Жизнь как богослужение

Семья отца Анатолия Жураковского не была верующей, и в детстве ему вряд ли много говорили о Боге. Но когда серьёзно заболел его младший брат, восьмилетний Анатолий дал Господу обет простаивать на коленях все доступные ему церковные службы. Несмотря на то, что брат всё же умер, огонь веры в ребёнке не погас — потом он приходил в храм молиться за свою мать, больную туберкулёзом, и постепенно так привык к церкви, что уже не мыслил своей жизни за её стенами. Когда мальчику было 14 лет, его семья переехала в Киев, где он вскорости сблизился с В. В. Зеньковским, В. И. Экземплярским, П. П. Кудрявцевым и стал активным участником Религиозно-философского общества.

Деятельность общины не могла не привлекать внимания властей: она подверглась гонениям одной из первых и неоднократно вынуждена была переходить из одного храма в другой. В 1923-м отца Анатолия арестовывают и почти на два года ссылают в Краснококшайск, где он практически каждый день служит в домовой церкви, много читает, пишет. Возврат домой был недолгим: в 1930-м, на Покров, его арестовывают снова, на этот раз приговорив к десяти годам концлагерей. 3 декабря 1937 года он был расстрелян. В 1981 причислен к лику новомучеников Русской Зарубежной Церковью.

«Отрок» предлагает выдержки из дневниковых записей и писем батюшки, в которых он делится с нами своим горением сердца, своей живостью веры, своим личным опытом богообщения. Его слова, исполненные пламенной любви к Богу и человеку, трогают своей глубочайшей искренностью и вдохновляют работать над собой.

Одна из самых больших опасностей для духовной жизни — это простор души, жизнь по стихиям и по обычаям мира сего. Мы живём, и очень часто, «без оглядки», не вникая, не всматриваясь ни в себя, ни в окружающих нас, живём без внутреннего контроля, как живётся. Хорошо, если в душе нашей уже много добрых навыков, тогда жизнь течёт по старым рельсам, и мы не рискуем упасть в пропасть. Но если душа наша хаотична, беспорядочна, «бесправильная», тогда наша «неоглядчивость» влечёт нас к гибели. Каждую минуту, каждый час — самопроверка и самоанализ трезвый, беспристрастный, не педантичный, но и не поверхностный, — вот первое правило духовной жизни. Тогда томительное, манящее, неопределённое и призрачное «завтра» не будет поглощать всё лучшее в нашем духовном «я». Не слепыми, не с завязанными глазами пойдём мы по узким и тернистым дорогам мира, — но с широко открытым взором, озираясь, видя все провалы и пропасти, но и все цветы, все радостные и благоуханные травы, которые будут встречаться нам на жизненном пути. «Бдите и молитесь, да не внидите в напасть».

Главное — о Нём помнить. В сутолоке жизни, в гаме и шуме, в суете, о Нём, о Нём не забывайте, и тянуться, тянуться к Нему и открывать душу Ему, всю целиком. Чтобы Он близко был, ближе тела, ближе всего, — в этом вся суть, это единое на потребу.

От этого печаль и холод души, что от Него отошли, о Нём забыли, ибо, как и Серафим говорил, дьявол холоден, а Он горяч, ибо кто близ Него, тот близ огня. Но всё наше существо распалось, раздробилось. Мы не можем собрать себя, и даже когда хотим о Нём думать и Его чувствовать, то мысли разлетаются по сторонам, и чувства далеки от Него. И мы, мы так грешны, что нам думать о Нём трудно…

Конечно, у всякого бывают разные мысли, настроения, переживания. Смена настроений — это общий закон, закон духовной волны, как говорит Гоголь.

Волны радости сменяются волнами печали, волны подъёма — волнами упадка. Развитие жизни духа идёт не по прямой, а по волнистой линии. И это закон. И надо смириться, надо примириться с этими сменами, нельзя впадать из-за них в отчаяние и бунт.

Вот истинная мудрость — смириться в момент уныния, ибо лишь в этом подчинении, добровольном подчинении психической жизни — обретается свобода.

Чтобы понять Лествицу, надо в религиозном опыте собственном пережить тот факт, что весь мир (и мы, как часть мира) во зле лежит и что всё в мире «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская»… В Лествице есть масса материала, который, мне кажется, — для всех. Это разбор психологический отдельных страстей и добродетелей. Мне лично эта книга помогает разобраться в себе… Глубина этой книги открывается не сразу. У меня было три периода — отход от узкого пути Лествицы, протест против её «холода» и «жестокости» и третий период — сознательного отношения и направления жизни по Лествице. Теперь для меня эта книга — закатный свет, и сквозь внешний холод пробивается для меня внутреннее тепло. Плачущий и знающий скорбь и темноту аскезы — знает, по выражению Лествицы, и «тихий смех души». Женщина, когда рождает, терпит скорбь, но по рождении забывает о скорби, потому что «родился человек в мир» — так и подвижник Лествицы через трудные и тёмные проходимые дебри аскезы идёт к светлым блистающим вершинам «безмолвия» или полного ощущения Бога и слияния с Иисусом. Через стремнины и провалы — к звёздам.

Я думаю, что христианская любовь есть благодать, или Бог в нас, или Царство Божие, или вечная жизнь, только переходящая, так сказать, через край души. Ибо Христос даёт не только жизнь, но и избыток жизни. Думаю же, что и у любви два пути: первый внутренний — борьба с внутренним эгоизмом, с центробежными силами души. Тут смирение есть первый шаг и самый нужный для любви, ибо ведь смирение и есть отказ от собственной личности, а любовь есть передача её другому. Даже думаю, что смирение есть внутренняя сторона любви, любовь, как она сама представлена для субъекта, конечно, понимая смирение в широком смысле.

Второй путь — путь общения с людьми и делание им добра (об этом хорошо у Достоевского… беседы Зосимы со слабонервной дамой)… Только бы не осуждать наших родных. Мы не можем их осуждать. Конечно, это так больно, что они с колыбели не привели нас ко Христу и любят «моды», а не Христово богатство. Но… разве они виноваты в своём неведении? Ведь они сами первые падут его жертвой. Разве не довольно того, что они дали нам жизнь, и отчасти ведь ценой своей жизни! Ведь для нас христианская жизнь есть величайшее благо, и за то, что это благо дано нам отцами, и за это благо мы должны вечно благодарить их и отплатить им. Мы должны научить их, или молитвой привести их ко Христу.

Итак — два пути к любви. Когда же в смирении отречётесь от себя и благодатью Христовой передадите себя ближним, тогда безличную благодать Христову уже ощутите как личность, и Бога полюбите как личность.

Слова апостола о том, что «нельзя любить Бога, не любя человека», может быть, надо так понимать: только когда мы полюбим брата — ощутим живую силу и красоту личности, тогда научимся любить личность вообще и полюбим Бога как Личность, ибо иначе будем любить не Бога, но Божественное в нас, как пантеисты.

Жизнь — как мозаичная картина. Её содержание, её внутренний смысл или бессмыслица открывается лишь в общей концепции, лишь в целом. Но это целое воплощается лишь посредством слагающихся камней, и общая красота зависит от красоты отдельных камешков…

Так и в жизни. Жизнь хотя и определяется внутренним началом, но слагается из маленького: из улыбок, из добрых и злых слов, из взглядов, из шуток, из слёз, из маленьких капель горестей и радостей. Почему в этом мелком я такой тусклый и серый, и злой, и неприветливый? Почему, слагая мозаику жизни, мозаику, на которой мне захотелось бы запечатлеть икону, почему я беру не сияющие и драгоценные алмазы, не красные, как кровь, рубины, не лазоревую бирюзу, не таинственные аметисты, но камень грубый и серый, непрозрачный и безрадостный? И что я создам, если у меня в руках такой камень? Мне хочется всю жизнь нашу претворить в богослужение, где каждый шаг, каждое движение было бы благолепным, благоуханным, светлым. Но знаю, что я ничто, и молюсь Иисусу.

Простите меня за странное выражение, но и в религии, и в отношении к Иисусу возможен флирт, этот суррогат, оскверняющий, растлевающий святыню любви. И религию, и отношение к Богу можно сделать источником особых утончённых наслаждений и удовольствий, отвращающих от всего подлинного, серьёзного, обязывающего, требующего жертвы.

Много таких флиртующих с Богом и мало обручившихся Ему, обещавших верность до смерти, решивших идти за Агнцем всюду, куда бы Он ни повёл… Все мысли, все чувства, всю волю Вы должны вручать Ему, с Кем Вы обручились. Вы должны стремиться к тому, чтобы каждая частица Вашего существа, каждый миг Вашей жизни был преисполнен Им до краёв. Вам нужно только отдаться Ему, только Ему открывать своё сердце. Он Сам придёт и сделает всё, преобразит Вас, наполнит Своим благоуханием, красотой Лица Своего. Но Вам нужно терпение, серьёзность. Будут, быть может, дни и недели скорби, богооставленности, терпите. Надо научиться не только радоваться о Господе, но и терпеть о Господе. Переход к новому порядку, к новому плану бытия связан с разрывом со всем старым, и этот разрыв может быть очень мучителен.

Церковь открывает нам тайну. Она говорит нам, что с тех пор, как Бог воплотился и вочеловечился и Сын Божий стал Сыном Человеческим, человек не только образ и подобие Божие, — он частица Божественной Плоти, он — младший брат Христов — член Его Тела. Касаясь ближнего, мы коснёмся незримо Христа. Каждая встреча с человеком может и должна стать молитвой и тайнодействием, встречей со Христом и встречей с Богом. «Церковь есть Христос», — писал один из учителей Церкви, — «когда припадаешь к коленям братьев, Христа касаешься, Христа умоляешь, когда они проливают над тобой слёзы, Христос страждет, Христос умоляет Отца»…

Тайна обручения Христу через человека — это есть тайна соборности, тайна Церкви, тайна христианской общественности, тайна любви, тайна Православия. Через неё и в ней вся жизнь становится Богообщением, молитвой, непрестающей Литургией, вселенской Евхаристией.

Обращали ли вы внимание на то, что во время литургического канона вместе поминаются и грешные и святые — пророки, апостолы, проповедники и всякий дух праведный, в вере скончавшийся, и Пресвятая Богородица. Вот Она Честнейшая Херувим и Славнейшая без сравнения Серафим, а во время литургии поминаемся мы в одном ряду с Нею, мы все вместе в одном мире, и мир этот Церковь.

Отче наш — говорим мы. Если Отец — Он, чего же бояться и тревожиться. «Да будет воля Его» тогда. Но в том-то и дело, что мы не чувствуем себя детьми. Чужие мы, рабы. «Твоё Царство, сила и слава» — произносит священник. «Аминь» — отвечаем мы. Но если «аминь», если Его царство и Его сила, тогда нет места для тревоги.

Некрепкое наше «аминь», вот что… Читай Отче наш хоть три раза в день, главное, отдаваться Ему, как Отцу, предаваясь до конца Его воле.

Работать надо, работать много и по возможности нормально, размеренно. Норма, «строй» вообще нужны в жизни. Я понимаю, что иногда отношения и требования жизни могут сломать норму, конечно, это так, но только иногда, если же отношения вовсе не считаются ни с какими нормами, не укладываются в них — это «конечно» то, с чем надо бороться. Да и если говорить правду, как часто то, что ломает норму и строй жизни, вовсе не глубокие и обязывающие отношения, а просто суета и маета…

Мы почему-то всегда в понятие «нормальный» вкладываем смысл какого-то педантизма и очень часто простую несобранность и взбудораженность готовы принять за «громокипящий кубок» настоящей жизни. Есть, конечно, норма и норма, строй и строй. Есть норма и строй в немецком смысле, есть в православном, святоотеческом, аскетическом. О последнем говорит поэт: «Душа его возвысилась до строю — он стройно жил и стройно пел». Так и ты живи стройно и спи спокойно.

Исповедь должна быть землетрясением для души, душа должна ощутить всю мерзость, возгореться желанием обновления… Бывают исповедующиеся, которые как будто долго и тщательно обдумывают, но душа не удовлетворена, и не ощущается, что кающийся стоит перед лицом Божиим, много земного, человеческого. Как будто один человек говорит другому о своих грехах, о ближних, склонен осудить их. Но здесь нет страшной тайны, не чувствуется, что человек стоит перед лицом Бога; всё человеческое, не имеющее непосредственного отношения к оценке духовной жизни, должно отсутствовать. Чувствуется, что человек не сознаёт, что он перед лицом Бога, перед священником, который не просто знакомый ему человек, а свидетель, заместитель всей Церкви, перед которой кающийся предстоит.

Мы теряем в жизни годы, месяцы, мгновения, самые хорошие мгновения исповеди. Как хочется иногда вернуть их, но они потеряны навеки, эти мгновения исповеди — такие драгоценные, имеющие значение для духовной жизни, для вечности. Страшно, что эти мгновения прошли напрасно, не принесли того плода, который они должны принести. Страшно потерять самое, самое ответственное, более важное, чем всё другое. Если что-нибудь приносит пользу для вечности, то только эти минуты покаяния.

Будем готовиться к исповеди не внешним образом — хождением в церковь, постом, всё это тоже нужно, но особенно нужно духовное напряжение, умное делание, которое должно быть совершено перед лицом Христа, Отца Небесного… У себя в комнате, в час вечера или ночью, стань на колени, забудь обо всём, представь себе, что ты говоришь с Ним, как с другом, вспоминай, кайся, умоляй… Когда душа придёт в трепет, иди к духовнику, и тогда ты будешь исповедоваться не только в храме, но и перед Небом. И то, что ты будешь говорить, будет иметь значение для всей Вселенной.