1 декабря в истории человечества отмечено двумя интересными событиями, из которых на одно христианство повлияло безвозвратно, а на второе христианам еще предстоит повлиять.
Календы в ночь с 1 на 2 декабря в древнем языческом Риме отмечались особым языческим богослужением в честь Фавнии (Фауны). Языческая богиня считалась дочерью бога Фавна и была вечной девственницей, а потому ассоциировалась с женским плодородием и невинностью. Еще ее именовали Bona dea, то есть Благая богиня, потому что имя богини считалось святым и не произносилось вслух. Языческий обряд в честь нее, как верили римлянки, помогал справиться с бесплодием и воспевал девственность, здоровье и красоту.
Второе сегодняшнее событие – памятный день, установленный ООН и призванный вспоминаться во всем мире: Всемирный день борьбы со СПИДом. Каждому из нас известно о неизлечимости этого заболевания и о том, что передается вирус вследствие греха, будь то блуд или наркомания. И каждый христианин понимает, что борьба с этой заразой начинается и обеспечивается не с помощью внешних средств, а с жизни по заповедям Божиим.
Нам ничего не известно об этом вирусе в древнем Риме; в те времена были распространены другие болезни и эпидемии, от которых человечество еще не имело противоядия. Но нам точно известно, что римляне были строги в отношении закона и нравственности. По закону Римской республики за прелюбодеяние полагалась смертная казнь. Отношение к нравственности у римлян накладывалось на всё, что касалось собственности, на всё, что регулировалось римским правом. Римская республика – нация собственности, и главная идея права – идея распределения, которая определяет, «где – мое, а где – твое». И праздник в честь Фавнии утверждал и подтверждал один из важнейших духовных законов: чистота – залог здоровья.
Кажется, вопрос сохранения нравственности в том виде, в котором она регулировалась законом, в Риме был решен. А если кому-то и требовалось какое-то дополнительное ее утверждение, то он прибегал к различного рода языческим обрядам, вроде таинства Благой богини.
Но вот перед Римом с приходом христианства встал вопрос: как обезопасить себя от этого «вредного» чужого учения, которое пришло с Востока? И этот вопрос был ведь тоже вопросом нравственности.
Возможны два подхода к проблеме. Один – консервативный: замораживать процесс и бороться с новшеством. Эта точка зрения и сама традиция оказываются нравственной для людей. Еще и потому, что к тому времени человечество переболело уже всеми возможными болезнями в рамках определенно взятой цивилизации, и эта цивилизация выработала механизмы и инструменты защиты. Традиционалист предлагает использовать проверенные методы решений, так как они доказали свой успех.
Но… Когда появляется принципиально новая «болезнь», этот механизм не работает. Поэтому традиционализм не помогал Римской империи в борьбе за нравственность.
То, с чем боролись, – христианство – принесло эффективный способ. Его нам дает Евангелие. Там ведь нет никакого традиционализма, наоборот, там всё новое: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга» (Ин. 13: 34). И в Евангелии обличается как раз тот консерватизм, который по своей формальности и ограниченности не может осознать новый опыт и реалии. Так и римское язычество, как закостенелый фарисей, пыталось бороться, консервируясь в собственных традициях, ища противоядие в них, и оно в итоге проиграло. А христиане победили и превратили всю империю в христианское государство.
У христиан было инновационное обличение, они видели самые новые грехи и именно с ними боролись подобающими новыми методами. И мы порой даже не представляем, насколько потребна такая борьба в современном обществе. Особенно это важно подчеркнуть в День всемирной борьбы со СПИДом.
Ведь чем являются искушения современного общества для христиан, то есть для нас с вами? У человека появились новые возможности. А старая цивилизация не знает, как с ними бороться, потому что нужно новое противоядие, а его не найдешь, если искать среди противоядий от старых проблем, против которых они могут успешно работать. Всё человечество видит трагедии времени, в котором живет, и кажется, что это всемирная катастрофа, которая обымает всех людей вне зависимости от цвета кожи и вероисповедания. И если ты пытаешься себе сказать в этом случае: «Нет ничего нового», то ты сам себя обрекаешь, потому что рано или поздно новое придет, проникнет, а у тебя нет ничего в ответ, так как ты уповаешь на обыкновенную санацию. И это касается не только вирусных заболеваний, но и любого духовного заболевания также.
Санируясь, человек создает закрытое пространство, желая себя отгородить. Это похоже на закрытые секты, которых в наше время огромное количество. Люди уходят из мира, замыкаясь сначала на себе, а потом на сектантской общине, и думают, что они тем самым обезопасят себя и спасутся. Пытаются создать себе «духовный карантин». Во времена Римской империи таковыми были ессеи, укрывшиеся в Кумране. И в итоге погибали именно они
А христианство, казалось бы, ведет себя абсурдно, ведь христианин идет прямо в самое пекло. То есть святой идет в блудилище, на капище, в город к больным чумой, чтобы послужить во имя Христово. Ведь и Христос шел к изгоям, так что фарисеи недоумевали: «Для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками?» (Мф. 9: 11). На что получили неожиданный для их традиционализма ответ: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф. 9: 12). А потому со временем христианство стало восприниматься народом как самая инновационная религия. А мы, как римляне, превращаем его в традицию, тем самым утрачивая способность бороться с новыми искушениям и заразами в XXI веке.
В начале XXI века появились новые технологии воздействия на массы – технологии, через которые пропагандируется разврат, духовно заражая и лишая нравственного иммунитета. И Церковь по сути ничего не может с этим сделать. Пытается старыми методами действовать, запрещать. Но всё не запретишь, и христианство должно врываться туда
Таково свойство христианства, таково свойство борьбы за чистоту, такова жизнеутверждающая жертва собой каждого христианина, которое как зерно, что пока не умрет – не превратится в дерево.