бесноватого нужно предоставить его воле? Слишком очевидно, чья воля управляет этим несчастным.

Сейчас, пускай в стертой форме, признаки одержимости проявляются очень у многих молодых людей и подростков, да и не только у них.

Как уже не раз бывало, примеры будто сами идут в руки. Буквально несколько минут назад позвонила женщина из Подмосковья. Она хотела посоветоваться, можно ли домашними средствами преодолеть детскую психотравму. Ее восьмилетнюю дочь жестоко избили одноклассницы. (Невесело усмехнувшись, мама сказала: «У них это называется «забить стрелку».) Ударяли упавшую девочку ногами по голове, вырвали огромный клок волос, и теперь проплешина величиной с ладонь. Разве это не беснование? Ведь речь идет не о парнях-хулиганах, а совсем маленьких девочках, чей образ всегда ассоциировался с трогательной беззащитностью: кукла, мячик, бантики, плакса-вакса-гуталин…

Что касается подростков, то признаки одержимости почти тотальны. Замороченные современной литературой по психологии и воспитанию детей, люди уже привыкли считать хамство, цинизм, агрессивность и неуправляемость неотъемлемыми свойствами переходного возраста. Но совсем недавно, еще на нашей памяти картина была иной. Конечно, в переходном возрасте дети обычно становились нервными, капризными, колючими, менее послушными. Но при чем тут неуправляемость? Неуправляемые попадали в колонии или в психиатрические больницы. Их было не так уж и много. И главное, воспринималось это как патология, требовавшая насильственной изоляции вкупе с принудительным лечением или (если в колонии) специальной воспитательной работой.

На самом деле нет ничего удивительного в том, что подростки (а теперь уже и многие дети) проявляют признаки одержимости. Никого же не удивляют факты массового отравления в местах, где заражена вода. А духовное заражение ничуть не менее опасно. И вероятность его сегодня крайне высока. «Источники инфекции» повсюду. С натиском глобализации они только множатся и усиливаются. Не будем их в который раз перечислять. Лучше поделимся очередным ярким впечатлением.

Крутицкое подворье. Душепопечительский центр во имя праведного Иоанна Кронштадтского, возглавляемый иеромонахом Анатолием (Берестовым). В кабинете психолога сидит девочка 14 лет. Этакая пышноволосая восточная красавица. Милая, очаровательная, с доверчивой детской улыбкой на устах. Что она делает на Крутицах, куда приводят наркоманов, обезумевших игроков, зомбированных жертв тоталитарных сект? Но это непонятно только до тех пор, пока девочка молчит.

– Томочка, скажи нам, кого ты любишь больше всего? – спрашивает психолог, который явно видит ее не в первый раз.

Не меняя выражения лица, девочка отвечает скороговоркой:

– Вампиров, вампиров! Ой, как я люблю их! Какие они чудесные! Я их просто обожаю. Ой, какая вкусная кровь, она такая вкусная! Обожаю!

– Ее надо срочно госпитализировать. У нее шизофренический бред, – посоветовали мы коллеге, когда любительница вампиров вышла из кабинета.

– Ничего подобного,– возразил психолог. – Изначально у нее была здоровая психика. Но она дважды побывала на сатанинской оргии и повредилась. Если б вы знали, как часто нам приходится иметь дело с шизофреноподобным поведением! Здоровые дети выглядят как острые душевнобольные…

А сколько людей (не только детей, но и взрослых) находится сейчас в ненормально-возбужденном, истерическом, психопатоподобном состоянии! Слишком много в сегодняшней жизни факторов, растормаживающих сферу влечений и, следовательно, развинчивающих и разрушающих психику.

Даже те, кто незнаком с психиатрией, знают, что истерический припадок или психопатический «выброс» можно быстро купировать силовым способом. Раньше истеричек били по щекам, на особо разбушевавшихся психопатов надевали смирительную рубашку. Сейчас таким делают укол. Тоже, кстати, насильно и тоже предварительно скрутив. Не будет же кто-то утверждать, что мужчина, пять минут назад гонявшийся за женой с топором, добровольно обнажит перед врачом «скорой помощи» ягодичную мышцу.

Но и не столь буйным полезно ставить рамки, когда их поведение за внутренние рамки выходит. Полезно для их же психики и, конечно, для безопасности окружающих, о правах которых тоже не стоит забывать.

Свеча для Андрюши

А еще интересные мысли по поводу насилия обнаружили мы в книге С.А. Сошинского «Зажечь свечу» (РОО «Образование и здоровье», 2005). Он взял на воспитание тяжелейшего аутиста. В четыре года активный словарь Андрюши составлял от силы 20–30 слов, да и те он произносил редко и далеко не всегда по назначению. Он был практически неконтактным и ничего не умел. О бытовых навыках, как пишет Сошинский, «говорить трудно, потому что это – почти сплошные “не”. Андрюша не умел одеваться – ни штанов, ни ботинок, ни рубашки. Умел есть ложкой, держа ее в кулаке. Но если за ним не следили, то охотно лакал из миски. Не умел рисовать. Не умел гулять, в том смысле, что не умел играть на улице. За несколько месяцев до его появления у нас его научили днем проситься на горшок. И это почти все… Многое в его поведении напоминало скорее животного, а не человека. Например, если ему что-то не нравилось, он скалил зубы и мог укусить. Протест выражал громким воем, бегал на четвереньках и т.п.».

За несколько лет супруги Сошинские добились фантастических результатов. Мальчик стал говорить, читать, считать, писать, играть. Они привили ему навыки общения и самообслуживания. Сейчас он уже учится в школе (хотя и по индивидуальной программе), занимается музыкой и рисованием. Конечно, все это далось ценой каждодневного тяжкого труда, но ничуть не меньшее (если не большее!) значение имели принципы, которых придерживались воспитатели. «Мы вытаскивали его из аутизма СИЛОЙ», – пишет Сошинский. И на протяжении книги знакомит читателей с конкретными проявлениями этого «насилия». Процитируем несколько фрагментов. Жирный шрифт – выделение самого автора. То, что нам показалось важным, выделено прописным.

«Все воспитание на длительных первых порах (и даже до сих пор) строилось по принципу преодоления сопротивления ребенка ради помощи ему и ради его развития, в сочетании твердости и мягкости. Жить среди людей как люди Андрюша не умел и не хотел, и его приходилось искусственно вводить, часто втаскивать в этот мир, до тех пор, пока искусственно прививаемый мир не начнет проявлять себя в Андрюше новыми для него стремлениями.

Выглядеть это могло, например, так. Андрюшу приглашали в хоровод перед елкой, но он убегал на четвереньках. Его вели кататься на ледянке – он уползал в сторону. Его СИЛОЙ сажали на ледянку и спускали с горы – он лежал внизу в своей отрешенности, не обращая внимания на ожидающих очереди других детей. И тогда приходилось СИЛОЙ возвращать Андрюшу в хоровод, пробуждать от спячки под горкой (просто тем, что отпускали следующего ребенка, который наезжал на него). Приходилось тянуть его на горку или тянуть на прогулку (а он расслаблял руки и ноги и волочился по снегу)» (с. 47–48).

Предваряя эти цитаты, мы слово «насилие» взяли в кавычки. А вот представители западной коррекционной педагогики квалифицировали бы такие воспитательные приемы как подлинное насилие, ведь они придерживаются прямо противоположных принципов, о которых автор книги тоже вскользь упоминает: «Исходя из идеи, что “аутист живет в своем мире”, они пытаются свое общение с ним приспособить к его укладу». И, добавим от себя, к его аутистическим привычкам. Однажды нам довелось посетить на Украине детский сад для аутистов, сотрудники которого работали по английским методикам. Причем наш визит совпал с визитом кураторов из Лондона, благодаря чему мы имели возможность наблюдать так называемый мастер-класс, когда англичане показывали, как именно полагается работать с РДА (ранним детским аутизмом).

Аутистам присущи стереотипные действия, и кто-то из английских специалистов в течение долгого времени монотонно перекладывал вместе с ребенком мелкие предметы из одной кучки в другую. Второй, сидя с малышом на полу, раскачивался вместе с ним взад и вперед. Третья (это была женщина) пыталась установить контакт с пятилетним аутистом, ползая с ним по ковру.

Результаты работы были налицо: дети, посещавшие сад в течение двух-трех лет, если и продвинулись в своем развитии, то совсем не так, как мальчик Андрюша. А точнее, это не шло ни в какое сравнение. Успехи были несопоставимые. Так же, как, впрочем, и методы.

Когда общение с аутичным ребенком пытаются приспособить к его укладу и привычкам, то, например, изобретают особые карточки. На них (предоставим слово Сошинскому) «изображаются действия, которые хотел был осуществить ребенок: еда, прогулка и другое. И вместо того, чтобы научить ребенка-аутиста сделать трудное для него, но важное дело, именно, чтобы он сказал: “Я хочу есть”, – ему предлагается молча показать карточку с нарисованной миской и ложкой. Коммуникация облегчается, но приобретает тупиковый характер. Общение с помощью карточек не вводит ребенка в человеческий мир, оставляет его изолированным» (с. 39).

Сошинские же решили «не понимать жестов, если они не подкреплены речью или хотя бы ее попыткой. Андрюша, например, тыкал в банку с сахаром. Наташа (бабушка) “не понимала” этого жеста. Это “непонимание” продолжалось полчаса, час. Андрюша кричал, залезал под стол, убегал в конец коридора, опять приходил. Наташа старалась помочь ему вопросами, подсказками. Говорила: “Я не понимаю”. Он опять кричал, тыкал пальцем, шла борьба. Окружающие, и я в том числе, часто не выдерживали: “Да дай ты ему сахар, пусть замолчит”. Она отвечала: “Если я ему сейчас дам, в другой раз я из него слова не выжму”. Наконец, он говорил: “Сыпь, сыпь!” или “Саха, саха!” Тогда она подсказывала: “Скажи: бабушка, насыпь сахар”. Но Андрюша не мог сказать ни одного из этих слов, и она диктовала ему по слогам. Важным было добиться попытки сказать. Это значит, он готов к сотрудничеству. Добиваться хорошего качества речи было неразумно: он не мог этого сделать. Нужно было закрепить его готовность принять требования, и если он делал хотя бы какое-то усилие произнести за ней слоги, она исполняла его просьбу. Требования к Андрюше повышались по мере того, как возрастали его возможности» (с. 45).

Ну и, конечно, самое страшное насилие заключалось в запрете аутистического поведения. С позиций либерального гуманизма это вообще чудовищное варварство. Как можно запретить человеку, тем более исключительному, особому (они же не употребляют слова «больной», «инвалид», поскольку они оскорбительны) быть самим собой?! Почитаем, что пишет С.А. Сошинский: «Запрет аутистических форм поведения, аутистических хобби означал на первом этапе запрет общения с собакой, развлечения открыванием и закрыванием дверей, зажиганием и гашением света, бесцельного созерцания улицы в окно, вообще запрет бесцельного сидения. А поскольку ничего, кроме этого, Андрюша вначале и не умел, ему было запрещено, можно сказать, все. Взамен ему предлагалось делать то, что он не привык, не умел, не хотел – учиться говорить, быть с детьми и т.д.

Запрет общения с собакой объяснялся тем, что Андрюша играл с нею, как животное играет с животным, а не так, как играет человек. Это было со стороны Андрюши компенсаторное, заместительное человеческому общение. Все заменители из жизни Андрюши по возможности удалялись. Пусть он слабо, с трудом, но осваивает подлинное общение людей, подлинную речь, подлинный мир человека. Кроме того, Андрюша кусал и щипал собаку, и она кусала его в ответ. Поэтому проще было запретить подходить к собаке.

По той же причине устранения компенсаторного, аутичного мира, которым Андрюша замещал неудавшуюся, сложную человеческую жизнь, ему запрещались остальные перечисленные развлечения – все бесцельные, отупляющие занятия. Компенсаторный аутичный мир отделял его от мира людей и потому по возможности разрушался нами твердо и спокойно… Была спрятана и игрушка, которую подарили на прощанье его родители: нажатие кнопки приводило ее в движение, крутились пестрые колеса, мигали лампочки, звучала какая-то музыка. Эта игра не могла ничему научить Андрюшу. Всякое занятие, не имеющее сложности и цели, по возможности отодвигалось от него» (с. 46–47).

К счастью для Андрюши, в нашей стране еще не удалось внедрить систему ювенальной юстиции. А то его некому было бы воспитывать. Разве допустили бы защитники детских прав такое грубое насилие? Права мальчика были бы защищены на все сто: право на безволие, тяжелую инвалидность, животное состояние.

Насилие против зла

Читатель, наверное, недоумевает, почему мы уделили столько места описанию работы с аутистом. Ведь это не специальная статья по методам коррекции. А дело здесь в том, что книга «Зажечь свечу» проливает свет на многое, лежащее, казалось бы, за рамками лечебной педагогики. Нам, по крайней мере, она объяснила массу странностей поведения вроде бы нормальных, здоровых людей. К примеру, мы недоумевали, почему все чаще и чаще встречаешь подростков, которые принимают в штыки любые новые занятия, отказываются даже от тех видов деятельности, которые традиционно вызывали у ребят этого возраста восторг. (Например, сходить в поход или заняться борьбой.) Почему столь у многих нет любознательности или явно выраженных научно-познавательных интересов? Нет целеустремленности? Почему они так безвольны, расслаблены, пассивны во всем, что не относится к непосредственному получению удовольствия? «Он (Андрюша) застывал над любым занятием на долгие часы… Если его утром не поднять – он остался бы в кровати хоть до вечера. Также часами он мог сидеть на горшке или с одной одетой штаниной… Где бы его ни оставили, он почти тотчас находил какое-нибудь расслабленное положение, приваливался куда-то и созерцал – стену, потолок, что-то еще», – так пишет С.А. Сошинский об Андрюше. Но сколько родителей, чьи дети не имеют ничего похожего на страшный диагноз «аутизм», могли бы написать или сказать то же самое. Нам, во всяком случае, говорят достаточно часто.

А сколько взрослых, которых кто-то или что-то (например, доставшаяся в наследство вторая квартира) содержит, ведут такой же бесцельный, расслабленный образ жизни! Разве что на горшке часами не сидят, но зато просиживают или пролеживают сутками перед телевизором, тупо уставившись в экран и так же тупо, бесцельно переключая кнопки. Не для того, чтобы, досмотрев до конца одну передачу, увидеть другую – нет, просто так, автоматически.

А неумение общаться, формальная контактность, отсутствие сопереживания – черты, составляющие основу характера аутиста? Разве они, пусть в менее острой форме, не проявляются сейчас у заметного числа здоровых людей?

«Обычно Андрюша ни с кем не общался. В нем не было резкого отрицания, но не было и точек соприкосновения, он общаться не умел и не хотел. Было безразличие. Казалось, кроме двух-трех человек, все были для него буквально на одно лицо… Придет ли кто, уйдет – ему безразлично. Сам обращался к нам лишь по необходимости и чаще всего ради еды».

Но ведь и многие дети, в психическом здоровье которых никто не усомнится, сейчас общаются крайне поверхностно, ситуационно, функционально. Спросишь: «Как зовут мальчика, с которым ты играл во дворе?» Не знает. «А где он живет? В какой школе учится? Кто его родители? Есть ли у него братья и сестры?» Понятия не имеет, а главное, совершенно не интересуется и недоумевает, почему ему задают такие вопросы. Ведь это совершенно лишняя для совместной игры информация. Какое ему дело, где работает отец его нового безымянного приятеля? Его и работа собственного отца не интересует.

Ну, а подростки, которые сидят, закрывшись в своей комнате, отгородившись от окружающих наушниками, экраном компьютера? Они тоже часто общаются с родными, как Андрюша: когда хочется есть или нужны деньги. Да и взрослые, поглощенные телевизором, разве они не аутизировались? Мало того, что радости экрана они предпочитают радости живого общения, так даже сделав перерыв на обед или ужин и сидя с родными за столом, не делятся впечатлениями от увиденного. Казалось бы, вот она, «валюта» общения! Ничего не надо изобретать. У тебя же столько впечатлений, ты столько всего узнал – поделись, расскажи! Но нет потребности даже в таком облегченном контакте.

Ведь только-только, всего несколько лет назад люди были совсем в другом состоянии. Многие тогда уже пристрастились к телевизору, но аутизации еще не произошло. Наоборот, хотелось поделиться впечатлениями, позвонить знакомым по телефону, чтобы они поскорее включили, а потом еще раз позвонить и обсудить просмотренную передачу…

Классический признак аутизма – частое использование к месту и не к месту речевых штампов. Как будто у аутиста в голове крутится магнитофонная лента и изо рта выскакивают обрывки фраз, клише. Но послушаем, как обмениваются репликами молодежные стайки, заглянем в интернетный ЖЖ («Живой журнал») или на какой-нибудь интернетный молодежный форум. Заштампованность речи, вполне сопоставимая с аутистической, часто отсутствие смысла…

Но если аутист Андрюша (и многие дети со сходным диагнозом, которых мы знаем) так яростно сопротивлялся попыткам разгерметизировать его болезненный мир, то не наивно ли полагать, что аутизированные люди легко и, главное, добровольно покинут свою аутистическую скорлупу? Может, логичнее предположить, что они тоже будут сопротивляться? И потом, уместно ли здесь говорить о добровольности? Разве это ДОБРАЯ воля, если она ведет человека к злу? Нет, это ЗЛОволие, а не добровольность. Поэтому в христианских (и других религиозных) государствах не только общественная мораль, но и законы старались оградить людей от свободного проявления злой воли. Оградить ПОД УГРОЗОЙ НАСИЛЬСТВЕННОЙ КАРЫ.

Что бы сказал, к примеру, преподобный Иосиф Волоцкий, услышав, что женщина вправе распоряжаться собственным телом (то есть заниматься проституцией и делать аборты), что только бессердечные изверги, не имеющие понятия о христианском милосердии, ратуют за уголовное наказание содомитов, что государственная цензура абсолютно недопустима, так как человек рожден свободным и имеет право творчески самовыражаться, как ему вздумается?

Даже полтысячелетия спустя, в XX веке, – веке отдАления с последующим отдЕлением Церкви от государства – власти и общество все равно достаточно жестко препятствовали свободе зловолия. Препятствовали, еще раз подчеркнем, откровенным насилием.

Весной 2005 года, когда в Москве «нетолерантные» граждане решительно воспротивились проведению парада извращенцев, было много публикаций на эту тему. Из некоторых таких публикаций мы с удивлением узнали, что даже на Западе еще недавно содомский грех карался тюрьмой. Лишь в 70-е годы, когда в мире стала все уверенней утверждаться извращенная система ценностей, которая, как теперь понятно, лежит в основе глобалистского проекта, соответствующие законы были упразднены. И обществу начали усиленно «промывать мозги», перевоспитывая его «в духе любви и кротости» к содомскому разврату. Поэтому предложение вернуть статус-кво всего лишь 30-летней давности вызывает истерическую ярость, будто речь идет о возвращении первобытной дикости, чуть ли не людоедства.

До самого последнего времени не искажено было и отношение к алкоголикам, наркоманам, душевнобольным. И государство, и общество, и специалисты понимали, что эти люди за себя отвечать не в состоянии. Что единственная возможность спасти их от погибели – принудительно, то есть, насильно лечить. Причем в условиях строгой изоляции.

Когда же бесчестными правителями был взят курс на разрушение государства, принудительное лечение было отменено. И до сих пор, стоит завести об этом речь, правозащитники, как старые полковые лошади, заслышавшие звук трубы, кидаются в бой. Кто посмел нарушить права человека? Новый ГУЛАГ не пройдет!

И каждый год людей в нашей стране становится меньше почти на миллион. Как бы само собой. В то время как США, главный геополитический противник России, старается оздоровить свое население (в том числе жестко и повсеместно запрещая людям курить, а молодежи до 21 года – потреблять спиртные напитки, включая пиво, даже у себя дома), наши проамериканские политики и общественники устраивают скандал при любой попытке хоть как-то оградить россиян от спаивания и наркотизации. В итоге Америка наращивает молодое боеспособное население, а у нас «борцы с насилием» целенаправленно уничтожают потенциальных воинов, поскольку от алкоголизма, наркомании и прочих «радостей жизни» гибнут, в основном, мужчины призывного возраста.

Помните историю со злополучным постановлением правительства о средних разовых дозах наркотиков, по которому человек, если у него находили девять доз героина, отделывался не столь уж обременительным штрафом? Да, постановление через два года с огромным трудом удалось отменить. Но сколько людей за это время погибло! Министр обороны США ратует за увеличение американской армии на 90 тысяч человек. У нас же за период действия вышеупомянутого постановления от одной передозировки умирало по 70 тысяч молодых людей в год. Что ж, весьма успешная военная операция. Успешная для противника.

И разглагольствования о ненасилии и об отсутствии у России врагов есть не что иное, как идеологическое обеспечение подобных операций, неотъемлемая составная часть информационной войны. Эксплуатируя и извращая христианские этические принципы, играя на лучших чувствах, «псы войны» (the dogs of war – прозвище наемников) стремятся, как принято говорить у военных, деморализовать народ. Особенно его самую активную часть – православное сообщество.

Но, похоже, у людей постепенно вырабатывается сопротивляемость к либеральным манипуляциям. Нас очень порадовало то, что написал в своих «Лоскутках» протоиерей Всеволод Чаплин. «Старые безбожники создали, а новые культивируют очень популярный миф: после революции весь народ в одночасье отвернулся от Церкви и пошел громить храмы. Да так ли уж и весь? Сегодня мы открываем для себя историческую правду. “Красных террористов”, по сути, было не так много. И им отчаянно сопротивлялись – не только белое движение, но также участники крестьянских и казачьих восстаний, многие политики, лучшая часть интеллигенции… Почему же хранители российских традиций потерпели поражение? Почему две-три сотни красноармейцев легко брали власть в городах, совершенно не настроенных их поддерживать? Выскажу парадоксальную мысль: так произошло из-за православного воспитания большинства народа. Люди, приученные любить, уступать и прощать, были попросту неспособны стрелять сразу, без разбора и по всякому поводу, как это делали красные. В годы революции и гражданской войны победили не народная воля, а наглость и дикая жестокость. Хорошо это или плохо? Пусть Господь судит. Духовная, а в конце концов и историческая победа оказалась на нашей стороне. Но нам дан урок на будущее: защищать веру, защищать ближних нужно бесстрашно и безжалостно к врагам, Так же решительно, как нужно подставлять вторую щеку личному недругу» (Православная беседа. 2006. № 4. С. 4–5).

Зло сейчас активно наступает и так глухо к вразумлению, что противодействовать ему можно только силой. Духовной и физической. Удастся ли переломить ситуацию, одному Богу известно. Наше дело – приложить максимум усилий и понять, что множественного выбора, как в супермаркете, у нас нет. Выбор всего один: между насильственным ограничением зла и диктатурой зловолия. Вот она-то непременно обернется возвращением ГУЛАГа. Только уже всемирного, глобалистского, с использованием новейших технологий.

О ГУЛАГЕ XXI века

Современным «непротивленцам», пожалуй, полезно посмотреть по интернету казнь Саддама Хусейна. Что это, как не возвращение в обиход публичных казней? Только публики в миллионы раз больше, чем было когда-то на площадях.

А еще небезынтересно ознакомиться с коротенькой заметкой израильского публициста Исраэля Шамира, красноречиво называющейся «Нарком Ежов в США». Приводим с некоторыми сокращениями (жирный и крупный шрифт – авторский).

«На этой неделе Запад сделал еще один шаг в оруэлловский мир 1984 года. Конгресс США одобрил законопроект, дающий правительству право арестовывать, держать в заключении, пытать и не допускать адвокатов к заключенным. Даже в проклинаемой сталинской России не было таких законов. Заодно США практически вышли из Женевских конвенций – американские суды не имеют больше права учитывать эти важные международные документы, если правительство возражает.

Новое законодательство называется “Указ о военных коллегиях”, и оно ликвидирует традиционный англо-саксонский порядок habeas corpus, по которому через суд можно было потребовать у властей предъявить заключенного и сказать, в чем он обвиняется. Теперь любой человек на земле может быть “ЗАКОННО” брошен в американский ГУЛАГ на Гуантанамо или в любом другом месте. Президент, и только он, решает, что является пыткой. Травить псами – пыткой не является. Нельзя привлечь к суду американских кагэбэшников, что бы они ни делали. Остался нерешенным вопрос, насколько эти законы могут применяться к американским гражданам, но администрация настаивает и на этом.

На смену сталинскому ОСО (особому совещанию) в Америке создаются военные коллегии, которые могут судить “незаконных комбатантов” и просто граждан, причем коллегии могут использовать признания, полученные под пыткой. Коллегия может использовать закрытые показания контрразведки, не показывая их обвиняемому, и приговаривать к смертной казни. Теперь арестованных можно держать неограниченное время и скрывать факт их задержания. Таким образом, в США в наши дни были ликвидированы все основные свободы граждан, завоеванные буржуазными революциями.

Так сбылось предсказание Юджина Ростоу, американского политолога русского происхождения. В начале 1960-х Ростоу писал о неминуемой конвергенции советского и капиталистического строев. Однако оптимист Ростоу считал, что возникший в результате конвергенции режим унаследует лучшие черты своих предшественников. Тут он ошибался. Сейчас Запад утратил свои преимущества, а Восток – свои. Безработица, отсутствие уверенности в завтрашнем дне, необходимость платить за школу и врача пришли и в Россию. Сталинские ОСО, недреманное око Большого Брата пришли на Запад… Более трех миллионов человек сидят в американском ГУЛАГе, принося прекрасные дивиденды хозяевам приватизированных тюрем.

Место 58-й статьи заняло новое законодательство о “поддержке терроризма”. Американский профессор, осудивший пытки в Гуантанамо, лишился работы и был привлечен к ответственности за “поддержку террористов”. Филантропическая организация, собиравшая деньги в помощь обнищавшим жителям Газы, лишилась средств и была запрещена по той же причине.

Американские демократические обозреватели все чаще говорят о победе фашизма. Победа 1945 года кажется зачастую только ступенью в споре – каким путем будет развиваться тоталитарная фашистская модель мира. Вместо неуклюжей, склонной к национальной архаике немецкой модели, вместо советской с ее заботой о человеке, человечество идет жесткой и не склонной к сантиментам тирании. И на этом фоне Россия снова может показаться царством свободы. Недаром на интернет-бордах западные радикалы все чаще обсуждают возможность эмиграции в Россию…» (Политический журнал. Архив. № 37–38 (132–133). 19 октября 2006 г.).

Может, хотя бы из сочувствия к западным радикалам перестанем твердить о недопустимости любого насилия? А то, если тут свободно и вольно воцарится вышеописанная тирания, беднягам некуда будет «линять»…