Здоровье нации как сотериологическая проблема

И если формулировать национальную идею России, нельзя не иметь в виду, что она, эта идея, не только неизбежно будет перерастать узко-национальные определения, но и вываливаться за тесные рамки эмпирического земного существования как такового.

Почему?

Тут следует обратиться к христианскому пониманию личности именно в том пункте, в каком она отличается от индивидуальности. И если индивидуальность есть частное проявление общей природы, то личность есть уже нечто высшее по отношению к ней, это есть то, что существует в человеке помимо его природы, над его природой, то, что ей противопоставляется и, в конечном счете, то, что господствует и повелевает над ней. Это, по свидетельству святых отцов IV века (в частности, свят. Григория Нисского), — “точка местопребывания” свободы в человеке, где укоренено его самовластие (аутоэкзусия), то есть способность определять себя из самого себя; то, что содержит в себе отличающую человека особенность: быть сотворенным по образу Божиему. Это было догматически обосновано и сформулировано на Халкидонском Соборе, на котором рассматривался вопрос о двух природах Иисуса Христа и Его Единой — Божественной Личности: второй ипостаси Святой Троицы). И если индивидуальная субстанция отвечает на вопрос: что? То на вопрос о личности: кто? — мы вынуждены ответить именем собственным, которое обозначает лицо (см. об этом: В.Н. Лосский. “Богословское понятие человеческой личности в книге “По образу и подобию”. М. 1995).

Личность, таким образом, не мыслима без трансцендирующего акта, выводящего ее за пределы наличного природного существования и обосновывающего ее бытие через Абсолютную Ценность. Это фундаментальное условие существование личности, постоянно ощущающей свою неполноту, недостаточность, онтологическую зависимость. Действительно, это ощущение свидетельствует в ней о том, что есть нечто (Некто), от чего она зависит в своем бытии, есть некая полнота, пред которой она “неполна”, некая ценность, перед которой она “неполноценна”, некая “абсолютность” перед которой она “относительна”. Можно утверждать, что личность существует в постоянном усилии перерасти собственные границы, выйти из природной самозамкнутности, коснуться мира идеальных ценностей.

“Если человек идет прямо, его дорога крива. Человек изогнут, как лук; христианство открыло людям, как выправить эту кривизну и попасть в цель”, — писал Честертон.

Без “выпрямления кривизны” люди так и останутся “собранием индивидуальностей”, эгоистически разрывающих единую природу и замыкающихся на себе. Таким образом, они никогда не смогут вырасти до народа, и нация, объединяющая их лишь “нумерически”, в порядке “переписи населения”, никогда не сможет ощутить себя ни единой, ни духовно здоровой.

Что же это за идея, что это за ценность, служение которой в применении к современной России может исцелить нацию, выпрямить ее кривизны, возвысить ее до народа? Безусловно это есть идея служения абсолютному Благу, Единой Истине, и обращена она к приближению Царства Небесного. Только такая смыслообразующая цель может вобрать в себя множественные частные цели индивидуального существования и открыть путь к их достижению. Воистину “Ищите... прежде Царства Небесного и правды его, и это все приложится вам” (Мф. 6.33). Но каким же образом исполняется это Христово обетование? И как может служение идеальному началу в мире способствовать тому, чтобы к человеку “прикладывались” еще и земные, и даже материальные блага? Не претендуя здесь на раскрытие каких-либо “промыслительных” путей, попробуем рассмотреть это исключительно на уровне антропологическом и даже прагматическом.

Почему, собственно, “кто поклонится здоровью, не останется здоровым”, как утверждает Честертон?

Почему тот, кто стремится исключительно к получению наслаждения, никогда его в полной мере не достигнет?

Почему тот, кто всецело ориентирует свою жизнь на завоевание успеха, обрекает себя на разочарование?

Почему тот, кто одержим карьерными соображениями, в конце концов, обнаружит свою ущербность, в том числе и профессиональную?

Почему тот, кто сосредоточен на зарабатывании денег и извлечении прибыли, неизбежно будет расплачиваться душевным банкротством?

И почему тот, кто хочет во что бы то ни стало достичь счастья, делается подобным человеку, пытающемуся схватить свою тень и, естественно, всегда остающемуся с пустыми руками?

Дело, очевидно, в таком устроении человека, которое предполагает осмысленность его существования. Однако, ни этот смысл, ни эта идея, обеспечивающие цельность человека, не могут быть сведены к тому, что пребывает в той же плоскости эмпирической жизни и замкнуто в цепь причинно-следственных связей, то есть к тому, что имманентно миру, иначе бы и этот смысл, и эта идея оставались бы относительными, изменчивыми и, в конце концов, призрачными. Но для того, чтобы и этот смысл, и эта идея действительно могли бы выстраивать, поддерживать, питать, обеспечивать рост, расцвет и здоровье личности, они должны быть изъяты из зыбкого мира причинности и относительности и вынесены за его пределы. Именно о таком смысле и о такой идее идет речь.

Закономерно, что утрата смысла жизни приводит к дезинтеграции всего человеческого существа, образует в нем “экзистенциальный вакуум”, порой подстрекает к самоубийству и всегда толкает на поиски суррогата, который мог бы заполнить внутреннюю пустоту и компенсировать отсутствие жизненно важного духовного импульса. В качестве такого суррогата современная цивилизация предлагает человеку множество средств, снабженных многоразличными объяснительными схемами. Прежде всего — это те психоаналитические теории мотивации, которые обосновывают человеческое существование на принципе гомеостаза, то есть человек предстает в них в виде самозамкнутой, закрытой системы. Исходя из этих теорий человеческие потребности сводятся к тому, чтобы сохранить или восстановить нарушенное равновесие и разрядить напряжение, создаваемое в процессе жизни. Такими средствами является реализация принципа наслаждения и принципа реальности: по Фрейду, наслаждение удовлетворяет фундаментальную потребность, а принцип реальности — обеспечивает получение этого наслаждения, пусть даже и отсроченного, и гипотетического. Именно в этом стремлении к удовольствию и попытках избежать скорбей св. Отцы (например, преп. Максим Исповедник) видели прямые следствия грехопадения.

Однако, сам принцип наслаждения, избранный в качестве цели, разрушает сам себя: чем более человек стремится к наслаждению, тем он решительнее его от себя отдаляет; чем более настойчиво человек ищет свое счастье, тем более он лишает себя возможности его обрести. Как только наслаждение и счастье становятся целью, на которой сосредотачивается человеческое внимание, как только они делаются предметом рефлексии, они тут же отщепляются от экзистенции, порывают с субъектом и становятся объектами, что делает и вовсе невозможным для человека их экзистенциальное переживание. Таким образом, охота за наслаждением, счастьем, успехом лишает человека возможности создавать и находить причины для них, уничтожает ту почву, на которой они могли бы вырасти.

В этом смысле огромный вред человеку наносит вся “индустрия развлечений”, вся система “сексуального воспитания”. Поразительно, что это не только растлевает человека, но и причиняет ему страшный ущерб именно в том, к чему его побуждают и чему его пытаются обучить: именно это “обучение”, сосредотачивающее человека на физиологической и “технической” стороне, дегуманизирует и деперсонализирует то, что осмысляется в христианстве как таинство, и приводит, по признанию психологов, к тяжелейшим невротическим и сексуальным расстройствам.

Если говорить о норме, то для нее не характерно ставить наслаждение (счастье, успех, славу) в качестве цели: они всегда являются и должны являться в качестве некоего “побочного продукта”, “сопроводительного эффекта” смыслообразующей деятельности, направленной к проявлению или созданию в мире ценности. Лишь тогда человек может ощутить счастье, радость, наслаждение — во всей их непредсказуемости, спонтанности, даже вроде бы беспричинности. Таким образом, принцип наслаждения может быть лишь производным от первичного в человеке — от его стремления к смыслу. И лишь в том случае, если эта фундаментальная интенция человека к смыслу блокирована, а ее энергия не растрачена, человек нацеливается на наслаждение или направляет все свои усилия на самоутверждение (стремление к власти, по Адлеру) и самореализацию.

Но и тут он терпит поражение. Ибо если самореализацию (или самоактуализацию) человек объявляет своей целью, она тут же вступит в противоречие с самотрансцендентностью человеческого существования и тогда обрекает его, с одной стороны, на расколотость сознания (ибо и здесь самореализация из субъективного процесса превращается в объект), а с другой — на самозамкнутость, уподобляя человека скорпиону, жалящему собственной хвост. Ибо и самореализация осуществляется лишь “постольку поскольку”, в процессе смыслообразующей деятельности. И если человек избирает в качестве предмета осуществления самого себя вместо смысла, то смысл самоактуализации тут же упраздняется.

По меткому замечанию психолога В. Франкла, в этом случае человек, подобно бумерангу, возвращается к самому себе, и это происходит потому, что он просто не попал в цель, промахнулся мимо своего призвания. То же происходит и тогда, когда человек подменяет творчество самовыражением, которое тут же вырождается в томительную рефлексию по поводу самого себя, рефлексию, ставящую запруды перед спонтанным, порой непредсказуемым, направляемым интуицией и вдохновением творческим “я”: что поделать, анализ радости убивает радость, препарирование веры дробит ее целокупность, рефлексия во время молитвы заявляет о ее недоброкачественности.

Можно говорить о саморазрушительных тенденциях современной цивилизации, низводящей человека до уровня животного, руководствующегося принципами удовлетворения инстинктов и самоутверждения; или даже до уровня вещи, достоинство которой определяется ее социальным престижем: даже новопостроенный жилой комплекс в центре Москвы рекламируется как “амбициозный”. Можно говорить о той деструктивной идеологической политике и пропаганде, которая проводится в средствах массовой информации, о дезинформации, отравляющей и дезориентирующей общественное мнение, о процветающей “индустрии развлечений” и т. д; можно говорить о повсеместном алкоголизме, об эпидемии наркомании, об умножающихся пороках, о катастрофически разрушающихся семьях, об убегающих из дома детях, об общем падении нравов, — за всем за этим стоит единая причина: утрата смысла жизни, гибель жизнетворной идеи, отсутствие цели, иссякание духовного импульса, отравление источников жизни. Такое общество не может устоять, такое государство не может избежать очередной катастрофы, такая нация обречена, какими бы защитными механизмами она себя ни окружала: законами, указами, декретами, актами, какие бы экономические рычаги они ни нажимала, какие бы ни проводила реформы...

Пока наша национальная идея так и будет оставаться чем-то вымороченным, рассчитанным на построение общества потребления, нация будет болеть и томиться в своем экзистенциальном вакууме. Но как только она, эта нация, в своей болезненной немощи вспомнит, что ее некогда породило как великий народ, что сформировало ее лицо, ее неповторимую и единственную в своем роде духовную личность, как только она обратит свое упование к Православию, к его ценностям, к его Смыслу, к его Идеалу, у нее есть возможность исцеления.

Напомню библейскую историю, как Господь явился царю Соломону и сказал: проси, что дать тебе. И Соломон попросил Бога даровать ему сердце разумное, чтобы судить народ свой и различать, что добро, что зло. “И благоугодно было Господу, что Соломон просил этого. И сказал ему Бог: за то, что ты просил этого, и не просил себе долгой жизни, не просил себе богатства, не просил себе душ врагов твоих, но просил себе разума, чтобы уметь судить, Я сделаю по слову твоему. Вот, я даю тебе сердце мудрое и разумное... И то, чего ты не просил, Я даю тебе, и богатство, и славу, так что не будет подобного тебе между царями во все дни твои” (3 Цар. 3:9-13).

Однако смыслу нельзя научить, как нельзя научить вере. Нации нельзя навязать цель, навязать ценность. Этим бы нарушалась свобода личностей, ее составляющих, и приводило бы к тоталитаризму. Но что же можно? Можно лишь создать условия для открытия смысла, можно лишь духовно просветить, явить собственную ценностную иерархию, обнаружить собственную целеустремленность в служении Истине. Подлинное служение всегда эстетически убедительно, в этом смысле оно всегда культурно. И здесь можно сказать о христианской культуре, что именно она обуздывает общественный хаос, именно в ее лоне происходит распознавание мутных энергий и темных страстей, бушующих в обществе. Именно она создает в мире спасительные каналы, по которым мирно растекаются бушующие, иррациональные, воды коллективного бессознательного, способные смести цивизизацию, подобно водам потопа. И потому важнейшей задачей общества, государства и нации, условием духовного здоровья является хранение и творение собственной культуры — православной, по преимуществу.

И тогда засеянное в каждой отдельной душе Царство Небесное возрастет, явленное в замысле — приблизится в реальности, исполняя все, что обещал нам Господь, говоря: “Не заботься для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться” (Мф. 6:25). Потому что все это будет дано здоровой нации, исполняющей свое служение Любви, Истины и Свободы.