Православная книга. Что это?

«…Обратить внимание на значение книги для каждого из нас, вспомнить свою первую любимую книгу, которая когда-то распахнула перед нами новый мир знаний, открыла тайны духовной жизни, приобщила нас к великой русской культуре, познакомила с миром прекрасного», — таким видит предназначение Дня православной книги председатель Издательского совета Московского Патриархата митрополит Калужский и Боровский Климент.

В чем его смысл? В напоминании важности книги для жизни как отдельного человека, так и народа, его культуры, с разрушением которой исчезает и сам народ. Но что такое православная книга? Исходя из сказанного – это книга, ставшая в свое время для тебя откровением. Думается, такое случается не часто – книга зачастую может заинтересовать, но чтобы открыть тайны духовной жизни? Произойти это может лишь в том случае, когда книга несет в себе особый духовный заряд и является местом встречи человека и Того, Кто открывает ему Себя через книгу. В XX веке, при советской власти, в тех условиях, когда за чтение Евангелия о ту пору вообще можно было отправиться на нары или в психушку, такой книгой становилась нередко русская классика.

Все, что официально диктовалось, рекомендовалось, в мое время было не в особой чести. Но, как ни странно, книгой, ставшей в свое время для меня полным откровением, стал роман, знакомство с которым предписывалось советской школьной программой по литературе — «Преступление и наказание». Роман Федора Михайловича Достоевского действительно открыл во мне нечто, о чем я и не догадывался, приобщив не только к великой русской культуре, о чем я тогда и не думал, но и к чему-то большему, имени чего не знал и не мог знать.

То, что имя этому – христианство, а конкретнее – православие, стало понятно много позднее.

* * *

Чем отличались те последние советские годы от всех последующих, так это тягой к книге. И книга была тем важней, чем больше расходилась с идеологическими установками, линией партии.

Все официальное, все, кроме самиздата, – независимо от художественных достоинств, все, что публиковалось и имело шанс быть опубликованным, воспринималось с некоторой прохладцей – не было хлебом насущным, глотком ворованного воздуха как называл такую насущную литературу Мандельштам, деливший написанное на литературу разрешенную и написанную без разрешения: первая – мразь, вторая – ворованный воздух. Вот к этому ворованному воздуху и рвалось мое поколение, задыхаясь от сходящей на нет, уже разложившейся изнутри советчины.

Вслепую, через три копирки, сделанные за одну ночь перепечатки, затем – ксероксы – это и было той самойкнигой, о которой говорит митрополит Климент. Те книги приоткрыли мир иной, отличной от советской, культуры с большой буквы, бесконечно глубокой, сокрытой и оттого невероятно притягательной. Тем, собственно, и замечательно тогда жилось – это было время тяги не просто к свободе, а к свободе тайнойи внутренней, какую давало тогда только чтение, только общение.

Помню, например, как я был потрясен поэмой «Москва – Петушки» (автор — писатель Венедикт Ерофеев. —Rublev.com). Для меня она так и осталась едва ли не самым трагическим и вместе с тем смешным, а главное – христианским при всей своей асоциальности произведением русской литературы ХХ века.

Портрет Федора Достоевского, Василий Перов, 1872 год

* * *

А потом – потом все настолько резко переменилось, что мои ровесники – те, кто остался в живых – до сих пор приходят в себя, не находя себе места в чужой и чуждой для них действительности.

Что же произошло? Общество истребления сменилось обществом потребления, но слова эти – однокоренные. Система топорного истребления зачатков духовности поменялась на систему, никакой духовности не предполагающей вообще, делающую ее невозможной в принципе.

В те годы, как заметил один мой знакомый кинорежиссер, разрешили Бога, но отменили совесть. Совестливый человек оказался просто-напросто обречен. Выжили немногие, и выживание далось ценой огромных потерь, серьезных компромиссов. Но есть, как всегда, и приобретения – новый опыт плаванья в серной кислоте, как сказал другой мой знакомый. Кислоте, растворяющей тебя иначе, но, пожалуй, гораздо эффективней, чем прежняя. Этакая нирвана, пришедшая на смену сансаре. И гибнет в ней уже не тело, а гаснет личность некогда мыслящего индивида, превращающегося поневоле в торгаша. Помните докторов наук, торгующих стиральным порошком?

Страна писателей, страна ученых, каковой, при всей издержках, все же был Советский Союз, в одночасье стала страной челночников, нуворишей и криминальных авторитетов, управлявших ей воров в законе – страной загулявшего хамья, как сказал поэт.

Возвращаясь к теме книги, можно сказать, что с Россией произошла, возможно, самая страшная в ее истории культурная катастрофа: она перестала быть литературоцентричной страной, какой всегда была, со «Слова о законе и благодати» и до начала 90-х.

Что случилось тогда, что происходило во все то десятилетье и во многом продолжает, пусть и несколько иначе происходить сейчас, что произошло, когда страной управляла ельцинская малина, а порнограф Виктор Ерофеев справлял поминки по русской литературе – со всем этим еще предстоит разобраться. Масштабы катастрофы будут оценены – в том случае, если их будет кому оценивать – лет через 50, но то, что это была именно катастрофа, чудовищная по своим прежде всего духовным масштабам, ясно каждому, кто сохранил вопреки всему, не растерял в ужасе тех криминальных лет способность, да и само желание мыслить. Потому что между мыслить и страдать исчез союз «и»: мыслить стало не только умножать скорбь, но и погружаться в нее чем дальше – тем глубже, без остатка. Но претерпевший до конца – сказано и по этому поводу тоже – спасется. А за то, чтобы обрести утешение в Боге и только в Боге, – ради этого стоит лишиться всего, всего вообще.

Книга? Но кто сейчас читает что-то, кроме постов в фейсбуке, да и то, если они короткие и прикольные? Конечно, я преувеличиваю – читают. Как читали когда-то во всем мире, а СССР был самой читающей страной и читающей не только Дарью Донцову и прочую коммерческую литературу, написанную не без разрешения и не по разрешению, но исключительно ради денег.

Интеллектуалы, читатели книг будут всегда, врата ада их не одолеют, как не одолеют Церкви, но не они задают тон и, судя по всему, уже не будут задавать его никогда. Культура при глобализации обречена на исчезновение – на смену ей приходит анти-культура, псевдокультура, называемая массовой, как на смену книге приходят социальные сети с бесконечным бла-бла-бла вместо прежней роскоши человеческого общения. И это не беда России – это общемировая тенденция, называемая по-другому глобализацией, мультикультурностью, политкорректностью, толерантностью и прочими уже четверть века как тошнотворными для любого вменяемого «гражданина мира» (а сегодня все мы таковы) терминами.

На церковном языке это называется апостасией, и – да, это она и есть, собственной персоной. Власть сгущающейся тьмы. И не надо строить иллюзий – надо отважиться посмотреть правде в глаза. Книжная культура – культура как таковая – при смерти, при последнем издыхании, что было очевидно еще в начале прошлого века тем, кто мыслил и страдал.

Еще в 20-х годах Владимир Вейдле писал о смерти искусства, которую констатировал уже тогда и уповал только на одно – не на выздоровление, а на воскресение уже умершего: воскресение, возможное лишь во Христе.

Церковь, ее жизнь сегодня, трудно представить без книг. Но Церковь и без книг останется Церковью, потому что в ней Бог-Слово пребывает Сам. А книга, как явление, без Церкви, без обращенности ко Христу обречена, потому, что теряя первоначальное предназначение, мир книги неизбежно будет только бесконечно вырождаться, становиться бессильным, а значит, никому не нужным. В этих условиях Церковь призывает обратить внимание прежде всего на духовную сторону книги.

Церковная инициатива возвращения к книге, а также возвращения самой книге ее первоначального смысла, не просто важна, а насущно необходима. Не только для Церкви, но и для всей светской культуры, окончательно исчерпавшей все свои ресурсы после отрыва от Церкви, начавшегося с эпохи так называемого Просвещения.

Иссякшая, давно ставшая чуждой живоносной лозе, иссохшая ветка ждет апокалипсического костра как и вся не пост-, а уже откровенно антихристианская цивилизация, а точнее – антицивилизация.

Советский период, отгородив бывшую Российскую империю, ставшую страной колхозов и Гулага, бездарного «социалистического строительства» и повального алкоголизма, притормозил в «этой стране», как называют ее Швондеры, процесс общемирового распада – подморозил, говоря словами Константина Леонтьева. Зато теперь кругом – поглядите, какая цветущая простота! Полюбуйтесь, что пришло на смену угасшей от недостатка запретного воздуха, ущербной и больной, но все же в сложности искавшей ответа на «проклятые вопросы» стране. И эта пестрая, как рекламные баннеры с улыбками до ушей – улыбками какого-то безграничного счастья, счастья олигофренов – все проще и проще. Кажется, проще некуда – ан-нет. Кольца в носу и татуировки – у кого их сейчас нет из «племени младого, незнакомого», которому как-то не возникает желания сказать «здравствуй, племя младое, незнакомое»?

На смену бездуховности, о которой говорили и в советское время, пришло бездушие, на смену бездушию приходит бесчеловечность, становящаяся нормой, и прогресс остановит только Второе Пришествие.

Полумеры нас не спасут и припарки мертвому не помогут – не надо строить иллюзий. Единственный выход, который был, есть и будет всегда – уход внутрь себя, в пустыню, ведущую в землю обетованную – к тайной свободе, возможной лишь в Боге. А Бог открылся и открывается нам через Книгу, но больше всего – в Слове. В Богочеловеке. Так что такое для нас, православных, книга?

Это книга, которая учит правильно славить Бога, а славить Его можно только идя узким, как лезвие, путем, идя против течения. Против процесса общемировой культурной, нравственной, не говоря уже о духовнойдеградации, против девальвации смыслов и замены их псевдосмыслами, против всей той метафизической лжи, пропитывающей все и вся, начиная с рекламных пауз и кончая политическими и прочими шоу, против бесконечной пустопорожней болтовни, иными словами – против анти-Книги, анти-Библии, анти-Евангелия.

Простой пример: в Детройте поставили памятник Бафомету (Люциферу), и в этом – вся суть сегодняшнего уже даже не лежащего во зле, а растворившегося в нем, как пуговица в кока-коле, мира.

Эффективная, как лоботомия, промывка мозгов, убивая в зародыше всякую живую, самостоятельную мысль, диктатура нескончаемой болтовни ни о чем, полнейший цинизм, расчеловечивание человека – противостоять всему этому книга уже не способна – способна лишь Книга. Слово Божие. И всякая книга имеет право называться книгой лишь постольку, поскольку она близка к этому Слову. Только такую книгу, которая есть не буква, а Дух, и можно назвать православной без кавычек, и вся жизнь должна быть праздником только такой книги – книги как пути через пустыню, уже которого нет.

Книги как путеводителя в Царство, даруемое лишь его распятым и воскресшим Царем. И напротив: чем дальше книга от Книги, от Благой Вести – последнего слова Библии, – тем в большей степени она представляет собой пародию. Самое же страшное – это «православная книга» в кавычках, подмена на самом глубоком, с виду христианском, а на деле – псевдо- и антихристианском уровне.

Ложный свет, сказал как-то архиепископ Иоанн (Шаховской), страшнее тьмы, о чем необходимо помнить в первую очередь, как и о том, что облик ангела светлого – любимейшая личина того, кто весь с головы до ног лжец и отец лжи, человекоубийца от начала.

Итак, речь снова о ворованном воздухе в здешнем времени и пространстве, где воздух давно отравлен не только в аллегорическом, но и буквальном смысле.

Таким воздухом может быть только литература, написанная без разрешения, как та же поэма «Москва – Петушки», что при всей своей эксцентричности и есть православная книга, книга, правильно славящая Бога,показывая весь ужас, все уродство и всю смехотворность сегодняшнего мира.

Мира, ставшего еще ужасней, еще уродливей и – еще смехотворней с тех пор как не доехавший туда, где не молкнет свирель и не отцветает жасмин, люмпен-интеллигент, выблевавший из себя всю ложь советчины посредством Нового Завета и русской поэзии, остался в незнакомом подъезде с проткнутым шилом горлом.

И последнее. Православная книга – это путеводитель к воскресению, прийти к которому можно только через Гологофу – место непостижимой Славы Божьей, славы Его безмерной Любви. Правильно славить Бога– это взять крест свой и идти вслед за Ним. Только книга, помогающая стать на этот путь и идти этим путем, и есть православная книга.