Крестины

Фото: Архиеп. Максимилиан (Лазаренко) / Expo.Pravoslavie.Ru

Леха – друг. Мы с ним когда-то в Межиричах жили, местность для спортивных карт корректировали.

Сижу на пне возле костра, дровишки подкладываю, говорю:

– Все здорово, только пьем многовато.

– Так хорошо ведь, – отвечает.

– О, смотри, как ветки с полена отросли: крест получился. Леха, а ты крещенный?

– Нет.

– Так надо бы.

Леха молчит. Потом спрашивает:

– А что, думаешь, Бог есть?

– Ну ты же есть? Ты же откуда-то взялся?

– Меня родители родили.

– А их?

– Их – их родители.

– Ну, это понятно. Я про первых родителей спрашиваю.

– Что ты спрашиваешь? Тебе же в школе рассказывали про зарождение жизни из неживой материи.

– Леха, ты же нормальный мужик, здраво рассуждаешь. И ты поверишь, что из этой кочерги может когда-нибудь жаба родиться?

– Там же миллионы лет процесс шел.

– Интересно, на каком миллионе кочерга начнет в жабу превращаться? Ты, Леха, преданный делу народного образования человек. Можно сказать, стойко и глубоко верующий в эволюцию человек. Большевики с их верой в светлое будущее и рядом не стоят.

Леха помолчал и сказал:

– Может, инопланетяне?

– Если ты что-то сознательно делаешь, ты же понимаешь, что ты делаешь? Оно для тебя объяснимо и логично. Если инопланетяне нас создали, то мы для них должны быть объяснимы и логичны. Значит, они в нас должны были вложить мозги, подобные своим, может, послабее. Свою собаку ты воспитываешь так, чтобы она тебя понимала, а ты – ее. То есть своими мозгами мы можем в какой-то мере предполагать задумки инопланетян. Скажи, зачем мы им сдались? Вон у бабы Тани куры, так она с них яйца собирает. А инопланетяне что с нас собирают? Сколько помершего за всю историю народа они уже проморгали! Да и вообще… А инопланетян тогда кто создал?

“Ты такой самодовольный сидишь, как будто знаешь, откуда мы взялись”, – говорит Леха. – “Знаю. Мы − Божие творение”

– Чайник кипит, – Леха начинает заваривать чай. – Ты такой самодовольный сидишь, как будто знаешь, откуда мы взялись.

– Знаю. Мы − Божие творение.

– Да ты же сам только что спрашивал, откуда инопланетяне взялись! Говори теперь, откуда Бог взялся.

– Леха, ты некрещенный. Не могу я тебе открыть эту тайну.

– То-то, умник.

После чая ушли в лес карту рисовать, каждый – на свой кусок.

Вечером нажарили картошки, набили яиц, нарезали сала, достали бутылку, сидим.

Теперь начал Леха:

– Ты точно уверен, что Бог есть?

– Как говорят наши: воистину!

– Почему?

– Совесть.

– Что совесть?

– Откуда совесть взялась? И где она живет? В теле свободного места нет: мышцы, кровь, желудок, пузыри… В мозгах ее тем более быть не может: мозги ее мигом выдворят, она жить мешает, из-за нее, подлой, приходится себе во вред поступать. Совесть, Леша, – это признак Бога в нас. Забавно, была ли у Дарвина совесть?

– Про Дарвина – не знаю, но у тебя ее нет: ты себе больше налил.

– Нет, это именно и есть проявление моей совести. У тебя, брат, сердце слабенькое. Вот же бессовестная натура человеческая: больше – меньше! Ну, хочешь, я от себя отолью?

– От себя отливать не надо, лучше мне долить. Если ты будешь пить больше меня, то и твое сердце станет слабеньким. За тебя беспокоюсь, мне уже терять нечего.

– Пусть будет по-твоему. Доливаю. Бог и это видит. Вздрогнем! Кроме того, друг любезный, посуди сам. Ладно, у наших родителей жизнь исковерканная, но были же деды и бабки, а у них – свои деды и бабки. Тысячи предков во все стороны верили, что Бог есть. Они что, все дураками были? А мы умные, да? У нас образование, да?

– А они откуда знали?

– Так Он им Сам сказал.

– Кто?!

– Бог. Что ты уставился на меня? Иисус Христос. Нет, ну, твои предки с Ним лично вряд ли были знакомы: по твоему носу не похоже, что они у Красного моря жили.

– А если это просто легенда?

Тут вся история перевернулась, человечество разделилось. От просто легенды таких оглушительных последствий не произошло бы

– Просто легенды – в Древней Греции. Все знают про Крит и Минотавра. Никто не возражает, и никому от этого ни холодно, ни жарко. А тут вся история перевернулась, человечество разделилось. От просто легенды таких оглушительных последствий не произошло бы. Он точно приходил, иначе спустя две тысячи лет мы бы с тобой серьезно на эту тему не говорили.

– А другие религии? Ты, например, признаешь своего Бога, они – своего.

– Слушай, кто тебе роднее – я или другие? Может, тебе сейчас вместо сала банан дать?

– Банан не хочу. Если чай заваришь, ты будешь роднее.

Завариваю чай и говорю:

– Леша, в этом деле думать бесполезно. Не будешь же ты изучать все философии мира, чтобы с их помощью и своим умом до истины дойти? Во-первых, времени нет, нам надо карту рисовать. Во-вторых, мы – не мыслители. В-третьих, вспомни институтские предметы. Философы всю свою жизнь думали, друг друга изучали, но все равно разбрелись в разные стороны.

– Озадачил ты меня. Ну, хорошо, предположим, я с тобой соглашаюсь: Бог есть. Но мне-то что? Мне по своей жизни самому идти надо.

– Как самому?! Да ты что?! Нас уже трое будет – ты, я и Он посреди нас.

– Ну, это ты с Ним знаком, а меня Он не знает.

– Мы тебя окрестим, и Он тут же с тобой познакомится.

***

Через несколько дней, когда я уже забыл про разговор, Леха меня огорошил: “Что надо для того, чтобы покреститься?”

Через несколько дней, когда я уже забыл про разговор, Леха меня огорошил:

– Что надо для того, чтобы покреститься?

– Оп-па! Уверовал, что ли?

– Не знаю, но нутром чувствую, что креститься надо.

– О! Это именно оно! Если нутром чувствуешь, то это оно! Значит так! Для этого надо, для этого надо… Значит так, для этого надо идти в церковь, уметь креститься и знать «Отче наш». Это самая главная молитва, сейчас я ее тебе напишу.

– На память помнишь?

– С четырех лет! Прабабушка научила. Пока мама с бабушкой на работе были, она занималась моим образованием. Все время пугала, что в угол коленями на горох поставит. С угла не выходил, но без коленей и гороха. «Отче наш» от зубов и сейчас отлетает. Правда, другого ничего не помню. Мама долго мучилась, чтобы я стишки про космонавтов выучил, но методики обучения не знала. Не сумел я про космонавтов. Меня на слух учили, но тебе большими печатными буквами напишу. Готовься, завтра пойдем в церковь.

На следующее утро разрезаю полбатона вдоль, изрядно намазываю маслом, вареньем, пью чай на летней кухне, вспоминаю кадры из фильма «Девчата». Леха идет ко мне с явным намерением присоединиться.

– Лешенька, тебе, пожалуй, следует воздержаться.

– Почему это?

– А вдруг тебе нельзя завтракать? Точно не знаю, какие там требования, но, как твой просветитель, настоятельно не рекомендую. Кроме того, это пойдет по разряду испытания: что тебе дороже: булка с маслом или крещение?

– Ладно, допивай чай, пойдем в церковь.

– О-о, видишь, ты заспешил. Тоже нельзя. Я могу случайно подумать, что ты влеком не тягой к очищению, а желанием побыстрее вернуться и нажраться булки.

Во двор зашел Дмитро. Как всегда, в рваной майке, трусах, галошах и с коромыслом. Дмитро – бывший учитель физики и математики в местной сельской школе, ему 80 лет, он запросто тягает на плече любые бревна, ежедневно ходит через меня далеко вниз к озеру за водой для полива огорода: воду из колодца не признает. У него за всю предыдущую жизнь на книжке накопилось 25 тысяч рублей, которые демократия очень быстро реформировала в ничто. Поэтому Дмитро ворует в лесу дубы и снимает электричество со столба мимо счетчика.

– Здрасьте, Дмитрий Андреевич.

– Здравствуйте, ребята. Женя, я за водой.

– Пожалуйста, пожалуйста, Дмитрий Андреевич.

Дмитро почапал вниз.

– Через пару часов это будет твой бывший друг. Атеист редкий. После потери сбережений он мечтает только о расстрелах. Недавно объяснял, как надо бороться с колорадским жуком. В первый год запретить садить картошку: кто посадит – публично расстреливать. Во второй год никто не посадит – и жуки навсегда подохнут с голоду.

– И это он каждый день ходит за водой?!

– Причем по несколько раз в день и на самые благородные цели. В прошлом году он вымерял идеальный прямоугольник три на пять метров, огородил веревкой и посадил пшеницу. Регулярно поливал и гонял птиц. Как заорет бешеным голосом: «А-тя-тя-тя!» – так даже с моего огорода воробьи улетали. Взвесил урожай, пересчитал, как математик, на все поля страны и начал писать письма начальникам о том, сколько надо собирать пшеницы в год. Естественно, кто норму не тянет – расстреливать. За страну болеет, все надеется, что она окрепнет и 25 тысяч ему вернет.

– Ну что, идем?

– Пойдем.

Успенская церковь села Межиричи. Фото: russian-church.ru

До церкви километра два через Замковую гору. Село старинное, казацкое, разбитое на сотни. Посреди села – большая залесенная гора. Раньше, до крещения Руси, на ней был деревянный замок и пятикилометровый подземный ход к реке. Местами, если срезать землю, по цвету видно, что здесь стояли столбы ограды замка. Подземный ход закапывал Дмитро, еще когда в школе работал, чтобы дети не лазили.

Колокольню перед войной разрушили, церковь отстояли тетки. То ли четыре их было, то ли пять

На склоне Замковой горы церковь. Колокольню перед войной разрушили, церковь отстояли тетки. То ли четыре их было, то ли пять. Заперлись в церкви, месяц молились и голодали. Пока район решал в области, что с ними делать, война началась, уже не до церквей стало.

Идем. Лето, солнце, птички. Я про священника рассказываю.

– Не боись. Нормальный мужик. Он на Пасху, когда в корзинке бутылку увидит, кулаком погрозит, но все равно побрызгает. Ха! Я ему говорю: «Батюшка, на меня брызните!» Он отвечает: «Брызнуть сан не позволяет, но окропить могу». Прошлым летом весь сезон помощником комбайнера проработал, барабаны прочищал и железяки смазывал. Все вырученное на ремонт храма пустил. Денег у него нет: в церковь почти никто не ходит.

На Замковой горе замолчали. Леша – как «вещь в себе», и я перестал болтать, чтобы не мешать ему настраиваться.

Пришли.

– Когда заходишь в церковь, перекреститься надо. А тебе – не знаю, ты же еще не крещенный. А давай-ка крестись на всякий случай!

На улице – жарища, в церкви – прохладно, темно, пустынно. Икон мало и все как не писаные-рисованные, а малеванные. Наверное, местных мастеров прошлого собирали по домам. На стенах штукатурка местами отвалилась, хотя в целом чисто. Доски на полу недавно красили, но жутко скрипят и прогибаются.

По храму в одиночестве идет с ведром отец Николай и поет вслух что-то религиозное.

– Здрасьте, батюшка. Мы креститься.

– Здравствуйте, здравствуйте. Так ты же крещенный.

– Не-е, не я, друг мой не крещенный.

– А-а. Хорошее дело. Конечно, окрестим. Сейчас хотите?

– Ну да. Из-за этого и пришли.

– Как звать? – обращается отец Николай к Лехе.

– Алексей.

– Символ веры, конечно, знаете, Алексей?

Леха растерялся и посмотрел на меня, как на предателя.

У меня голова слегка уехала в плечи.

– Он знает про Бога-Отца и Бога-Сына, – говорю.

– А Духа Святаго? – отец Николай смотрит на меня. – А ты Символ веры знаешь?

– Ну да, – отвечаю неуверенно.

Вижу, отец Николай понял, что я соврал. Эх, думаю, сейчас прогонит. Надо было врать нагло.

– «Отче наш»?

– Да! Да! – заорали мы с Лехой в один голос на всю церковь.

Отец Николай ухмыльнулся, пошел в служебное помещение и вышел оттуда с цинковым тазиком. Шайка – точь-в-точь как в общественной бане.

– Крестик, рубашка, простынь есть?

Я сразу повеселел. Значит, состоится.

– Ничего у нас нет. Кроме грехов. Грехов валом.

– Один Бог безгрешен, – отец Николай на ходу начал беседу. – Ты крещаешься не ради традиции, потому что так принято, и не ради того, чтобы не болеть или жить лучше. Ты крещаешься ради спасения. Земная жизнь – это только часть, которая заканчивается, когда мы умираем. Но наша жизнь продолжается. Жизнь – вечная. Задача в этой жизни – спастись ради жизни вечной. С крещением ты становишься на путь своего спасения. Это не простое действие, это таинство. Таинство, потому что в крещении на человека невидимым образом действует благодать Божия. Сам Господь Иисус Христос научил апостолов крестить людей. Это новое рождение, без которого нет дороги в Царствие Божие. Креститься надо искренно, с верою. Без этого бесполезно, без этого таинство превратится в театральное действие. Понимаешь, о чем я говорю?

Леха закивал головой.

– Так, Алексей, крестик есть в лавке, простынь найдем, – отец Николай задумался. – Вот что, ты примерно моей комплекции, я дам тебе свою рубашку. Специально заказал, хочу в монастыре пожить. Сможете в течение месяца пошить такую же?

– Конечно, сможем.

Отец Николай вынес рубашку и начал крещение. Около часа длилось.

Леха был раздет, в простыне. Отец Николай читал молитвы, дул на него, держал руку на лехиной голове.

– Отрицаеши ли ся сатаны?..

– Отрекаюсь.

– Отреклся ли еси сатаны?..

– Отрекся.

– И дуни, и плюни на него. Сочетаваеши ли ся Христу?

– Сочетаюсь.

– Сочетался ли еси Христу?

– Сочетался.

– И веруеши ли Ему?

– Верую.

Тут же я узнал, что такое Символ веры. Его Леха вслух читал. Крестили воду, мазали Леху елеем, у меня в руках горела свеча.

– Крещается раб Божий Алексий во имя Отца – и вода на Алексия. – И Сына – и вода. – И Святаго Духа – и вода. – Аминь.

Совсем другой человек передо мной. Вижу – и не узнаю. Был нормальный друг Леха, а теперь стоит недосягаемый Алексий

Новокрещенный облачается в белоснежную рубашку до пят. Я смотрю на него, открывши рот. Совсем другой человек передо мной. Вижу – и не узнаю. Был нормальный друг Леха, а теперь стоит недосягаемый Алексий.

Вот что такое торжественность! Это не принятие конституции и не открытие памятника. Это просторная церковь, эхо «Верую» от всех стен, и Алексий посередине храма в ослепительной на фоне полумрака рубахе.

Отец Николай поздравил нас. Рассказал, что прощаются все грехи, совершённые человеком до Крещения, и что к новопосвященному приставляется Ангел Хранитель.

– Батюшка, так у нас что сегодня – именины или день Ангела?

– День Ангела – это и есть именины, день памяти святого, имя которого человек носит. Первый же праздник в честь Алексия после дня рождения и будет днем Ангела. Накануне надо обязательно исповедоваться и причаститься на Литургии.

Леха, или Алексий (я уже сам не знаю, кто он теперь такой), достает деньги.

– Это не обязательно, – говорит отец Николай.

– Так это… – мы в растерянности.

– Если есть желание, можете пожертвовать, ящик у стены, – отец Николай разворачивается и, не глядя на процедуру пожертвования, уносит Евангелие и крест.

– Зачем он так? Вот же искушение, – говорю.

Леха смотрит на меня с укором.

Выходим из церкви и зажмуриваем от солнца глаза. Напротив паперти растет шелковица в несколько обхватов. Внутри уже пустая, рядом охранная табличка с возрастом – 300 лет.

– Это же сколько она крещенных видела?! – говорит Леха.

– Эх, раб Божий Алексий, как я тебе завидую! Всю жизнь делал, что хотел, а сейчас идешь чистый и светлый, все тебе прощено. А я, сколько ни старался, за мной вагон и маленькая тележка по-прежнему тянется. Ты хоть попроси жену и для меня такую же рубашку пошить. Буду в ней перед сном вышагивать по дому. Приглашу гостей, тайно вырублю пробки, зажгу подсвечник и пойду в рубашке с подсвечником мимо них в свою комнату. Они обомлеют.

– Так, может, тебе еще и колпак пошить?

– Лучше не колпак, лучше угости сегодня папу хорошим вином. Я ж тебе теперь крестный папа.

Через два года Леха умер. Сердце. Где сейчас живет? Про тот свет − не знаю, а здесь − в записках об упокоении

– Ты не о вине, а о своем спасении думай.

– Быстро ты, однако, помудрел. Жаль, отец Николай тебе про фарисеев не рассказал. Сегодня по случаю праздника можно.

Через два года Леха умер. Сердце. Где сейчас живет? Про тот свет − не знаю, а здесь − в записках об упокоении.