Всё внутри

Рай и ад начинаются на земле.
Преподобный Серафим Саровский

Римма как-то стала развивать такую мысль, что своих клиентов она знает наизусть, так как «работает у них почти 10 лет без месяца».

– Я когда утром прихожу, по лицам вижу, что «мои» опять поругались. У нее депрессия от безделья, а у него перепой от того, что проблем нет, как у нормальных людей.

Шалва хмыкнул:

– Человек сам себя до конца не знает, а ты у нас прямо как из школы КГБ рассуждаешь: «Всё вижу, всё знаю». Я вот своих мать с отцом не понял. Уж куда ближе взять.

– И чего ты такой непонятливый? – усмехнулась Римма, протягивая Шалве кулек с баты-буты^[1]. (Мерабико сразу купил пять порций, а осилить не смог. Вот и оставил нам доедать по принципу от «нашего стола вашему столу».)

Шалва пропустил мимо ушей «непонятливого», не стал вставать в стойку оскорбленного мужского достоинства, просто, выдержав паузу, рассказал вот что.

– Я был единственным, долгожданным сыном. Мой отец гордился, что у него есть продолжатель рода, в отличие от его братьев, у которых были только девочки. Несмотря на это, он никогда не играл со мной и всячески избегал любого общения. Повзрослев, я несколько раз пытался наладить с ним контакт, но каждый раз он грубо отсылал меня. По отношению к моей матери он тоже не проявлял никаких теплых чувств. Не могу вспомнить, чтоб он ей сказал что-то вроде «Тамар, генацвале».

Как только я начал работать, тут же перешел на съемную квартиру. Мама часто приходила ко мне, готовила, убирала, а отец даже ни разу не позвонил и не поинтересовался, почему я решил отделиться. Потом я собрал деньги на квартиру и стал просить мать: «Переходи ко мне жить». Она отказалась, сказав, что не может оставить отца.

Мне была непонятна такая, как я тогда считал, рабская покорность, так же, как и постоянная грусть в ее глазах. Я это списывал на забитость. Мол, типичная восточная женщина, боится мужа, как собака палку.

Отец всё больше и больше уходил в себя, чаще стал пить. Потом перестал общаться даже с моей матерью.

Умер он от белой горячки.

Похоронили мы его соответственно всем традициям. Келех на сто человек, девять дней, сорок – всё как положено.

Через год я женился, у меня родился ребенок. Увидел, что мама стала чаще улыбаться, возясь с внуком. И я решился спросить о том, что мучило меня всю сознательную жизнь: почему отец ненавидел меня?

Мама рассказала мне, что в то время, когда я должен был родиться, произошла такая история:

«Отец твой сошелся с женой его друга. Тот, узнав об измене, выгнал жену из дома. Потом среди общих друзей как-то, будучи пьяным, сказал: “Ни одной женщине верить нельзя. Кто знает, от кого они рожают нам детей. Сколько олухов всю жизнь ишачат на чужих ублюдков и даже не догадываются об этом”.

Эти слова запали твоему отцу в сердце. Обвинить меня он ни в чем не мог, но всю жизнь терзался разными страхами, подозрениями и ревностью. Каждый ведь людей своей меркой меряет. От этого и спился».

Услышав это, я очень рассердился на мать: «Как ты могла прожить с ним всю жизнь? Почему не бросила его? Это маразм – жить с таким чудовищем!»

«Не ушла от него, потому что знала: это его окончательно добьет. Мне было легче терпеть. Хватит и того, что он сам себя наказал…»

Мама спокойно ответила: «Не ушла, потому что знала: это его окончательно добьет. К тому же квартира была от моих родителей. Он бы превратился в бродягу. Мне было легче терпеть. Хватит и того, что он сам себя наказал…»

Я слушал это и думал, что абсолютно не знаю самого близкого и родного мне человека.

А ты говоришь, – тут он классно передразнил мою подругу, – «Без слов понимаю!» Тоже мне, ходячий рентген нашелся.

И перешел на прозу жизни:

– Давай закругляй мальчишку. Уже третий час по парку круги даем.